Глава I
Основательница первой колонии на Крымском побережье – княгиня А.С. Голицына

Религиозные настроения в кругах аристократии эпохи Александра I. Княгиня А.С. Голицына, урожд. Всеволожская – происхождение, личность, сближение с баронессой Крюденер. Указ 1822 г., опала и переселение из Петербурга в Крым. А.С. Голицына о роли М.С. Воронцова в письме императору Александру I. Александр I – гость Кореиза. Имение Кореиз кн. Голициной А.С. в 1824–1838 гг.: опыт реконструкции. Восхваление Южнобережья и привлечение новых владельцев. Жизнь в Кореизе: «труды и дни» в письмах М.С. Воронцову. Ссора с М.С. Воронцовым и примирение.

Религиозные настроения в кругах аристократии эпохи Александра I

Об основательнице Кореиза – самого первого крупного имения Южнобережья, княгине А.С. Голицыной все еще преобладают сведения несколько анекдотического характера – чудаковатая и сумасбродная «старуха в скалах» – выражение, переделанное острословами в «старый демон». В самом деле она явно не соответствовала вкусам той эпохи, хотя в чем-то опережала их: вместо изящной «амазонки» и бокового седла (активная езда в котором была небезопасной, а то и попросту невозможной) княгиня носила мужской костюм, позволявший удобно сидеть в седле, что было весьма благоразумно в условиях крымского бездорожья, как и нагайка за поясом. Эти и подобные им «странности» в поздних мемуарах обросли легендами, в которых мы постараемся разобраться. Однако основательница огромного – в 44 десятины – имения на целинных землях крутого крымского побережья, сумевшая увлечь и организовать целую колонию переселенцев, заслуживает достаточно серьезного и вдумчивого отношения. Да и не она одна, но и ее окружение – видные представители русской аристократии, близкие ко двору, покидают столицу и вкладывают немало сил и средств в эту пустынную окраину Российской империи. Что же движет этими людьми?

Здесь приходится предпослать дальнейшему повествованию небольшое предисловие о некоем этапе развития духовной жизни русской аристократии религиозно-мистического характера, характерном для второй половины царствования Александра I. Перед нами пройдет галерея лиц, принадлежащих к высшей аристократии и посвятивших свои усилия – как это ни странно звучит для уха читателя, получившего образование в советских учебных заведениях, – решению социального вопроса. Но в отличие от декабристов они искали это решение не на путях брато- и цареубийственной революции, а на путях милосердия и благотворительности. Труды на ниве служения ближнему – вот что облагораживает души, а это – конечная цель любых трудов. За истекшие десятилетия много было сделано, чтобы опорочить саму идею благотворительности и личных усилий, которым противопоставлялась идея государственных служб соцобеспечения. Неудивительно, что люди, движимые энергией духовно-религиозного возрождения, забыты. Но благодаря тому, что в приливе этой энергии они посвятили часть своих усилий обустройству и украшению крымского побережья парками, дворцами, садами и виноградниками, которые радуют нас и сегодня, мы вспоминаем эти имена.

В духовном развитии начавшей формироваться при Петре новой культурной элиты России с середины XVIII по середину XIX в. прослеживается два этапа. К середине XVIII в. ее представители осознали недостаточность этатизма для русской культурной перспективы. Во второй половине XVIII в. элита отходит от первоначального культа всепроницающего государственного механизма, для которого индивид, – лишь винтик, и открывает масонство, с его пантеистической метафизикой и религиозным восприятием космоса. Ориентированное на внутреннее самоусовершенствование, оно оказало решающее влияние на формирование интеллектуальной элиты России.

Эпоха царствования Александра I – другой важный этап российского историко-культурного становления. Русское образованное общество всецело охватывается влиянием немецкого пиетизма (благочестия. – Прим. авт.), который возводится на уровень чуть ли не государственной идеологии.

Квиетизм, пиетизм, гернгутеры^[3], сочинения таких авторов, как И.Г. Юнг-Штиллинг, В.Ю. Крюденер, – таковы были наиболее яркие черты движения религиозного обновления в Европе, напрямую отразившиеся в российской жизни. Александр I разделял центральные идеи европейского религиозного возрождения и пытался внедрять их в России. Император встречался с гернгутерами, И.Г. Юнгом-Штиллингом, В.Ю. Крюденер, которая в особенности обратила его внимание на идеи квиетизма и пиетизма. Они привлекали Александра I тем, что это была серьезная альтернатива рационализму, романтизму и просветительской философии. При этом идеи духовного объединения христиан, стирание посредством религиозного просвещения сословных границ вполне отвечали либеральным воззрениям императора. Наконец, лозунг христианского единства использовался Александром I и во внешней политике.

Религиозно-философские взгляды Александра I с трудом поддаются реконструкции. «Северным сфинксом» императора называли не напрасно. И хотя Канцлер Австрии князь Меттерних называл Александра I политиком, легко подчинявшимся велению обстоятельств, он прекрасно отдавал себе отчет, что русский император проводит достаточно последовательный внешнеполитический курс, часто маскируя его религиозными идеями.

Источники формирования религиозного мировоззрения Александра I были те же, что и у большинства представителей высшего света начала XIX в. Пиетизм – религиозно-мистическое течение (от лат. pietas – благочестие), придававшее большее значение внутреннему религиозному чувству, личному переживанию общения с Богом и самостоятельному изучению Писания, чем соблюдению обрядов. И читать Библию самому полезнее, чем слушать проповедника.

Рационализму Просвещения пиетизм противопоставлял культ религиозного чувства. Пиэтисты придавали большее значение внутреннему благочестию, деятельной любви, нравственному усовершенствованию и искреннему раскаянию, чем неуклонному соблюдению церковных правил и предписаний. Акцент был сделан на нравственной стороне христианства, при этом вопросы вероучения, догматики, обрядности отошли на второй план. Пиэтисты продолжали числиться членами своих церквей, но собирались на отдельные собрания, состоявшие в чтении Библии и взаимном нравственном назидании. Последователи течения порицали любые развлечения, смех и яркие одежды, напоминая в этом английских пуритан.

Христианин должен утверждать Христа всей повседневной нравственной жизнью, личной святостью, чуткостью к нуждам других. Вера понималась как глубоко личное дело каждого, богослужение – как эмоциональное переживание. Религиозные чувства ставились выше всех богословских догматов, интеллектуальных построений, религиозных авторитетов, символов веры, церковной традиции.

В истории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем, в частности «правительственного либерализма» в начале царствования Александра I, характер его социальной политики. В литературе весьма разноречивы оценки его позиции в «польском», «финляндском» и «греческом» вопросах. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем были вызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судебного преследования, выявленного по доносам, декабристского тайного общества «Союз благоденствия» и решение не обнародовать такой важный документ, как манифест 1823 г. о передаче престола Николаю, минуя Константина. Биографами так и не объяснены причины «душевной депрессии» Александра в последние годы его царствования. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядного монарха России ждет обстоятельного исследования.

Развитие мистицизма, характерная черта общественного настроения второй половины царствования Александра, во многом связано с душевным настроением самого императора. После 1812 г. в его сознании происходит сильный перелом. Прежние либеральные и великодушные идеи и стремления постепенно вытесняются новыми влияниями, мистическими и религиозными. Неудивительно, что личные взгляды императора Александра, который оказывал внимание знаменитому мистику Юнгу-Штиллингу, подпадал под влияние пиетистки-мечтательницы г-жи Крюденер, проповедовавшей нечто вроде возвращения к первоначалам христианства, любви к ближнему и филантропии, – производили сильное действие на умы. Изменения в характере Александра были предметом интереса западных историков, более свободно высказывавших свои наблюдения. Александр получил воспитание в духе XVIII в. Историк Шницлер так передает слова, сказанные императором в 1818 г. епископу Эйлерту: «Императрица Екатерина была великой женщиной, и память о ней навсегда останется в истории России. Но что касается той части воспитания, которое развивает истинное благочестие сердца, то в то время при петербургском дворе оно было таким же, как и повсюду: много слов, но мало смысла; много внешней обрядности, но святая сущность христианства оставалась скрытой от глаз. Я чувствовал пустоту в душе, и смутное предчувствие сопровождало меня, в то время как я много разъезжал, предавался развлечениям. В конце концов, пожар Москвы просветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях битвы наполнил мое сердце жаром веры, какого оно раньше не знало. С этого момента я осознал Бога таким, каким открыло Его нам Святое Писание; с тех пор я научился понимать и отныне понимаю Его волю и закон, и решимость посвятить только Ему и славе Его мое царствование и меня самого, зрела и укреплялась во мне. С этого времени я стал другим человеком…»^[4]

На христианских принципах любви к ближнему, мира и согласия между народами, по мысли Александра, должен основываться Священный союз. Но для этого Священное Писание должно стать доступным народам, причем на их собственном языке. Отсюда весьма естественной была его поддержка деятельности Библейского общества, поначалу весьма активная: «Следуетраспространить святые книги такими, какими они нам даны. Комментарии неудобны тему что в той или иной степени подменяют текст идеями самого интерпретатора. Каждый христианин, независимо от вероисповеданияу должен свободно воспринимать воздействие Священной книги, благотворное и стимулирующее...»^[5]

Деятельность Российского библейского общества отчасти пришла в столкновение: 1) с мнениями образованных людей, которые видели в ней распространение обскурантизма и фанатизма и 2) со взглядами крайних консерваторов, а также и с воззрениями истинных ревнителей церкви, усмотревших в деятельности Общества угрозу основам православия.

Поначалу православное духовенство под влиянием императора живо откликнулось на просветительную деятельность Библейского общества, которая приобрела в его среде искренних и преданных сторонников. Но вскоре Библейское общество сделалось центром притяжения мистиков, в их проповеди какого-то нового Христова царства духовенство усмотрело опасность для православия, в особенности тревогу вызывало распространение мистической литературы, которая в то время чрезвычайно размножилась. Еще с самых первых годов царствования Александра непосредственный ученик Новикова – Лабзин предпринял ряд своих мистических изданий и в 1806 г. основал особый орган для распространения своих идей – «Сионский вестник». Журнал был, впрочем, скоро запрещен, но в 1817 г., вскоре после создания Библейского общества, возобновлен, причем Лабзин стал играть в нем активную роль.

Склонность к мистицизму самого императора и близкого к нему князя А.Н. Голицына, поставленного во главе духовных учреждений, поставила эту литературу в чрезвычайно выгодные условия. Книги мистического толка чрезвычайно размножились и усиленно распространялись; некоторые из них даже даром рассылались в библиотеки при училищах. «Вся эта литература, – замечает Пыпин, – большей частью была переводная и происхождения протестантско-мистического; в своих исканиях “внутренней” церкви она нередко нападала на то, что называла внешней или наружной церковью, осуждала ее недостатки и т. п., и хотя осуждения эти были, собственно, нападениями немецких мистиков на протестантскую ортодоксию, но их можно было истолковать как осуждение церкви православной. Все это возмущало ревнителей православия»^[6].

Вражда духовенства и Общества особенно усилилась после 1817 г., когда образовано было министерство духовных дел и народного просвещения, во главе которого поставлен был все тот же князь Голицын. Министерство это, в котором дела православные ведались наряду с делами католическими, протестантскими, наконец, магометанскими и иудаистскими, подавало повод говорить об унижении господствующей церкви, которая ставилась в один ряд с иноверными исповеданиями, даже нехристианскими. Главные места в двойном ведомстве кн. Голицына были отданы светским библейским деятелям, которые таким образом сделались начальством по отношению к духовенству, а это оскорбляло его сословный дух и приводило к столкновениям духовенства с библейскими деятелями. Министерство духовных дел было закрыто, дела иностранных исповеданий оставлены за министром народного просвещения, а дела по православному исповеданию отошли к синодальному обер-прокурору. Несмотря на письма митрополита Серафима к государю о вреде всеобщего обращения Библии, о союзе Библейских обществ с мистическими лжеучениями и необходимости закрытия их, о порче, проникшей не только в светские, но даже в духовные училища, они остались без ответа. Библейское общество было слишком близко императору Александру, и врагам Общества не удалось добиться формального его закрытия при жизни императора. Это сделал Николай I по вступлении своем на престол; уступая настояниям митрополитов Серафима и Евгения (Болховитинова), он издал указ от 12 апреля 1826 г., положивший конец Российскому Библейскому обществу. В последующее тридцатилетие (1826–1856) к самой идее перевода книг Священного Писания на современный русский язык относились враждебно. При этом распространение Священного Писания на языках иностранных среди лиц инославных исповеданий не встречало препятствий.