В оный день, когда над миром новым

Бог склонял лицо своё, тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города…

Н. Гумилёв.

Глава 1

Мусорные баки, разбитые фонари и грязь по колено. Под ногой хрустнул тонкий ледок, намёрзший в неглубокой луже – и это в середине апреля.

Я шел медленно, прислушиваясь к разнообразным шорохам, стараясь уловить тот самый запах… Но как всегда, всё случилось неожиданно и быстро.

В спину толкнуло, словно молотом. Падая, я успел перевернуться, выхватить пистолет и выстрелить четыре раза.

Раздался пронзительный визг, страшная морда, не успев рвануть зубами моё горло, отлетела к забору.

Я врубился спиной в противоположный забор – каменный, усиленный арматурой.

Дыхание вышибло, в глазах потемнело. И в этот момент грохнул ещё один выстрел.

Когда зрение вернулось, на куче битого кирпича я увидел знакомую фигуру: цилиндр, плащ-крылатка, револьвер…

– Плохо, кадет, – спрыгнув с кучи, Алекс подал мне руку. – Видать, рано я тебя к ночным экскурсиям допустил.

Я поднялся. Воздуха всё ещё не хватало, почки саднило – ударился я знатно.

– Чего это плохо? – я нашел глазами тварь. Она почти развеялась, но общие очертания ещё можно было угадать. – Я же её убил?

– Во-первых, ты должен замечать опасность до того, как она прыгнет тебе на спину, – шеф убрал револьвер в кобуру и неторопливо, заложив руки за спину, пошел вокруг "места преступления". Вдалеке слышался шум большого проспекта. Ветер нёс гудки автомобилей, шорох шин и запахи выхлопных газов. – Во-вторых, ты не сделал контрольного выстрела в голову.

– Да она и так рассеялась. Чего патроны тратить?

– Если бы это был не призрак, а настоящий вервольф, твои пули его бы не задержали.

– Да откуда взяться настоящему вервольфу в центре города? – я начал злиться.

По моим стандартам, я действовал суперпрофессионально. Проделал всё необходимое с шиком и блеском, не хуже самого шефа… А он просто придирается. Потому что не хочет отпускать на самостоятельную охоту. Тьфу, извините. Экскурсию.

Чувствовалась в этом эвфемизме некоторая фальшь, но я уже привык, что у нас в агентстве никакие вещи не называются своими именами.

– Ты думаешь, что уже самый умный, да? – добродушно вопросил Алекс.

– Да уж не глупее многих, – отряхнувшись, я захромал вдоль забора, считая, что дело закрыто, и больше здесь ловить нечего.

– А как ты объяснишь серебряные пули, застрявшие в заборе, обывателям?

– Чёрт!..

Я попятился, на ходу доставая отвёртку. Встав на колени там, где развеялся призрак, я нашел три вмятины, с застрявшими в них кусочками серебра. Сковырнул все три отвёрткой, а потом зашарил глазами по земле, в поисках четвёртой пули.

– Не трудись, – Алекс с насмешливым видом стоял у меня за спиной. И протягивал мне на затянутой в перчатку с раструбом ладони два тусклых смятых комочка. – Про мой выстрел, разумеется, ты забыл.

Нет, сегодня просто не мой день.

С утра всё пошло наперекосяк. Точнее, ещё с вечера… Вчера я поругался со своей девушкой. Причём, основательно так, серьёзно. И на мой взгляд, совершенно на пустом месте.

Мириам хотела работать у нас в "Петербургских Тайнах". Причём, ни много ни мало, как охотником – то бишь, извините, ночным экскурсоводом. А я хоть убей не мог представить, как сначала я приглашаю девушку в кино и на романтический ужин, а потом, наскоро вооружившись, мы рука об руку идём убивать монстров… Ну не укладывается это у меня в голове.

Обзывайте меня сексистом, самодуром и женоненавистником, но в этом вопросе я полностью согласен с шефом: любимая девушка – создание эфемерное, почти неземное. Ей надобно дарить цветы, сочинять в её честь поэмы, петь серенады на рассвете, под балконом… В крайнем случае – вызволять из лап не слишком страшного злодея.

Видеть, как предмет романтических грёз, эфемерное создание, молодецки хекнув, загоняет осиновый кол в грудь упырю… А потом отрезает ему голову большим мясницким тесаком… На мой взгляд, сия картина, застряв перед глазами, может приземлить даже самые возвышенные чувства.

Мириам, конечно же, упирала на то, что у нас уже работают целых три девушки – и взять её, четвёртой, будет только справедливо. Я, совершенно не подумав, на это ляпнул, что тройка – это как раз-таки число уравновешенное, почти сакральное, и портить его лишними фанабериями совершенно ни к чему.

Вот у вас когда-нибудь такое было? В споре с девушкой? Когда понимаешь, что яма, в которую предстоит упасть, не только уже вырыта, но и наполнена по самые края голодными аллигаторами?..

Но язык всё равно продолжает молоть, и остаётся только наблюдать, как аллигаторов становится всё больше…

В общем, расстались мы, так и не подписав мирного договора. И утром, припомнив все подробности, я чувствовал себя на редкость паршиво.

Днём я несколько раз пытался дозвониться до Мириам – но трубку каждый раз брал её отец, кладбищенский сторож, с которым, по понятным причинам, обсуждать ссору я не хотел.

Часов в восемь вечера, когда я, смирившись с поражением, только собрался испросить у шефа ключи от Хама, чтобы ехать извиняться лично – ну что поделать? Человек слаб. И если ему предстоит битва с любимой женщиной – лучше сразу выбросить белый флаг… – Алекс объявил, что сегодня намечается ночная экскурсия, и чтобы я был готов не позднее, чем через пять минут.

Честно говоря, я обрадовался. Что выяснение отношений откладывается, и даже как бы не по моей вине… Но всё равно: думать мог только о Мириам. Отсюда – все допущенные ошибки.

– Простите, шеф. Голова не тем забита.

– О, ну тогда всё в порядке, – забрав у меня смятые серебряные пули, он ссыпал их в карман: серебро нынче дорого, и разбрасываться ценными материалами глупо. – Раз у тебя голова… Наверняка, монстры тоже войдут в твоё положение. Завидят издалека и скажут: – Раз мон шер ами сегодня не в духе, не будем ему голову откусывать. Выберем другой день – когда он будет спокоен и собран, как саквояж полевого доктора.

– Но я же убил эту тварь, – это был вопль души.

– Просто повезло, – отмахнулся шеф. – Инстинкты сработали. Рефлексы. Помнишь, что я тебе говорил по этому поводу?

– На ночной экскурсии должно думать только о ней и ни о чём больше.

– А чем именно нужно думать, кадет?

– Головой.

Злость почти перелилась через край. Меня отчитывают, как первоклассника! После всех лет на войне, после того, как я так долго был один… Быть учеником – тяжкое бремя.

– Ладно, будем считать, зачёт ты сдал, – сжалился шеф. – Не на пятёрку, но…

– За зачёты оценок не ставят, – автоматически поправил я. – Зачёт – это когда сдал – или не сдал.

– Ты мне ещё поумничай.

– Извините, шеф. Вырвалось.

Алекс стоически вздохнул. Нет, правда: я и сам иногда удивлялся: как он меня терпит? С другой стороны – шеф тоже не подарок. Так что, по Гамбургскому счёту, мы друг друга стоим.

– Скучно сегодня, – Алекс привычным жестом снял перчатку и пощупал воздух. – Не иначе, быть грозе.

Зевнув, он неторопливо направился в сторону проспекта.

– Так что? – догнав, я пристроился рядом. – На сегодня всё?

Может, успею ещё к Мириам. Если потороплюсь – проскочу до развода мостов, а вот обратно уже не успею. Придётся ей пригласить меня переночевать…

То, что моя девушка, вместе с отцом, живёт на кладбище – меня давно уже не смущало. Тем более, что кладбище было старое, последнее захоронение случилось лет пятьдесят назад. Да и покойники на нём поднимались редко…

Увлёкшись своими мыслями, я рассчитывал, что шеф остановится возле Хама и откроет пассажирскую дверцу, но он, даже не глянув в сторону джипа, прошествовал мимо.

– А ты куда-то торопишься, кадет?

Я смутился. Свои отношения с Мириам, перед Алексом я старался не афишировать. Можно сказать, щадил его чувства – после того, как узнал, что он в своё время тоже неровно дышал к моей девушке. Он тогда наговорил много умных слов, про Ш'хину, Софию и их роль в истории мирового коммунизма – я даже потом об этом почитал, но так ничего и не понял. Точнее – не поверил. Ерунда какая-то. Мириам – обычная девушка. По крайней мере, в моих глазах… И пусть остаётся такой во веки веков, аминь.

– Да нет, в общем-то…

– Ну, вот и хорошо, – Алекс улыбнулся добро, как он это умел. Обычно такая улыбка предвещала много испытаний – и духовных и физических. Так что я малость собрался. – Пользуясь тем, что ночь у нас освободилась, я решил познакомить тебя с иными аспектами нашей работы.

– Какими?

– Такими, до которых раньше не доходили руки.

Я не стал уточнять. Достаточно хорошо знал шефа: раз ничего не говорит – значит, проще показать.

Некоторое время мы шествовали по ночным улицам. Точнее, Алекс шествовал – размашисто ударяя тростью в асфальт тротуара, откинув полу крылатки – чтобы быстрее выхватить револьвер, если что. И иногда прикасаясь пальцами к краю цилиндра – если видел красивую женщину, или знакомого… Я просто шел рядом.

В лётной кожаной куртке, в простых джинсах и высоких ботинках, рядом с разодетым шефом я казался бедным родственником. Но натуру не переделаешь: ему было удобнее в цилиндре и крылатке, а мне – в джинсах и куртке. Привычка, как говорят – вторая натура.

Тем более, представить, как хожу по городу, среди людей, в шелковом цилиндре и с тростью, я не мог. Куры ведь засмеют.

А шеф – ничего. Ходил. И что характерно: никто над ним не смеялся… Главное – чувствовать себя в своей тарелке, – говорил отец Прохор. А что на тебе надето – майка с логотипом "Металлики", или монашеская ряса – дело десятое. Важно знать, кто ты есть внутри.

Мне кажется, я с этим знанием ещё не определился. Нет, не так… Долгое время я чётко знал, кто я такой: военный переговорщик. Потом, после ранения, я стал бродягой, и чуть не сошел с ума, потому что годами выстраиваемые барьеры, тренированные рефлексы и специфические знания вдруг оказались не нужны…

Потом меня подобрал Алекс, и казалось, жизнь удивительным образом наладилась. Пока мы не столкнулись со старым врагом шефа, Антоном Лавеем. И тут-то всё и полетело кувырком…

– Пришли, – сказал шеф, останавливаясь перед лестницей, которая вела не вверх, а вниз от тротуара.

Я посмотрел на вывеску. Тусклая и неприметная в свете ночных фонарей, она не сверкала неоном, не заманивала яркой картинкой, и судя по названию, отнюдь не обещала приятного отдыха.

– Заупокой, – прочитал я на вывеске. – Это что, бюро ритуальных услуг?

– Пивнушка, – смачно выговорил Алекс. – Сиречь – заведение, в котором отпускают напитки по сходной цене, лицам, достигшим определённого уровня.

– Вы хотели сказать – возраста?

– Что хотел, то и сказал. Будь внимательней, кадет. И главное… – он уже спустился на пару ступеней, и обернулся ко мне, глядя снизу вверх. – Продолжай не расслабляться.

На двери, обклеенной бумагой "под дерево", красовался желтый смайлик величиной с теннисный мяч. Когда Алекс протянул руку, чтобы нажать звонок, смайлик подмигнул и высунув красный язык, плотоядно облизнулся. Стало заметно, что смайлик имеет довольно острые клыки, измазанные нарисованной кровью.

Дверь открылась с замечательным потусторонним скрипом. В нос ударило смесью тушеной капусты и прокисшего пива, а также плесенью и почему-то мокрой собачьей шерстью.

Капуста и прокисшее пиво – это морок, иллюзия, – понял я, как только переступил порог. А вот псина – настоящая.

В дальнем конце просторной комнаты горел камин, от него до самой двери тянулась барная стойка, сработанная из разнокалиберных кусков мрамора и гранита. Не просто кусков, – понял я, приглядевшись. – Это могильные камни, аккуратно подогнанные друг к другу. На многих виднелись потускневшие надписи и портреты с датами.

Однако чувство юмора у здешних хозяев…

С нашей стороны барную стойку дополнял ряд высоких табуретов, а с другой – барменша.

Я моргнул. Даме на вид было за сорок. Громадных размеров грудь рвалась наружу из кружев тонкой батистовой блузки… Что было выше этой груди я разглядел гораздо позже. Поймите меня правильно: нечасто удаётся увидеть столь впечатляющий… объект.

– Стригой… стригой…

Шепот полз по бару, как болотный туман. Увлечённый осмотром барменши, я не сразу сообразил, что направлен интерес в мою сторону. А когда сообразил – невольно потянулся к пистолету.

Ощущение взглядов было почти физическим. Они словно прокалывали кожу, проникая внутрь, в самую плоть… Это было очень неприятно.

– Остынь, кадет, – негромко приказал Алекс. – Просто дай им себя рассмотреть.

– Что-то мне не нравится, когда меня так рассматривают, – буркнул я, подавляя желание спрятаться за спину шефа. Кулаки я держал сжатыми, глубоко в карманах куртки – во избежание.

– Руки, кстати, покажи, – мягко посоветовал шеф. – А то, не ровен час, подумают…

– Может, тогда уйдём?

– Ещё чего, – Алекс снял перчатки, цилиндр, зажал трость под мышкой. – Привыкай, кадет.

– К чему?

– К тому, что не все вокруг лохи, кроме тебя, – и он, не оглядываясь, пошел к барменше.

Я знаю, что Алекс при этом обворожительно улыбался, и протягивал к женщине обе руки… А я, стараясь не обращать внимания на враждебные взгляды, направился к столику в самом тёмном углу.

Лавей меня пометил. Почти превратил в такого же, как он, энергетического вампира. Или, как говорят культурные люди – стригоя. "Почти" – потому что я так и не прошел конечной инициации. Колдун погиб раньше. Но от первой метки меня это не избавило.

Когда Лавей погиб, я чуть было не отправился вслед за ним – всё шло к тому, что восход солнца просто меня сожжет.

Сейчас я нередко ловлю себя на мысли, что просто выйти на солнце – было бы гораздо гуманнее…

Прошел почти месяц, а я до сих пор не переношу тесных замкнутых помещений, подвалов и прикосновений серебра к голой коже. И не потому, что оно обжигает – это-то как раз и не проблема. Просто у меня развилась адская идиосинкразия. Как увижу серебро – так представляю себя замотанным в цепи и похороненным заживо в гробу…

Побочным эффектом моего выздоровления стала некоторая обесцвеченность – волосы словно вобрали в себя тусклый оттенок серебра, с кожи исчезли все веснушки, а глаза сделались бледно-голубыми. Как ледышки. Словом, пропал весь меланин.

Еще есть такая штука: гемоглобин. В моём организме его теперь недостаточно. Приходится восполнять, поглощая плохо прожаренные стейки, гранатовый сок и морковку тоннами. А в тумбочке рядом с кроватью хранить стратегический запас гематогена.

В то же время я стал как будто сильнее. Это свойство первой заметила Антигона – когда попросила меня перетащить сейф из офиса в кабинет шефа, и я спокойно поднял его один, без посторонней помощи. Ночное зрение, опять же – штука удобная. И нюх, как у сеттера… Вот он доставлял больше хлопот, чем радости. Жженные перья, чужой перегар, горелая полынь – эти запахи могли вырубить обоняние на неделю. Страшно подумать, что будет, если я нюхну нашатырного спирту… Но экспериментировать – дураков нет.

Интересно: до нынешнего момента, от окружающих я никакой антипатии не наблюдал. Девчонки в офисе пришли к единодушному мнению, что подлецу – всё к лицу; Мириам заверила, что любит меня всякого, и с белыми волосами, и вообще без оных – если придётся. Остальные женщины относились ко мне ровно… Впрочем, "остальные" – были сплошь пассии Алекса, а на его фоне любой смотрелся бледно. Так что я не в обиде.

И вот теперь открылся еще один аспект моего нынешнего бытия: оказывается, некоторые люди мою изменившуюся сущность чуют, и им она, сущность, активно не нравится.