Глава 2. Спасение и гибель

Этот вопрос я задавал себе много раз. Только не о себе, а о моём брате, Арике. Если я не умер тогда, то не умер и он. Я держал его за руку, удерживая на самой границе, у самой кромки, у края Завесы, а повелительница Той стороны, ответила мне на мою мольбу отпустить его лишь смехом. Но я попенял Ей, что не ценит Она нашего с Ариком дара: больше десяти тысяч полуденцев мы отправили к Ней за Завесу в один день, в ответ на это всесильная Повелительница обещала подумать три дня.

Но начала Она хитрить и пытаться соблазнить меня остаться в Её холодном царстве:

– Ты, Эрбин, свободен, можешь хоть сейчас отправляться к живым, наслаждайся своей бесконечной жизнью, теперь тебе равных на земле почти нет. И ко мне наведываться сможешь чаще, братца захочешь навестить…

Но Арик висел безучастно на моей руке, все за Завесой, конечно, не такие как на земле, но чтобы так, я ещё не видел… Однако я знал, что стоит нам вернуться, стоит ему увидеть Аяю, он оживёт по-настоящему. А то, что он её увидит, если её здесь нет, я не сомневался. Если здесь нет, стало быть, жива и стрелы в неё не попали. А вот Марей ушёл, улыбнулся, открывая Завесу и сказал мне, взглянув на безучастного Арика:

– Спасибо, Эрбин, спасибо, что спасли Байкал. И брату передай спасибо, что спас Аяю. Знаешь, я теперь всё время могу видеть её, когда захочу, быть рядом с ней… Пока жив был, не мог найти, а теперь запросто, свободу обрёл. И она чувствует меня, не видит, правда, и не слышит, но чувствует, – с грустью добавил он.

Вот так вам, свободу обрёл, конечно, но не ту, какую хотел бы. Впрочем, мысли о Марее недолго одолевали меня, гораздо больше меня заботил мой брат. Вернуться без него на землю, я не мог и не хотел. Ничто не заставило бы меня оставить его здесь и вернуться, даже возможность царить безраздельно, даже то, что я смог бы получить Аяю теперь, даже… а больше ничто и не интересовало меня. Но без Арика и меня оставалась половина. Не вдвое больше Силы, а меньше во сто крат. Нет, без Арика я не вернусь.

Я попытался по-иному уговорить Владычицу Той стороны:

– Повелительница, Вечная! Послушай! Целый культ тебе создам! Народы будут поклоняться тебе и приносить жертвы, много жертв. Злато и драгоценности…

– Что мне злато, Эрбин? Что здесь злато? – рассмеялась Она. – Но вот культ и уважение это… Обещаешь?

– Клянусь! – обрадовался я. – Только отпусти Ария! Будут люди жизнь посвящать тому, что готовиться к царствию Твоему. Думать только об этом, средства собирать только на это.

– Вместо жизни станут думать обо мне? – уже с сомнением в голосе произнесла Она.

– Обещаю! – воскликнул я, думая, что придумаю уж что-нибудь, только бы отпустила Арика.

– И жертвы будут приносить? Много жертв? Много крови? – с ещё большим сомнением сказала она.

– Да! Красивых здоровых животных, белых коров, лошадей… А хочешь, чёрных…

– Тьфу ты, Эрбин! На что мне животные, смешно и думать! Я не управляю животными и мне плевать на их мир, они слуги вам, не мне. Нет-нет, человеческие жертвы, Эрбин! Людей, не животных пусть приносят мне в жертву. Вот если пообещаешь мне это – смерть ради Смерти, отпущу твоего брата, откажусь и от него, и от тебя во веки веков! Что вы двое мне, если ты выполнишь то, что обещаешь.

– Клянусь Вечная! – воскликнул я, чувствуя по её возбуждённому, даже вожделеющему голосу, что Она склоняется согласиться. – Клянусь!

– А не выполнишь, отниму самое дорогое!

– Выполню! Выполню всё, как обещал! – в восторге воскликнул я.

Ещё некоторое время Она помолчала, выдерживая моё терпение.

– Ступайте! – скомандовала она.

И в тот же миг я очнулся. Мы с Ариком лежали в громадном дворцовом зале, я узнал этот потолок, от меня на шесть косых саженей, здесь всегда праздновали, здесь отмечали и тризны. Сейчас было ранее утро, рассветное солнце только-только протянуло розоватые лучи в проёмы окон, скользя по стенам и потолку.

Рука Арика в моей была теплой и мягкой, он был жив, как и я. Я повернул голову, сбрасывая оцепенение Смерти, что успело овладеть моим телом, как бывает при чрезмерно глубоком сне.

– Ар! Ар, очнись! – я подёргал брата, дышавшего рядом ровно, ресницы у него дрогнули.

Он, действительно очнулся, но застонал, бледнея в серый, и выпростав руку из моей, прижал к своей груди, между пальцев показалась кровь, проступившая и сквозь рубашку. Ах ты, ну конечно, он же ранен, рану-то я не исцелил его! Я поспешил сесть, качнувшись и чуть не свалился с высокого траурного помоста, на котором мы с ним лежали. То-то потеха была бы, хорошо никого нет в скорбном зале, даже стражи здесь не оставили на ночь, слава Богам! За дверями, должно, стоят.

– Сейчас, Ар, потерпи! Потерпи, братец! – заторопился я.

Всего через мгновение он сел и дышал уже ровно и разглядывал свои руки, обагрённые кровью.

– До чего же… легко до чего, Эр, без боли. Спасибо тебе.

– Не за что! Будь здрав! – усмехнулся я.

Теперь можно и оглядеться. Кроме нас тут никого не было. Живых то есть не было. На помосте рядом, в головах нашего, высился ещё один, и на нём лежал Могул. И после смерти, надо признать, он остался прекрасен собой, но стали заметны серебряные ниточки в золотых волосах, и мелкие морщинки у глаз, тонкие нити морщин на лбу и меж бровей, и мелкие коричневые пятнышки на скулах и лбу, каких не бывает у юношей, ибо это не веснушки имеющие золотой отлив… Необычайно красив был когда-то Марей-царевич, как бывают, должно быть только Боги, очень красив был Могул, но и его успело коснуться увядание, которому так и не пришлось овладеть им, как никогда не получит его старость, потому что раньше взяла Смерть.

Арик подошёл ко мне сзади, вытирая липкие от крови руки о свою рубаху, праздничную, вышитую белыми орнаментами, что провожают всегда человека за Завесу, такая же точно рубашка была и на мне. Сумели же обрядить нас как-то, не разомкнув наших сцепленных рук, должно быть прямо на нас рубашки и дошивали.

– Идём, Эр? – сказал он. – Надо убраться, пока не явился кто из чади, не то со страху помрёт, что два покойника из трёх встали.

Я посмотрел на него, он не улыбался, и был бледен, а глаза серы, хотя я знаю их прозрачными, ясными, как воды нашего Моря, а когда он бывал счастлив, они голубели самой светлой лазурью. Но не теперь. Ладно, Ар, только от Завесы отодвинулся, понятно, что радостью светиться ещё не от чего. Где Аяя? Я думал, очнёмся, она здесь, рыдает, оплакивая нас, обрадуется возвращению…

Арик, очевидно, думал о том же, только его мысль пробежала дальше моей, потому что, взглянув на Могула, он сказал пересохшим голосом:

– Она… тоже погибла? Не смог я…

– Нет, Ар, – уверенно ответил я. – Аяя должна быть жива.

– Жива?! – вспыхнул было он. – Где же она?

Вот это и мне хотелось бы знать.

Но мы не узнали. Ни в тот день, когда тайком, через окно, куда Арик с большим трудом, потому что сил он потерял у Завесы изрядно, вытащил меня, а потом мы с ним по крышам добрались до сада, а уже оттуда к Морю и, поспешая, чтобы не попасться ранним людям на глаза, вон из Авгалла.

Когда мы шли уже по скалистому лесу, Арик попросился сесть отдохнуть, и мы присели, подставив головы и плечи высокому уже летнему солнцу.

– Слышишь, звонят? – сказал Арик, кивнув на небо, будто в нем я должен был увидеть тот скорбный звон, что лился с сигнальных башен Авгалла. – По нам тоже.

– Ничего, мы живы и ныне уж точно надолго, – сказал я.

– Ныне? – невесело усмехнулся Арик. – Будто когда-то было на мало.

– Ныне с обещанием, – сказал я, очень довольный и рассказал о своём договоре с Повелительницей Той стороны.

Выслушав, Арик покачал головой:

– Ну и сделка, Эр. Как исполнять-то намерен? Это не деушке золотые горы обещать.

Как исполнять, я не думал, признаться, для меня главным было выбраться из-за Завесы, вернее, Арика оттуда вытащить.

– Придумаю что-нибудь. Голова-то есть, – отмахнулся я.

– Голова… ну-ну! – Арик закрыл глаза, прижав затылок к стволу толстой берёзы, под которой мы сидели.

– Куда пойдём-то, Ар?

– Аяю искать пойдём, – сказал Арик. – Сейчас, Силу верну, и… Найду.

Я посмотрел на него, он выглядел плохо, всё же рана была нешуточная, я спас его, но после долгий отдых нужен телу, разболеется иначе, сейчас едва сидит, серый, нос острый стал…

– Это так, конечно, вернёшь Силу. Но для того время надо, ослаб ты, брат, я хоть и кудесник, но не Бог. Отоспаться надо тебе, трое суток не меньше, а лучше семь.

Арик лишь мотнул головой.

– Тут место в лесу есть, недалеко от моего дома… то есть от того, где был мой дом. Там… Место выхода Силы, вот туда надо… за-ачерпнуть… Попробовать…

И с этим «попробовать» скатился головой мне на плечо, сознание потерял. Н-да-а… Оно, конечно, верно ты придумал, Ар, только вот тащить мне тебя, бугая, туда придётся на закорках, а это, я тебе скажу, посложнее, чем от смерти спасать.

Но я справился, конечно, и с этим делом, к ночи, пыхтя и отдуваясь, ругая на каждом шагу телесную мощь моего брата, которая делала его таким невозможно тяжёлым, я принёс его к тому самому месту Силы, хорошо, что знал его сам, а то ведь как найти? Вот и ручьи, расходящиеся во все стороны, вот и камни, выложенные столом, и криница под ними, приподнимающимся водяным холмиком. Я положил Арика спиной на этот самый «стол», а сам наклонился умыться и напиться, потому что пот катил с меня градом. Но, зачерпнув этой чудесной воды, лишь сделал я глоток, как почувствовал непреодолимый сон, тут же и овладевший мной, даже не знаю, как я повалился там…

Но сон был непростой, не отдых, не забытье, нет, и сон мне приснился не такой, как положено быть сну, мне привиделось то, что происходило здесь в день, когда Арик посвятил Аяю в предвечные, и когда в ясном небе внезапно разыгралась буря, значение которой я понял до конца только теперь…

Пробудившись, я отошёл от стола и взглянул на Арика, спавшего на нём до сих пор. После того, что я увидел в моём сне, мне хотелось только убить его и теперь же… Вот удивительное создание человек, никогда ему не бывает окончательно хорошо, всего сутки, меньше, назад я умолял Вечную Властительницу Той Стороны оставить Арику жизнь, а теперь я готов был сам придушить его. Зачем мне показали всё это? И мне это показывают невпервые, я уже видел это однажды, теперь я вспомнил: когда я нашёл это место, я уснул на нём и видел всё это в том сне, но тогда видение сразу забылось. Едва проснулся, забыл очень крепко и только теперь вспомнил, потому что увидел снова.

Я сел в отдалении на землю и задумался: что мне делать? Сидеть здесь и дожидаться, пока Арик очнётся и с новыми силами ринется разыскивать Аяю? А-ну как найдёт? Что тогда я стану делать?!..

…Я проснулся на чём-то мягком, тёплом и гладком, как на славно заправленной лежанке, когда хорошо, не ворочаясь, спишь и просыпаешься отдохнувший, бодрый, с отпечатком подушки на щеке, и в самом лучшем расположении духа. Мне даже показалось на мгновение, что я на нашей печке, что не было ничего, не было всех этих пережитых ужасов, битвы, разлуки, смертей, страха, одиночества, разрывающего мне душу, что я сейчас повернусь и, протянув руку немного, обниму её… вот сейчас, только потянуться немножечко…

Но нет, и запахи здесь совсем другие: здесь не пахнет тёплой, будто живой печной спиной, ни дыхания Аяи, неслышного, но ощутимого тоже здесь нет, вместо него пение птиц и перешёптывание листьев, словно они следят за мной и обсуждают, что же буду делать? Я не на нашей печке, и печи-то нет больше в развалинах нашего дома, она провалилось в подклеть, и Аяю ещё надо найти…

Я открыл глаза, да, я в лесу, и вот те самые шептуны и шептуньи вокруг меня: листья и ветки, я сел, вспоминая, что мне привиделось во сне? Моё счастливое безоблачное прошлое, вот что… Никаких подсказок о будущем, ничего, что объяснило бы мне, куда теперь мне направиться, где Аяя, если она не умерла. И никого. Эрика не было рядом, а ведь был, мы были вместе, мы всё время были вместе…

Поднявшись, я обернулся по сторонам, в надежде всё же увидеть Эрика, мало ли куда он мог отойти, а может приснул тоже? Я позвал вслух, но только дятел на мгновение остановил свою дробь, прислушиваясь и возобновил опять, уже не взирая на мои возгласы. Нет, Эрика нет рядом, его и в лесу этом нет, он ушёл и давно. Но почему он оставил меня теперь?

Я встал с камня, и тут же промочил ноги, попавшие в ручей, что так обильно на все стороны расходился отсюда из-под камня. Со вздохом я выбрался из ручья и, всё больше промокая, вышел на сухое место. Обернувшись, я заметил странность: у этих ручьёв не было настоящих русел, они текли по поверхности земли, не так, как обычно бывает, вода быстро размывает себе дорогу, а здесь никаких «дорог» не было. И я догадался: они, ручьи эти, и родник бьёт, когда мы приходим! Вот потому и нет их в отдалении