Глава 2
Миньон двух господ

В веселом доме «Три сестрички» сегодня вечером было тихо и малолюдно. Сестрички, числом уже гораздо более трех, но кто их там собирается считать, отдыхали за пределами заведения, а в гостиной, полутемной и абсолютно пустой, у зажженного камина беседовали за бокалом вина лорды ван Харт и Уолес.

– Итак, – Патрик поправил кисточку своей профессорской шапочки, лежащей на столешнице, – я могу поздравить нас с победой?

– С промежуточной, – Гэбриел тоже смотрел на шапочку. – Будь по-ученому точен, соответствуя своему статусу.

– Я получил замок?

– Блюр, ранее принадлежавший предателю короны Вальденсу.

– А напомни-ка мне, почему замок получил именно я?

– Потому что тебе вечно обещают какой-нибудь замок, Уолес. Если бы мне обещали земли и регалии с такой же частотой, как тебе, я стал бы богаче Мармадюка.

– Обещать – не значит дать, – передразнил Патрик ее величество.

Получилось похоже, поэтому ван Харт позволил себе криво улыбнуться:

– Это в случае, если в твоем ближнем круге нет надоедливого маленького мерзавца.

– Она именно так тебя поносила?

– Кто? Ее величество? Поверь, это были еще вполне приличные выражения, в сравнении с прочими.

– Ее не удивило, что мне нужен именно Блюр?

Ван Харт перевел взгляд на веселое лицо друга и покачал головой:

– Ты умнейший ученый муж, Патрик, но в некоторых вопросах наивнее младенца. Разумеется, я просил для тебя кусочки пожирнее, еще и торговался почище доманского купца. Так что королева облегченно вздохнула, когда в разговоре будто бы случайно всплыл этот отдаленный, необжитой и лишенный гарнизона… Да это просто кучка камней на границе с Тарифом, а не замок! Развалины, назвал бы я их, если бы не уважение, которое я испытываю к своей леди.

Последние пару фраз Гэбриел щедро приправил доманским акцентом.

– Там действительно все так плохо? – легкомысленно спросил Уолес. – Ты отправил туда шпионов, они уже прислали тебе отчет?

– Не успел. Дорога займет не меньше недели, я решил, что мы быстрее самостоятельно все разведаем.

– «Мы»? Замок даруют мне, так что и инспекция владений – мое личное дело!

– Хо-хо! – Ван Харт изобразил ладонями аплодисменты. – Лорд Уолес настолько жаден?

– Ну а если серьезно, – Патрик покачал головой, – ее величество не отпустит тебя со мной.

– Еще и вуалью помашет напоследок. Она бы с удовольствием избавилась от всех четверых, но и половина от этого числа ее устроит.

– Поясни.

Ван Харт посмотрел в открытое лицо Патрика, вздохнул, притворно сокрушаясь:

– Дитя! Для чего наше величество заводило себе миньонов?

– Заводила? Заводят скорее собак, чем людей.

– Вот именно что завела, как щенков на псарне. Затем, чтоб молодые щенки загрызли старых собак, расчистив политическую арену. Ее расчет оправдался, мы сделали это. Но, к нашему несчастью, излишне рьяно и слишком быстро.

– А теперь…

– От нас пора избавляться, мой шаловливый песик. Потому что «слишком быстро» в нашем случае – непозволительно. Мы зачистили арену, избавившись от старичья, и имеем все шансы так же быстро заматереть. А ей, при всем моем восхищении, – тут Гэбриел опять прибег к доманскому акценту, – нашей венценосной леди, не особо нужны когти и клыки.

Лорд Уолес помолчал, тронул кисточку на шапке, затем посмотрел сквозь бокал, сквозь плещущееся в нем золотисто-багровое вино, на пламя камина:

– Аврора – женщина, а женщины добры и нерасчетливы.

– Ты глуп, если действительно так считаешь. – Ван Харт потер подушечкой пальца щеку. – Аврора, дружище, прежде всего – королева, а уже потом – женщина. И если уж разговор зашел о слабом поле, позволь задать тебе прямой вопрос.

Патрик кивнул, Гэбриел продолжил:

– Ты делил с ней ложе?

– С королевой? – В голосе ленстерца послышался испуг пополам с благоговением.

– Я так и думал, что нет. А людская молва меж тем приписывает тебе десятки любовных побед на этом ристалище. Впрочем, как и мне, как и Оливеру, как…

– Разве это важно?

– Лишь в том случае, если ее величество вполне к нам равнодушна.

– Или хранит верность одному мужчине?

– Мы даже знаем, какому.

– И не повторяем досужие сплетни.

– Точно! Лишь поддерживаем сплетни о нас грешных.

Патрик хмыкнул:

– Ну хорошо, мы – зубастые псы, – широко улыбнувшись, он отбросил со лба золотистый локон. – Уолес, у которого только что не едят с рук хабилисы королевского университета, или Виклунд, которому прочат пост командующего уже через пару лет, или ты… С тобой вообще все просто – в любой момент ты заявляешь права на Дювали и объявляешь долину отдельным княжеством. Но Станислас? Почему наш нежный бард вызывает ее опасения?

– Одна песенка нашего нежного барда может как разрушить, так и возродить из пепла любую репутацию. Уж сколько лет прошло после сочинения о шуте и фее, а во всех ардерских тавернах до сих пор напевают сии куплеты.

– Ах как же его звали?.. – Уолес заржал отнюдь не с профессорской сдержанностью. – И что же наш лорд-шут, он благословит нас на свершения или твоя хитроумная комбинация была им замечена?

Ван Харт отхлебнул из своего бокала, в котором, судя по цвету содержимого, плескалось отнюдь не вино.

– Он прекрасно понимает, что короне нужны деньги, Блюр – неплохой форпост, чтоб разрушить монополию Тарифа в вопросах доступа на Авалон. Он нас благословит и помашет вуалью королевы, можешь не сомневаться.

Входная дверь загрохотала, распахиваясь, тяжелые шаги и легкая струнная мелодия возвестили, что компания миньонов пополнилась лордами Виклундом и Доре.

– Кажется, в столице не желают видеть всех четверых! – Гэбриел ван Харт отсалютовал прибывшим бокалом.

– Вода! – с отвращением кивнул Оливер. – И девиц, как я понимаю, вы предварительно разогнали?

– Не опасаешься, что твои неуместные вопросы достигнут неких прелестных ушек? – Станислас лорд Доре быстро уселся за стол и придвинул к себе пустой бокал и бутыль, отобрав ее у Патрика.

– Я лишь хотел убедиться, что нашим сборам никто не помешает.

Виклунд тоже устроился за столом и разжился посудой.

– Итак, Блюр? Дороги все еще не подсохли, поэтому обоз я собираюсь пустить малым ходом по тракту, а путешествовать с небольшим отрядом…

Оливер достал из-за пазухи тонкий пергамент дорожной карты и расстелил его на столешнице.

– Вот здесь, – ткнул он пальцем в какую-то точку, – мы оставим лошадей и наймем проводника. В это время года путешествие в горах представляет опасность.

– С каким именно поручением, позвольте узнать, к нам прикрепляют лорда Виклунда? – Гэбриел смотрел на карту без интереса.

– Леди Дидиан ван Сол наконец выходит замуж, – хохотнул великан, – и все друзья счастливого жениха направляются в новые владения лорда Уолеса, чтоб подготовить великолепный праздник. Лорд Уолес ведь не против?

– Не против. – Патрик склонился над картой.

– Королевский менестрель не может манкировать этим событием. – Станислас на карту вовсе не смотрел. – На подготовку нам выделено три месяца.

– Это то, о чем я тебе говорил, – Гэбриел обратился к Патрику. – Дидиан ван Сол и рыцари долины, которые съедутся на праздник. Наше шутейшество, пользуясь моментом, вознамерился пощипать Тариф.

– Как замечательно, что все наши планы в чем-то совпали.

– Значит, в дорогу?

– В дорогу, миньоны!

* * *

Я сидела перед зеркалом и безостановочно щелкала ножницами, даже не глядя на свое отражение. Караколю я не верила ни на грош. Фахан – раб, рабам доверять нельзя. То, что он спас мою жизнь, конечно, достойно благодарности, но тоже с оговорками. Вообще никому доверять нельзя. Я одна против всего мира.

Этот горький вывод я сделала, когда мысль про два прошедших года слегка обжилась в моей голове и перестала меня шокировать. На смену ей пришла другая – за два года никто не попытался меня спасти. Ни королева, ни шут, ни друзья. О чем это говорит? О равнодушном нежелании или о невозможности? Второе было бы крайне неприятно, первое же…

Я всхлипнула и посмотрела в зеркало. Волосы топорщились в разные стороны, придавая голове сходство с малихабарским растением тарухшакун, а попросту говоря – с одуванчиком.

Ругнувшись и намочив ладони в умывальном тазу, я пригладила вихры за ушами.

Нет! В то, что друзья меня бросили, я верить не буду! Вот просто не буду. Не спасли – значит, не смогли, значит, я сама спасусь.

– Собери! – велела я Тихоне, кивая на ворох состриженных волос. – Будем считать, что мы в расчете.

Цверг кивнул и стал неторопливо наполнять заранее подготовленный мешок.

– Твой шрам готов, – сообщил вошедший в комнату Папаша, потряхивая в воздухе деревянной шкатулкой.

– А второй заказ?

– С минуты на минуту. Ворчун должен принести его.

Он сально хихикнул, я покраснела. Второй заказ был слегка… гм… неприличен и исходил лично от меня. Я заказала бубенчики. Рассказ о золотых волосах, которые выковал Папаша для какой-то авалонской богини, натолкнул меня на эту мысль. Если у меня будет мужское достоинство, которое не грозит вывалиться из штанов при каждом шаге…

Я закинула ногу на ногу, ощутив бедром твердость своего пумеса.

Хотя, может, я и сглупила, когда поняла, что волосы у меня хоть так, хоть эдак отберут, и захотелось урвать выгоды напоследок.

Папаша установил шкатулку на подзеркальный столик и откинул крышку.

– Это шрам?

Бабочка, сидящая в шкатулке, взмахнула ажурными серебристыми крыльями, мне даже показалось, что с них осыпалась горстка пыльцы.

– Шрам. – Цверг потер ладонь о штаны и протянул ее к насекомому. – Лучше настоящего будет, не сомневайся. Колдовство фей, знаешь ли, построено на обмане восприятия, а мое, наше, цвергово, колдовство…

– Ты хочешь сказать, – перебила я, – что подсадишь мне на лицо механическую букашку, которая врастет в меня лапками и жалом?

Папаша дунул, бабочка взлетела.

– Жала у нее нет.

Я завизжала, отмахиваясь:

– Дай мне нож! Я хочу нормальный, настоящий, обычный шрам! Я боюсь!

Щеки как будто коснулось чье-то дыхание, я хлопнула себя по лицу, пытаясь сбить насекомое, пальцы встретили бугристость кожи, как от старого, уже зажившего пореза.

– Обморок, – радостно спросил Папаша, – будет?

– Теперь в нем нет никакого смысла, – ответила я с горечью. – Гады вы фахановы, мокрые канальи, дуболомы…

Я могла бы продолжать, кажется, бесконечно. Но каждое слово стоило мне, наверное, часа в моем мире. Так что я просто махнула рукой, всхлипнула, вытерла с шершавой щеки влажную слезную дорожку (ардерские мужчины не плачут?) и собралась в дорогу.

Крик Ворчуна остановил нас у озера, за поворотом тропинки:

– Твой заказ, граф!

– Спасибо. – Равнодушно засунув под мышку очередной цвергов футляр, я поклонилась.

– Интересная работа, – гордо сообщил Ворчун.

– Не сомневаюсь.

– Волшебные бубенчики!

– За ту плату, что вы за них получили, они должны еще по ночам сказки рассказывать.

Цверг охнул, покраснел и потупил взор:

– Ночью они тебя удивят, не сомневайся.

Я тоже покраснела. С кем я их использовать собираюсь, свои бубенцы?

– Нам нужно торопиться! – Караколь стоял туазах в двух и, дуболом такой, не краснел. Улыбался гаденько тонким ртом, но не краснел.

Ворчун вежливо попрощался, выразив робкую надежду, что больше никогда со мной не увидится. Я эту надежду горячо разделила, поддержала и пожелала ему недолгих страданий, ибо сама отходить в чертоги Спящего не спешила, и лишь безвременная кончина маленького цверга могла спасти последнего от нашей повторной встречи в случае, если его бубенчики меня не удовлетворят.

«Его бубенчики» и «удовлетворят», оказавшиеся в моей тираде, вогнали в ступор, кажется, всех присутствующих, даже Караколя. Но я-то просто чуть натурально не лишилась чувств, когда осознала двусмысленность мною изреченного. Смогла только закашляться и махнуть на прощание свободной рукой.

Когда Ворчун скрылся за поворотом, фахан потянулся ко мне:

– Покажи!

– Прочти мои мысли и не лезь в мою жизнь! – отпрыгнула я.

– Тебе не кажется, что ты противоречишь сама себе?

– А тебе не кажется, что… – футляр поместился в карман кафтана, – что для раба сумасшедшей бабы…

Он опять дернулся ко мне.

Я опять отскочила, подошва сапога соскользнула, крутой берег озерца осыпался под ногами, я полетела спиной вниз. Глаза обожгло ярким светом лорда нашего Солнца, но жмуриться не пришлось. В тот же миг лицо укрыло тенью распахнутых крыльев фахана, а его длинные твердые руки подхватили меня за талию.

– Высоты боишься, болтушка?

Грудь Караколя, к которую я уткнулась носом, была тоже твердой. Надеюсь, я этот свой нос расквасила и мои кровавые сопли на камзоле этой канальи послужат крошечной местью. Крошечной и нелепой.

Фахан, видимо, услышав про сопли, перехватил меня под мышками и подтянул повыше, крылья его мощно рассекали воздух, озеро, оставшееся внизу, виделось уже серебряным блюдом на изумрудной скатерти великана.

Непередаваемое зрелище, особенно если учесть, что любовалась им я искоса, свесив голову через фаханово плечо. Меня замутило. От высоты, которой я конечно же (скорее всего, я надеялась, что это именно так) не боялась.

– Тошнит? – Караколь перекрикивал ветер.

«Точно за чистоту камзола переживает, – мстительно подумала я, решив, что отвечать не буду. – Наверное, даже на благословенном Авалоне непросто найти портного, который выкроит и сошьет одеяние с прорезями для крыльев. Прорези! Как расточительно! Там же сукна надо туаза четыре. А как прикажете швы в этих прорезях обрабатывать? Если канителью, то она натирать будет при полете, а если мягким льном, то он в два счета истреплется».

Фахан отодвинул меня на вытянутых руках, то ли чтоб действительно не испачкаться, то ли чтоб рассмотреть выражение моего лица.

«Шелк, – решила я наконец. – Шелковая нить подойдет для обметки лучше прочего. Во-первых, она крепкая, а во-вторых – скользкая, поэтому трение при работе крыльев ей не страшно».

– Я понимаю, что ты делаешь! – Фахан встряхнул меня, требуя внимания. – Ты отвлекаешься болтовней, чтоб не бояться.

– Чего еще может бояться девушка после поцелуя с тобой? Все самое страшное в ее жизни уже произошло! – проорала я вслух, а потом еще подумала: «Урод!»

– Какое высокомерие! – Он явно обиделся.

Странно, его называли уродом все подряд, и вслух, и в мыслях, а обиделся он именно на меня. Может, зря я так? Он же, в сущности, человек подневольный и не особо в моей плачевной ситуации повинен. Да и не человек он вовсе, а фахан. Может, то, что я считаю уродством, у них, у фаханов, напротив, сходит за прелесть и услаждает взоры местных дам? Может, Караколь меня не для удовольствия целовал, а для дела? Точно! Без поцелуя я бы не проснулась, а он постарался, разбудил… Может, даже отвращение при этом испытывал.

– Я тебя не целовал, женщина! – Караколь тряс меня уже раздраженно. – Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме тряпок и поцелуев? Дура!

Лучше бы подтвердил мою версию про отвращение, и мы бы на этом успокоились. Теперь мне что делать? Возвращаться к Папаше и допросы с пытками для всех семи грехов устраивать? А сколько лет у меня на это уйдет?

Хотя поцелуем больше, поцелуем меньше…

Кажется, Шерези, мы наблюдаем с тобой другую крайность. Помнится, было время, когда ты мысленно величала себя в мужском роде и боялась вовсе утратить женское естество. Ты становишься развратницей!

Нисколько! Вот если бы я получала от поцелуев удовольствие…

Караколь зарычал, дернул меня, развернул и прижал к своей груди спиной. Подо мной разверзлась бездна, которой было ровным счетом наплевать на мои жалкие попытки не думать о ней.

Я зажмурилась, затем широко открыла глаза. Как же красиво, святые бубенчики! Как невероятно, нечеловечески красиво!

Розовые громады облаков, подсвеченные солнцем, вихри, мельтешение изумрудных пятен далеко внизу.

И я заорала, но не от ужаса, а от переполнившего меня восторга.

И в этот самый миг, будто понукаемый моим криком, фахан сложил крылья. Мы понеслись вниз.

Маневр Караколя я перенесла стоически, даже не попыталась вознести молитву, тем более что вскорости падение замедлилось.

Мы приземлились на ту самую террасу, с которой я так великолепно и бесславно пыталась бежать. На мраморе ее даже оставались следы моей крови.

– Ну наконец!

Яркая фиолетовая вспышка, запах грозы, дымный вихрь. Появившаяся из этого вихря безумная королева была в красном.

Не лучший выбор цвета. Волосы безумной королевы, короткие, почти как у мужчины, и, видимо, чтоб скрыть недостаток длины и пышности, забранные в золотую, украшенную рубинами сетку, были рыжими. А рыжим, как известно, красный не к лицу.

Когда-то Моник была блондинкой, с фиалковыми ясными глазами, пикантными ямочками на щеках, пухлыми губками и прочими прелестностями. Теперь она Ригель – претендентка на ардерский трон, убийца, заговорщица и моя похитительница. Пухлость ее и ямочки никуда не делись, но в сочетании с волосами смотрелись несколько нелепо. Да и глаза казались слишком светлыми и безжизненными.

– Госпожа! – Караколь опустился на колено.

Я опустила лишь взгляд – на свои ноги в черных шелковых чулках, на бедра, на которых топорщились атласные штанины. Мы с Ригель при желании могли бы изобразить парочку. Мой мужской костюм – того же оттенка, что и ее туалет. Только желания у меня нет никакого.

– Бастиан Цветочек Шерези, – ласково протянула Ригель, приближаясь. – Мой любимый миньон. Отчего же ты не приветствуешь свою королеву?

«Ее величество здесь?» – следовало спросить мне и оглянуться с комическим испугом. А еще неплохо было бы посмотреть на Ригель без страха. Но это мне не удалось. Я боялась, боялась ее до обморока, до слез, которые с трудом сдерживала.

Ригель подошла, опустила руку на голову Караколя:

– Какая досада, что мой миньон перестал быть красавчиком. Уродец Шерези. Где ты нашел это существо, милый?

Пальцы сжались, потянув фахана за волосы, поднимая его опущенное лицо.

– Как далеко ей удалось бежать?

– Я забрал ее у цвергов, на авалонских предгорьях, моя госпожа. Это гораздо ниже по течению реки.

– Нам следует поблагодарить достойных карликов за то, что сохранили мое имущество. – Ригель оставила в покое фаханову шевелюру, щелкнула пальцами и отсалютовала мне появившимся в ее руке бокалом: – Тебе тоже следует быть благодарным, уродец.

Я с тоской посмотрела вниз на реку.

– О чем она думает? – резко спросила Ригель.

– О том, что неплохо бы броситься с балюстрады, – ответил Караколь.

– Она знает о том, что без меча ей не выбраться обратно в человеческий мир?

Меня настигло озарение. Волосы Ригель – короткие, нисколько не отросшие за прошедшие два года. Значит, все это время она находилась здесь, на (или «в»?) Авалоне. И замок Вальденса Блюр находился здесь же? С ней? С нами? Она – в нем, в замке, замок – в Авалоне. И меч… Меч мне вспомнился только один – клинок Арктура, которым так лихо орудовал Караколь в подземельях дворца. А еще фиолетовые вихри, и этот бокал, появившийся в руке Ригель будто по волшебству. Будто? Именно что по волшебству.

Что еще она теперь умеет? Может заставить меня делать что-то против моей воли? Напустить на Ардеру моровое поветрие? Нарисовать на всех подданных Авроры красные звезды?

– Теперь знает, – Караколь со вздохом прервал мои размышления. – Что прикажете с ней делать, моя госпожа?

Ригель хихикнула, подошла к перилам балюстрады и, перегнувшись через них, швырнула в пропасть опустевший бокал.

– Что делать? Что делать?! Ума не приложу, что нам делать с этим бесполым уродцем! Недомальчик-недодевочка, и в обеих ипостасях – чудовище!

Я смотрела на Ригель, почти не осознавая, о чем она говорит.

Если бы ее колдовство распространялось на человеческий мир, не сидела бы она здесь с этой нелепой прической… Значит…

Тут я дернулась от щекотки – моего колена коснулся кончик фаханова крыла.

Черного, как и мои чулки. Черное сочетается с черным, даже если ткани не совпадают текстурно. К примеру, сукно неплохо смотрится с атласными вставками того же оттенка. А еще можно поиграть со светом, если по черному атласу вышить черным же шелком…

Крыло расслабленно опустилось на пол.