– Очевидных ни одного, а вероятных – пруд пруди. По бизнесу, как я сказал, они не пересекались, общаться перестали много лет назад. Но дружили в юности и, похоже, бандитствовали по мелочи, когда еще салагами были. Нарыть толком ничего пока не получилось, но отцы обоих в «братках» ходили в областном центре, а пацаны то ли в деревне, то ли на дачах сдружились. Помнишь, какие тогда дачи были?

Кис помнил. Бедные скворечники на шести сотках, ничего общего с нынешней роскошью. Место летней ссылки жен с детьми, чтобы под ногами у конкретных пацанов не крутились да под горячую руку (а то и пулю) невзначай не попали.

– К середине нулевых бандиты-отцы – те, что дожили, – стали «уважаемыми бизнесменами», – продолжал Громов. – Пацаны подросли и по проложенной папашками дорожке тоже в бизнес вошли. Обзавелись женами, детьми, у Захаркина даже внуки.

– А почему они разошлись? Поссорились?

– Просто время развело. Эпоха летних дач и бандитской дружбы ушла в прошлое вместе с юностью. Делить им уже давно нечего.

– Между собой – нечего. Но убил-то обоих некто третий. Это с ним они что-то не поделили.

– В том-то, друг мой Кис, и проблема. Третий должен быть связан с прошлым, раз в настоящем у обоих ничего общего. А в прошлом слишком много наворочено. Молодняк под отцами-бандитами ходил, наверняка многим зло причинили.

– А что, разузнать нельзя? Раз они из одного поселка, сделать запрос в местное РУВД… Ну ты лучше меня знаешь.

– Понимаешь, после первого убийства, Захаркина, мы его молодыми годами не интересовались. А вот после убийства Клешкова, когда мы поняли, что у обеих жертв общее прошлое, сразу запрос и послали. Вчера. И сегодня утром нам сообщили: архивы местного отделения за девяностые годы не сохранились. Что-то сгорело при пожаре, что-то от воды размокло, трубы там прорывало несколько раз… Теперь не особо узнаешь. Компьютеров ведь тогда не было. То есть были, но не в отделениях милиции, как ты помнишь. Мужики из РУВД обещали поспрашивать коллег, вышедших на пенсию. Может, что-то вспомнят, чтобы хоть направление поиску задать.

– Серег, но я же не волшебник. Чем помогу, если старых дел не найти?

– Ну включись в мозговой штурм. Ты же любишь это дело, мозги поломать.

– Не знаю… Кто ждать будет столько лет, чтобы отомстить им?

– Говорят, месть – это блюдо, которое подается…

– Холодным? Чушь это, Серег. В «Крестном отце» фразочку использовали, и все повторяют. А фразочке двести лет, между прочим. Впервые ее в каком-то французском романе восемнадцатого века написали. Александра говорила, да я не запомнил.

– Сашка у тебя по части литературы сильна, – кивнул Серега. – Интеллигенция.

– Интеллигенция, – согласился Алексей. – А еще умница и красавица.

– Уж мог бы и не повторять. О том, как ты жену любишь, ходят легенды.

– А о том, как она меня любит, не ходят, что ли? – сделал большие глаза Кис. – А должны бы, – хмыкнул он. И снова с тревогой подумал о загадочной задумчивости жены.

– Да ладно, – заржал Серега. – Че, правда?

Друзья чокнулись изрядно опустевшими кружками.

– Погоди, а почему ты сказал, что фраза – чушь? Так всё и есть, грамотную месть нужно долго продумывать.

– В кино, ага. А ты, например, много ли таких «холодных мстителей» посадил? Хоть одного припомнишь? Зуб даю, что нет. Все твои мстители норовили отомстить обидчику если не сразу, то в ближайшие пару дней.

– Ну, это само собой. Так то ж народ простой. Водяры хлебнул – и вперед.

– Ага, а бандиты – народ сложный.

– Кис, но в каких-то особых случаях может ведь быть…

– Может, – перебил друга Кис. – Если чел психопат. Представь, жить долгие годы с одним желанием: причинить зло обидчику. Нормальная психика этого просто не выдержит. И потом, изготовитель «холодного блюда» должен был выжидать не просто удобного момента. Их наверняка было множество. Он ждал чего-то другого… Помнишь, у Пушкина… Нет, ну ты наверняка не помнишь.

– А ты, значит, такой крутой, Пушкина наизусть знаешь, да? Ты бы поскромнее вел себя, Кис, ведь не читал ты, это Сашка тебе цитировала, зуб даю!

– Разумеется, – усмехнулся Кис. Читать он читал, но разубеждать друга не стал. – Так вот, есть у Пушкина повесть «Выстрел». Там один злобный чувак несколько лет ждал возможности отомстить. И знаешь, чего именно ждал? Пока герой станет счастлив. Потому что раньше он жизнью не дорожил. А когда влюбился, тогда и прочувствовал цену жизни. Вот тут-то Сильвио, так злобного чувака звали, и заявился его убивать.

– Хм. Это, между прочим, версия. Ну, почти.

– Серег, прежде чем копаться в прошлом, давай закончим с настоящим.

– Так я же тебе сказал, мужики давно не в контакте.

– То мужики. А что насчет баб? В смысле, дам?

– Ты о ком?

– О женах. Их проверяли?

– Конечно. Но они даже незнакомы. У обоих мужчин второй брак.

– Да? И давно?

– М-м-м… Не помню точно. У одного года два как, а у другого, Клешкова, четыре, что ли…

– Ого. Тогда еще две версии тебе в копилку. Первая: прежние супруги, с которыми они развелись, сговорились, чтобы отомстить мужьям за неверность. Вторая: нынешние жены сговорились, чтобы поскорее наследство получить. Тем более что Клешков изменял и молодой жене…

– У Захаркина первая жена умерла, – перебил сыщика полковник. – Так что сговориться ни с кем не могла.

– Хорошо, одной версией меньше, – кивнул Алексей. – А новые супруги?

– Они между собой незнакомы.

– Серег, кто это сказал? Они?

– Да.

– Серег, они. Сказали.

– Да зачем им сговор? Наняла бы одна киллера, и все дела. Зачем искать жену бывшего подельника мужа? Сговариваться с ней?

– Как раз затем, чтобы отвести от себя любые подозрения. Чтобы мы с тобой сунулись в прошлое. И увязли там.

– Уж больно хитроумно…

– Однако исключить нельзя. Давай проверим этот вариант, прежде чем искать «Сильвио» в прошлом. Кроме того, в обеих семьях, как я понял, дети давно взрослые. Какие у них были отношения с отцами, как у них дела с финансами? Ущемляли ли их папаши, не страдали ли деспотизмом? Надо проверить, знакомы ли отпрыски между собой. Они ведь тоже могли спеться, чтобы поскорее наследство получить.

– Кис, ну говорю же: обе семьи утверждают, что между собой незнакомы. С кем там хороводились отцы семейств в «лихие годы», знать не знают. И, подозреваю, узнать не жаждут.

– Разыскать бывших отцовских дружбанов не так уж сложно, – гнул свое упрямый Кис. – Наверняка фамилии от папаши слышали, и фотки в альбомах небось есть.

– Знаешь, за что я люблю тебя, Кис? Как профессионала. За то, что у тебя всегда множество версий. Мы вот нароем одну, максимум две, и тянем ее потянем, как репку. А ты из тех же фактов с десяток способен набросать!

– О-о-о… – Алексей не понял, был это комплимент или подкол, и от ответа предпочел воздержаться.

– А знаешь, за что я не люблю тебя, Кис? – продолжал Серега. – Как профессионала. А за то, что у тебя всегда множество версий. Мы вот нароем одну, максимум две, и тянем ее потянем. Тут являешься ты и ровно из тех же фактов с десяток можешь набросать. И нам работу осложняешь! – дурашливо воздел руки к небу Серега.

– Наши недостатки – продолжение наших достоинств, известное дело, – хмыкнул Кис.

– Короче, друже. Сейчас как раз тот момент, когда новые версии очень нужны. Накидывай.

– Да без проблем, – усмехнулся Алексей. – Материалы мне перекинь, что сумели нарыть.

Они уже ударили по рукам и было разошлись, как детектив окликнул полковника:

– Серег, насчет фотографий семейных. Я бы на них глянул. Предупреди семьи, что я к ним загляну. Даже если у них вдруг рыльце в пушку, отказать не посмеют: ведь они должны быть заинтересованы в поимке убийцы, верно? Или сделать вид. Ну вот, я к ним на чай заеду.

* * *

Руслан больше размышлял, чем писал. Фразу печатает за несколько секунд, а думает над ней несколько долгих минут. Это его злило: роман в подобном ритме никогда не закончить! В то же время Руслан знал: иначе он не сможет. Никогда не будет он коммерческим писателем, тяп-ляп, лишь бы деньги получить поскорей. Сколько бы времени ни заняла книга, она должна быть отличной. Это единственный критерий.

«Воспаленный глаз солнца закатился под лиловое веко ночи…» Руслан смотрел на фразу, будто дыню на ладони взвешивал: спелая ли? Сладкая? Брать?

Фраза красивая.

Но нужно ли писать красиво? Вот в чем вопрос.

Закат над просторами моря всегда потрясал Руслана своей мощью, космической неизбежностью угасания огненного шара в морских водах, трагизмом разлучения планеты со своей звездой. Каждый раз он подбирал новые эпитеты и сравнения. «Солнце яркой медной монетой закатилось в щель между небом и морем» – когда вечер чистый, светлый. «Солнце тонуло, захлебываясь морем» – когда море неспокойное, идет волнами. «Горизонт медленно заглатывал солнце» – это когда закат исполосован багровыми облаками…

Таких метафор он мог придумать множество. Только вот до сих пор не мог решить, нужно ли. Может, «солнце село, наступила ночь» – лучше? Коротко и ясно.

Но ведь нет образа. Никакого вообще. Картинки нет в воображении читателя.

А с другой стороны, все эти «красивости» не слишком ли вычурны? Почувствует ли читатель фразу так, будто сам смотрит на закат? Или он увидит только потуги автора «сделать красиво»?

Хотя читательницам наверняка понравится. У женщин воображение, как правило, развито больше, и описания только подкинут ему пищу. А мужской ум могут и утомить. Слишком много слов – Руслан усмехнулся, вспомнив некоторых своих сокурсников. Поэтому женщины читают куда больше мужчин.

Первый роман Руслан положил «в стол». Не стал отправлять в издательство, хотел обдумать еще. Год назад, начиная писать, он был уверен: первая книга принесет ему опыт, откроет тайны мастерства. Однако опыт не столько раскрыл тайны, сколько породил новые. Он так и не приблизился к пониманию своего идеала в литературе. И теперь, начав работу над новой книгой, он постоянно зависал над текстом, ставя под сомнение едва ли не каждое слово.

«…Воспаленный глаз солнца закатился под лиловое веко ночи. Тьма мгновенно подобрала под свой подол воду и сушу».

Или лучше «спрятала»? Да! Ведь он написал: «мгновенно». Спрятать можно мгновенно, а подобрать… Нет, это все-таки не одно быстрое движение.

А если так: «Тьма мгновенно накрыла своим подолом сушу и воду»?

Нет, образ получается невразумительным. Накрыть можно и платком, и шарфом, и вообще простыней. Подол тут смотрится лишним.

Тогда так: «Воспаленный глаз солнца закатился под лиловое веко ночи. Тьма мгновенно упрятала под свой подол море и сушу. Он посмотрел на Агату. Ее лицо призрачным пятном белело напротив.

– На закате мне почему-то всегда кажется, что солнце, уходя, забирает мою душу с собой… – тихо произнесла она».

Написав эти строчки, Руслан откинулся на спинку кресла, перечитал.

Имя Агаты он потом заменит на другое. Он не пишет с натуры, ни в коем случае. Он сочиняет! И героиня его лишь похожа на Агату. Похожа, но не ее портрет. От Агаты у героини будет только деликатное и целостное восприятие мира.

…Лучше сказать «на вечерней заре», а не «на закате», решил он и принялся исправлять.

И стоит ли писать «призрачным пятном»? Может, достаточно «призрачно белело напротив»?

Мрак. Трындец. Если так писать и дальше, постоянно правя и сомневаясь, то он не закончит роман и за два года! Надо меньше рефлексировать. Быть решительнее. В конце концов, читатель не заметит разницы. Он даже не подозревает, что можно сказать иначе. Он, читатель, воспринимает слова как данность, а вовсе не как результат творческого выбора между различными вариантами, не как результат работы интеллекта и воображения автора.

Да, но разве восприятие читателя – это критерий? В большинстве своем он не слишком грамотен, не имеет развитого художественного вкуса. Отчего непривередлив, проглатывает жуткие низкосортные тексты и нахваливает. Так стоит ли тратить столько времени на поиски ярких образов и точных формулировок?

Однако нельзя же писать так, как тебе самому не нравится! Как не соответствует твоему вкусу и критериям. Писать на продажу, как проститутка, подавляя свое эстетическое отвращение, – лишь бы деньги заработать?

А вот это глупость. Никто не пишет тексты, которые не соответствуют собственному вкусу. Наоборот, все плохо написанные тексты как раз полностью соответствуют дурному вкусу их авторов. Проблема формулируется просто: чтобы писать хорошо, нужно для начала знать, что такое хорошо. Иными словами, владеть критериями оценки. Иначе любая словесная дефекация сойдет за литературу. И толпы таких же невежд, как сам автор, воспримут ее на ура…

Хотя это, пожалуй, снобизм… А быть снобом некрасиво.

С другой стороны, это чистая правда. Все так и есть. Может ли правда выглядеть проявлением снобизма? Надо будет эту мысль с Агатой обсудить…

Задумавшись, Руслан смотрел в окно. И вдруг осознал: сумерки уже заполонили город. Осели между домами, как кофейная гуща на дне чашки.

Он перевел взгляд на часы: начало восьмого. Как всегда, отвлекся от работы, погрузился в текст нового романа. А статью надо закончить сегодня, заказчик ждет! И Агата вот-вот придет. Надо еще на ужин что-то сообразить. Все, хватит зависать над романом, ну-ка за работу!

Руслан устремил взгляд на экран компьютера, где светилась неоконченная статья. Его работа. То есть та, за которую деньги платят. Начинающий писатель, он зарабатывал на жизнь копирайтерством. Несложные статейки для разных сайтов доход приносили невеликий, зато позволяли Руслану распоряжаться рабочим днем по своему усмотрению. А усмотрение его заключалось в одном: выкроить время для творчества. То есть для той работы, за которую ему никто денег не платит.

Статью он уже почти закончил, оставалось дописать пару абзацев и перечитать перед отправкой заказчику. Руслан сосредоточился, застучал по клавишам.

…Агаты что-то долго нет. Но ее новый ученик – пацан капризный, не первый раз Агата из-за него задерживается.

Ладно, это даже хорошо, он как раз успеет закончить статью, – решил Руслан, и его пальцы снова забегали по клавишам.

* * *

С Агатой они виделись почти каждый день, но все равно скучали друг по другу. Поэтому старались проводить вечера вместе, когда другая жизнь позволяла. Другая – это та, что за пределами их мира: работа, учеба, друзья, бытовые дела. Параллельный мир. Нормальный, вполне интересный, но не сравнить с той полнотой ощущений, которую им давал их маленький личный мир на двоих.

Агата с раннего детства жила с бабушкой: ее родители погибли в автокатастрофе, когда малышке еще пяти не исполнилось. Раньше они с бабушкой жили в деревне в Подмосковье, потом переехали в Москву, в коммуналку, расположенную в одном из Тверских переулков. Но вскоре эту огромную квартиру выкупил какой-то нувориш, а всем жильцам взамен предоставил по квартиренке. Пусть небольшой, зато отдельной. К тому же Агате с бабушкой досталось аж две комнаты, хоть и смежные. В Коптево, как в другом городе. Или даже на другой планете. Зато две комнаты! И кухня своя! И ванная с туалетом – свои!

Это было счастье.

С тех пор они с бабушкой там и жили. А Руслан с некоторых пор в собственной квартире обитал один. Мама в последнее время активно устраивала свою личную жизнь, и присутствие взрослого сына ей стало мешать. Хотя именно он, сын, выдернул ее из круговорота деловой жизни и отправил на поиски личной. Руслан уже просто не мог смотреть, как мать чуть ли не сутками просиживает у экрана компьютера.

Ирина Сергеевна давно работала частным образом. Клиентов у нее было много, и новые постоянно просились. Им приходилось отказывать: рабочий день и без того удлинился до предела. Откуда естественно и логично вытекало тотальное отсутствие личной жизни. Работа приносила доходы, весьма существенные, но ничего для души. Ни для эмоций, чувств, кругозора, ни даже просто для приятного расслабленного досуга. Возможно, именно поэтому отец Руслана ушел? Они разошлись, когда ему исполнилось восемнадцать. Похоже, ждали, чтобы сын подрос, ответственные родители.

А мать так привыкла вкалывать, что не могла остановиться. Уже не в деньгах была причина – теперь востребованность Ирины Сергеевны сыграла с ней злую шутку. Клиенты ее обожали, ею восхищались – еще бы, спец высококлассный и в придачу красивая женщина, с юмором и с тактом. Она буквально спасала компании от финансовой смерти. Неудивительно, что ее носили на руках.

Да только вне работы у матери ничего не было. Правда, в мире цифр она находила интеллектуальное удовольствие, а положительные эмоции ей обеспечивали другие цифры, исправно увеличивающие ее банковский счет. Но разве этого достаточно для полноценной жизни?

После развода дом опустел. Руслан учился на юрфаке, в свободное время тусовался с однокурсниками и был плотно занят своими делами. С матерью они сосуществовали параллельно, почти не пересекаясь. К тому же он с детства привык к вечной маминой занятости, и ему даже в голову не приходило предложить ей провести выходной вместе, поехать на прогулку или на выставку. Мать и сын очень любили друг друга, отлично ладили, понимали с полуслова каждую мысль – при этом жили как добрые соседи. «Ма, я в универ, целоваю!» – кричал он по утрам, проходя мимо ее кабинета. А мама уже сидела за компьютером.

Руслан закончил учебу, начал работать. На свое жилье пока не накопил, да и в просторной родительской квартире места было предостаточно, а на его независимость мать не покушалась.

Однажды, вернувшись домой вечером и увидев ее в той же позе, что и утром – покрасневшие глаза вперились в экран, плечи сгорбились от многочасового неподвижного сидения, – Руслан вдруг подумал: а ведь жизнь ее так и пройдет! И она не заметит, как состарится. Все-таки не девочка, под пятьдесят. Впереди уже меньше, чем позади.

Он размышлял об этом неотступно несколько дней. А к концу недели пригласил маму в ресторан на ужин. Опасался, что откажется: она отвыкла от светских выходов за последние годы. Но нет, она обрадовалась. Долго примеряла наряды, припевая: «Мы с сынулей, трам-пам-пам, идем лопать в ресторан». Она любила сочинить что-нибудь наподобие детского стишка и читать нараспев.

В тот вечер Руслан, глядя на сияющие мамины глаза, сделал множество фотографий. Потом показал ей.

– Ма, ты красавица, видишь? Но, скажи, у кого есть шанс тобой любоваться? Только у компьютера. Бред, да? А больше ведь некому. Напротив тебя каждый день лишь монитор. А должны быть поклонники. Ты столько работала, столько заработала – а тратить некогда. Жить некогда.

– Что я слышу? У меня такой мудрый сын вырос? – рассмеялась Ирина.

Они проговорили долго. До конца ужина в ресторане и еще потом дома. Ирина всплакнула – отчасти оттого, что была растрогана заботой сына, отчасти от неожиданно ясного осознания ситуации. И когда их беседа подошла к концу, далеко за полночь, она поклялась Руслану, что пересмотрит и откорректирует концепцию своей жизни. Именно так и сказала.