Глава 3. Хорошая

Наши друзья пострадали в том пожаре. Мокрый погиб там. Это было по-настоящему страшно – приехать ко второму моргу на Пироговку, откуда забирали тело Мокрого в закрытом гробу. Мы, нашей многочисленной компанией, на приглушенно и медленно рычащих мотоциклах поехали вслед за потёрханным ПАЗиком, где сидели его мать и бабушка и смотрели на его синий бархатный гроб.

Маюшка молчала и старалась будто стать меньше ростом. Будто ей неловко от того, что она жива.

– …что все мы живы… – сказала Маюшка, когда мы ночью лежали рядом голова к голове, слушая как шелестят листья, как редкие автомобили шелестят по асфальту. – И что живы, и так счастливы. Вот Мокрый, мы видели его ещё в те выходные, он… такой как мы и вдруг… он едет в том кошмарном синем ящике, чтобы быть закопанным в земле. В мокрой земле. Мокрый в мокрой… Как будто нарочно для того, чтобы… – она вдруг затряслась от смеха.

И я засмеялся, тоже, через несколько мгновений мы оба хохотали, до судорог в мышцах живота. Эта нервная реакция на смерть и отторжение смерти как того, что неизбежно придёт и за каждым из нас. Мы не хотим в это верить, мы не хотим об этом думать, этого не может быть для нас, мы вечно будем живы и будем любить друг друга. Поэтому, ещё задыхаясь от смеха, мы целуемся. И ощущения наших тел обострены, потому что мы помним кладбище, убитых горем маму и бабушку Мокрого, и все остальные, кто был сегодня на кладбище, я уверен, чувствуют то же…

– И ведь не на дороге погиб-то, а как гонял, будто смерть искал, и ни разу в аварии не был. А тут – тупой теракт и…

– Все теракты тупые.

– И во всех гибнут те, кто, кажется, не мог погибнуть…

Бесконечные сообщения о терактах или ещё что-то, я не могу точно сказать, но я не могла найти себе места, пока всё же не позвонила Илье на работу. В первый раз я только попросила его к телефону и, узнав, что он там и его не могут позвать только потому, что он занят с пациенткой, я успокоилась на некоторое время, но потом беспокойство вернулось. Утратить полностью связь с сыном я всё же не могу, это Лида как отключилась от Маюшки ещё тогда, шесть с лишним лет назад, так и теперь, после краткого перемирия, снова будто бы и не вспоминает о ней. Я спросила её об этом.

Лида холодно посмотрела на меня, молчала долго, а потом… вдруг, будто что-то открылось у неё внутри, она, чуть ли не со слезами в голосе, сказала:

– Да оба они, мама… Ты думаешь, я каменная женщина, что… Но эта история… Вся эта история, она меня с ума сводит с самого начала. Вот как Виктор не может простить Маюшке, так и во мне всё протестует. Как Илья обнял её, будто… И она… Но как с этим мальчиком они жестоко, с Васей… И стыдно… Господи, даже перед водителем этой «Газели» что возил нас, вот уж… Выходит, что же, всё это время… Как они такими выросли, мама?

Я пожала плечами.

– Они там… они теперь вместе живут там, в Москве? Ты… что-нибудь знаешь? – она посмотрела на меня как-то робко, будто стыдясь своего интереса.

– Не знаю. Но да, наверное, чего теперь-то? Хотя, я вообще не понимаю… Ничего не понимаю. Когда я узнала, что Майя и Вася стали вместе жить, я успокоилась, думала, ну вот, теперь всё будет хорошо и было ведь… Что у них опять… Я не могу этого понять…

– Вот и я… Это-то и сводит с ума. Но надо, наверное… Надо, как-то узнать, как там они? Такое время нехорошее… Ты… звонила Илье?

– Позвоню ещё. Позвать их?

Лида опустила голову:

– Не знаю. Пока… пока, наверное… А Вася что? Ты не узнавала?

Я вздохнула:

– Нет, пока. Стыдно. Тебе стыдно, а мне…

Конечно, мы живём вместе. То есть, совсем вместе, по-настоящему. Соседи по-разному отнеслись к появлению Маюшки в густонаселённом муравейнике. Бывало, когда Маюшкины соседки по общежитию уезжали домой на несколько дней, мы с ней оставались на ночь в её комнате. Но это бывало нечасто. Тараканье царство на Волгина было ничем не лучше такого же на Пятницкой. Только что не видим синих от спирта «Рояль» и тюремных наколок соседей, а в остальном всё то же.

Маюшка со свойственной ей способностью создавать вокруг себя уют и гармонию, и саму комнату сделала почти красивой и уютной, вымыла всё до блеска и следила, чтобы не скапливалась ни пыль, не появлялся мусор, даже окно, которое до сих пор было всегда пыльным теперь стало прозрачным с блестящими отполированными газетами стёклами, а подоконник приобрёл светлый вид.

Она не чуралась и в коридоре, и на кухне мыть полы и окно на кухне. Но этим и попала сразу под «обстрел» критики гопников, которым невместно было даже под давлением квартирной общественности мыть эти коридоры хотя бы иногда. Лохматые тётки, с выжженными «химией» махагоновыми волосами шипели или открыто цеплялись к ней, называя разными словами от «чистюли» до «шалашовки» и похуже, сдобренными матом. Начали жаловаться моей квартирной хозяйке, и она даже явилась, чтобы разобраться, почему это я посмел без её ведома «завести какую-то бабу на её территории».

– Мы договаривались, что никого водить сюда не будешь, – говорит Галина, бесцеремонно курит прямо в нашей комнате, неопрятно стряхивая пепел в пепельницу. – Что это такое?

Она смерила взглядом Маюшку, презрительно и даже зло. Счастье, что Маюшка привыкла к таким взглядам с самого детства и сейчас спокойно сидит возле меня на кровати, не пытаясь ни говорить, ни спрятаться за меня, предоставляя мне самому всё уладить.

– Мы… – начал было я.

– Ах, уже «мы»?! – у Галины, так звали мою квартирную хозяйку, вытянулось лицо. – Вы мне тут ещё дитё родите и буду я должна прописывать?! Нет, Илья, ты давай-ка решай: или девка или квартира.

– Это не выбор.

– Не важно. Мы договаривались, не будешь спорить, – она равнодушно выпустила очередное облачко дыма.

– Я вперёд оплачу…

– Даю вам тут… – она поднялась, лосины плотно облегают налитые твёрдым жиром ляжки, ботинки на толстых каблуках, розовый ангорский свитер, у всех своя мода… – Ладно, до Нового года. Но дальше – сваливайте. Мне жалобы ни к чему. Петька к участковому обещал пойти, заложат меня бандюкам, что я сдаю комнату, сам знаешь, чё тогда – продать им за бесценок придётся…

Мы посмотрели друг на друга, едва Галина ушла.

– И так было ясно, что надо искать квартиру, – сказала Маюшка, мягко прильнув к моему плечу.

– Купить надо.

– Ты… – Маюшка засмеялась, – ты что мильонщик? Откуда такие деньжищи? Квартиру в Москве…

– Ну… я всё же работаю. Ладно, Май, подумаем, – сказал я, размышляя о том, что давно не узнавал цен на жильё, надо осведомиться завтра же. – Не расстраивайся. Зато мои подружки приняли тебя как родную. Будто ждали всю жизнь, – я потрепал Маюшку по плечу.

Это правда. Все три мои красавицы с первого взгляда оценили Маюшку по достоинству. Но надо отдать должное и Маюшке, она нашла с ними общий язык сразу же. Всего парой слов. Марье Сергеевне сходу сказала, увидев множество фотографий на комодах, полочках и стенах, на который была в основном сама Марья Сергеевна, красиво одетая и причёсанная по моде разных времён:

– О, какая вы красавица! Вы артисткой служили, наверное?

Мария Сергеевна моя, которая всю жизнь проработала секретаршей при разных директорах, покраснела от удовольствия.

– Да что вы, деточка, нет-нет.

– Не может быть, чтобы вас ни разу не позвали сниматься в кино!..

Ну и так далее.

С Евфимией Георгиевной говорила о её сыновьях, один из которых был военный и сейчас служил сейчас на Дальнем Востоке, после того как его часть вывели из Германии и частично расформировали. А второй сын уехал в Америку, он был химик, очень одарённый молодой учёный. И тот и другой не бросали мать тем не менее, высылали деньги, хотя, думаю тому, что был военный, непросто приходится сейчас, тем более что ему до отставки год или два.

А с Эльвирой Анатольевной они говорили о старом кино, о Лемешеве и Козловском и достоинствах их теноров.

Я потом спросил Маюшку, как она могла так проникнуть в души моих «девушек».

– Очень просто, у них всё на стенах, на полочках. Наши дома рассказывают о нас куда больше, чем мы подозреваем. Фотографии, старые журналы, письма, что лежат на видном месте и по сто раз перечитываются, – Маюшка улыбается так просто.

– Надо же, Шерлок Холмс какой-то у меня, – усмехнулся я.

– Я привыкла, наблюдая, понимаю, что такое человек.

Я смотрю на неё, удивляясь: вот сколько лет можно знать человека, кажется нет ничего, чего я не знал бы о Маюшке, а оказывается есть много такого, что мне ещё придётся открыть в ней.

– А… про меня, что тебе ясно?

Она покачала головой:

– Нет, в отношении… тех, кого любишь это плохо работает. Какой анализ, когда видишь только то, что хочешь видеть. Только самое лучшее. Любимых не просчитаешь.

Я обнял её. Вот думаешь, что уже знал, что такое счастье, а потом оказывается, что нет. Что оно может быть ещё ярче и ещё жарче…

…Я собирался сегодня домой как обычно, Маюшка должна то же примерно в это время приехать. Но тут Елена Семёновна подозвала меня к себе и сказала вполголоса:

– Илья Леонидыч, я слышала, ты квартиру хочешь купить. У меня двоюродный брат в Московской городской думе зам главного строителя. Короче говоря, буквально на днях предлагал моей дочке редкой удачи случай: сгоревшая квартира в Товарищеском переулке. Я не знаю, что там и как, я тебе его телефон дам, ты созвонись и…