– Тебя? – переспросила Полина Михайловна. – Тебя, Вова, не могу, потому что ты обманщик и разбойник. А обманщиков и разбойников гуси не любят, особенно тех, которые в людей камнями кидают. Вот скажи мне, Вова, почему тебя Трифон ущипнул?

– Он ногу в забор сувал, – подсказала Оля ответ брату.

– Я ногу сувал.

– А зачем ты, Вова, ногу к гусям совал?

Мальчик молчал, впрочем, ответы его бабушку особенно и не интересовали.

– А что ты, Вова, пока ногу совал, Трифону говорил?

Внук наморщил лобик, пытаясь вспомнить, и неуверенно выдавил:

– «Гуся-гуся» его звал.

– А знаешь ли ты, Вова, что нельзя Трифону говорить «гуся-гуся»?

– Почему? – еле слышно промолвил мальчик.

– А потому, Вова, – Полина Михайловна начала говорить с использованием восходящей интонации, – что Трифон не простой гусь.

– А какой? – Вовик зачарованно смотрел на бабушку.

– И не гусь это, Вова, вовсе. Не гусь, а заколдованный принц.

Глаза мальчика округлились. Полина Михайловна продолжала:

– И заколдовала его злая ведьма. И сказала ему: «Быть тебе гусиным королем, пока не полюбит тебя простая девушка».

– Олька, что ли? – задохнулся от неожиданности Вовик.

– Может, Ольга. А может, и не Ольга. Только, Вова, кого ущипнет гусиный король, тот превратится в серого гуся. Ну, если повезет, может быть, в белого.

– Бабонька, – с тоской заскулил мальчик. – Не хочу я в гуся, ни в серого, ни в белого.

– А что делать? – грустно спросила Полина Михайловна и помолчала минуту. – Впрочем, есть, Вова, одно средство.

– Какое, баба? – воскликнул мальчик.

– Простое, Вова, средство. – Дальше Полина Михайловна продолжала вещать замогильным голосом. – Если до заката солнца успеешь исправить свой обман, может быть… – Учительница начальных классов грустно посмотрела на обалдевшего от ужаса внука. – Может быть, и не превратишься в гусака. Главное, вовремя успеть.

– Олька не лазила к гусям, – выпалил Вова и посмотрел бабушке в лукавые глаза. – Я ногу сувал сам. Камень бросил… я.

Полина Михайловна еле сдерживала улыбку.

– Вот так вот, Вова. Жди теперь, когда солнце сядет.

Вовик трубно заревел, зашмыгал носом, отчего у Оли у самой защипало в носу, и ей безумно стало жаль своего младшего брата. Она даже погладила его по белобрысой голове и, как сумела, подбодрила:

– Не реви, Вовка. Может, и не станешь ты гусем.

– А вдруг стану?

– А хочешь, узнаем? – поспешила на выручку Полина Михайловна.

– А как? – горевал Вова.

– А вот схожу сейчас к Трифону и узнаю, – предложила бабушка, остро почувствовавшая необходимость охладить не на шутку разыгравшееся воображение своего внука.

– Иди, баба, – взмолился Вовка. – Иди скорее.

Полина Михайловна медленно поднялась со скамейки и чинно направилась в сторону загона для гусей. Вовик следил за бабушкой глазами, не забывая всякий раз отмечать про себя, что пока еще день и солнце не село.

Полина Михайловна немного постояла у загона, наблюдая за передвижениями ни о чем не подозревающего Трифона. Гусак выгнул шею и по-хозяйски направился к забору. Прямой взгляд статной женщины ему не понравился, и Трифон взмахнул крыльями, сопровождая угрожающий жест агрессивным шипением. Полина Михайловна ничуть не стушевалась, вошла в загон и остановилась. Трифон, словно раздулся, призывно загоготал и, покачиваясь, продолжил движение вперед. Посетительница не растерялась, резко выбросила вперед руку, расставив пальцы рогаткой прямо напротив красных глаз гусака, и громко шикнула: «Ш-ш-ш». Трифон отступил. Полина Михайловна, не отводя от гусака глаз, попятилась, толкнула калитку и только потом повернулась к Трифону спиной.

Дети, не отрываясь, наблюдали за бабкиной вылазкой, отчего Ольга хихикнула, а Вовка преисполнился немыслимой гордости. Нетерпение клокотало в нем.

– Ну, давай, – просительно приговаривал он. – Ну, давай, баба, иди скорее уже.

Полина Михайловна словно почувствовала настроение внука и интуитивно прибавила шаг.

Вовка не выдержал и заорал:

– Ну что? Баба! Что Трифон сказал?

Полина Михайловна приложила палец к губам. Вовик заерзал, но кричать больше не стал, дожидаясь того момента, когда бабушка предстанет прямо перед ним.

– Ну что, Вова?

Мальчик побледнел.

– Быть тебе человеком. Но чтоб это было в последний раз. Так передал Трифон.

– А мне Трифон ничего не передавал, бабулечка? – полушутя-полусерьезно поинтересовалась Оля.

– Передавал, Олюшка, передавал, что любит тебя и ждет, но тоже просил не драться, а то ему тоскливо будет.

Ольга зарделась, а Вова посмотрел на сестру с нескрываемым уважением.

Полина Михайловна, довольная произведенным эффектом, долго задерживаться не стала. Поцеловала внучку в многострадальный нос, Вовика добродушно чмокнула в щеку, пригласила на воскресный обед по поводу «без повода» и выдвинулась в сторону дома. Оттуда доносился переливчатый смех Ираиды и, если прислушаться, не менее веселое кухонное звяканье.

Свекровь вошла в дом, но дальше прихожей проходить не стала, увидев в открытую кухонную дверь, как Степан жадно пытается обнять накрывающую на стол Ираиду.

«Господи, – подумала Полина Михайловна, – зачем им дети? Они сами как дети: все не наиграются!»

– Ира. Ира!

Невестка выглянула из кухни с выражением досады на раскрасневшемся лице.

– Вы чего стоите там, мама? Проходите, обедать сейчас будем, – по-родственному скомандовала Ираида.

– Нет, Ира. И не проси: проходить не буду, домой пора. А ты детей-то отпусти, Ира. Ни к чему им в бане-то до ночи сидеть.

– Хозяин – барин, – не удержалась Ираида Семеновна, чтобы не съязвить.

– Не барин, Ира, а ба-ры-ня, – не осталась в долгу свекровь, но, поймав пристальный взгляд сына, стушевалась, поняв, что тому ее ответ не по нраву. – Дело твое, Ира, не обижайся, а только держать детей взаперти непедагогично.

– Ну-у-у, – протянула невестка. – Мы педагогических институтов не кончали…

Степан, почувствовав, что диалог двух горячо любимых им женщин заходит в тупик, решил разрядить атмосферу и примиряющим тоном добавил:

– А не мешало бы…

Сказал и пожалел, потому, видимо, огорчился. Благодарная Полина Михайловна, пытаясь смягчить возникшее напряжение, мигом бросилась на сторону Ираиды и глубокомысленно изрекла:

– Не в институтах, Степа, дело…

И тут же осеклась, ибо фраза ее была также не к месту, как и реплика сына, минутой раньше.

– Где уж нам! – демонстративно воскликнула Ираида и удалилась в кухню.

Степан вышел проводить мать, потупив глаза. Полина Михайловна тоже говорила куда-то в сторону. Условившись о встрече в воскресенье – «как всегда, на обед», – мать с сыном разошлись.

В дом Степан входил как побитая собака.

– Проводил? – грозно спросила Ираида.

Муж торопливо кивнул.

– Тогда садись, обедай.

Села напротив мужа, привычно подперев подбородок ладонью, правда, при этом смотрела нарочито сквозь предателя.

Степан огорченно хмыкнул – промашка, мол, вышла – и осторожно поднес ложку ко рту.

Ираида презрительно спросила:

– А чего ж ты, Степа, на мне-то женился? На необразованной и темной? Может, не надо было?

Ираида входила в раж, с каждой секундой набирая обороты. Именно этого Степан и не любил, поэтому терпеть не стал и для начала исподлобья взглянул на супругу. Та в запале Степаново выражение лица не разглядела и продолжала с еще бо́льшим энтузиазмом:

– Конечно, не ровня я тебе. Не ров-ня! Правду люди мне говорили – не хотела меня твоя мать. Не хо-те-ла! Понятно теперь, почему ты аж до свадьбы к Зинке Куприяновой захаживал. В городе училась! Училась она в городе! Что ж ее городские-то замуж не позвали? А может, мама твоя ее уговорила вернуться? А то, мол, женится наш Степа, женится, и глазом не успеем моргнуть!

Степан, не сводя глаз с Ираиды, медленно положил на стол ложку, да так аккуратно, что та даже не звякнула. И только было открыл рот, как Ираида Семеновна, уловив во взгляде супруга угрозу, мелко-мелко зачастила:

– Ты чего, Степ? Невкусно, да? Невкусно? Так давай я вылью! Вылью я эти щи, раз невкусно. Картошку ешь. Не хочешь картошку? – Ираида как заведенная продолжала не поддерживаемый Степаном разговор. – Ну, не хочешь картошку, скажи тогда, что ты хочешь?

Жена метнулась к холодильнику, распахнула его и опять затараторила:

– Яйца, может? Не хочешь яйца? Тогда давай – рыба тут вот есть, вчера жарила, отец приносил. Что? И рыбу не хочешь? Чего ж ты тогда хочешь, Степа? – огорченно наконец обратилась она к мужу.

– Сядь, Ирка. Не мельтеши.

– Я и не мельтешу, Степ. Я как лучше хотела.

– Вот и не мельтеши, Ир. Дай по-человечески мне поесть.

– Да ешь на здоровье, – с облегчением откинулась на стуле Ираида.

Степан завороженно смотрел на тарелку, жена – на мужа. Над столом зависла тишина. На Ираиду снизошло счастье. Подперев ладонью подбородок, она пристально смотрела на мужа, на его большую неправильной формы голову, на наметившиеся залысины, местами распрямившиеся кудри и боялась дышать. Глазам ее стало горячо, и женщина громко выдохнула. Степан поднял голову, всем своим крупным телом почувствовал торжественность момента и заботливо спросил:

– Ты чего, Ир?

Ираида не проронила ни слова и взгляда не отвела, просто затрясла головой, изображая согласие.

– Ир, ну ты, правда, чего? – с тревогой переспросил Степан.

– Ну чего я, Степ? Ничего я, – с готовностью подалась вперед Ираида, а губы тем не менее предательски задрожали.

– Нет, я же вижу – глаза на мокром месте!

– Да у баб всегда глаза на мокром месте, – весело, правда, сквозь слезы откликнулась хозяйка.

– Мне до других баб дела нет, – отрезал Степан. – Я тебя спрашиваю: почему у тебя глаза на мокром месте? – уже сердито переспросил муж.

– Обидно, – соврала Ираида. Как-то язык не повернулся сказать, что счастлива.

– Не обижайся, Иришка, – пошел на мировую Степан.

– Не буду, – согласилась Ираида и нацепила на лицо озабоченное выражение. – Тебе чаю или кваса?

– Мне… – промычал супруг. – Мне, Ирка, ничего. Мне – на работу. Пора уже…

– Не убежит твоя работа, – строптиво произнесла Ираида.

– Моя не убежит. Я побегу. Побегу я, Ир.

– Успеешь. Про баню не забыл?

– Я-то не забыл, – Степан лукаво посмотрел на жену. – Топить сам буду.

– Не то я?! – по-доброму ворчливо возмутилась Ираида. – Кому надо, тот и топит.

– А тебе, что ли, не надо? – в ухо жене жарко прошептал Степан.

Ираида зарделась, но шагу не отступила, продолжая начатую игру:

– А то надо?!

– Посмотрим, Ирка, – уже на ходу бросил муж, не упустив случая огладить ее наливное тело.

– Посмотрим, – выдохнула Ираида. – Иди уже! Тоже мне, смотритель нашелся!

Последние слова воткнулись в Степанову спину и зависли в воздухе. Впрочем, для продолжения разговора присутствия мужа уже и не требовалось. Ираида убирала со стола, любовно ворча под нос:

– Посмотрит он… Кто на кого еще посмотрит… Смотритель… Посмотрит…

Руки привычно делали свое дело. Улыбка блуждала по лицу. Женщину томило желание.

Детей Ираида выпустила задолго до наступления вечера. Отомкнула дверь, встала в проеме, привычно воткнув руку в бок. Ни Ольга, ни Вовик навстречу не подались. Ираида подождала еще секунду и спросила:

– Эй, есть тут кто-нибудь?

В ответ зазвенела тишина.

– Нет, ну тут есть кто-нибудь, или я сама с собой разговариваю? Ольга, – позвала дочь Ираида, – ты заснула, что ли?

Не услышав ответа и на этот раз, мать шагнула в банный полумрак. Из маленького окошка струился свет. В нем плавали частицы пыли, напоминая разреженную взвесь. Поток света врезался в стоящую под окном лавку, на которой, свернувшись калачиком, посапывал Вовка. Острым углом торчали его разбитые коленки, белые кудри свешивались прямо на личико с приоткрытым ртом, из уголка которого тянулась тонкая слюнка безмятежного детского сна.

«Прям ангел», – подумала Ираида, и глаза ее увлажнились.

Второй ангел приземлился на груде грязного белья, поджав под себя ножки, обутые в стоптанные сандалики. Сквозь разметавшиеся волосы виднелись две синие отметины на многострадальном носу и подбородке.

Вид дочери матери не понравился, поэтому побудку наказанных она начала именно с нее.

– Доча, – тихо позвала Ираида, – дочь, вставай. Ты чего ж, дочь, на грязном-то белье улеглась? Места, что ли, другого не нашла?

Оля тихонечко застонала и перевернулась на другой бок.

Ираиду Семеновну дочерний ответ не удовлетворил:

– Ольга, – сказала она чуть громче, – ты меня слышишь? Вставай давай.

Девочка слышала материнский голос, но просыпаться не торопилась. Ираида наклонилась к дочери и откинула с ее лица волосы. Оля зашевелилась, приоткрыла один глаз и вполголоса пожаловалась:

– Ма-а-ам, больно…

– Где, дочь, больно? – засуетилась женщина.

– Здесь… – Девочка показала на подбородок, по которому от банной духоты разлилась синева, отчего в лице появилась явная асимметрия.

– Эк тебя разнесло… – посетовала Ираида.

Ольгу материнские слова напугали, она заплакала.

– Чего ревешь? – запричитала Ираида Семеновна.

– Бо-о-ольно, – скулила девочка.

– А кто виноват? Кто виноват, я тебя спрашиваю?

Мать наскакивала на дочь с бесполезными вопросами не случайно: ей было страшно. Поэтому чтобы скрыть собственное замешательство, женщина перешла в наступление, но уже на сына.

– Эй, Вовка, вставай!

– Я и не сплю, – буркнул малолетний разбойник, понимая, что мать не ограничится заключением в бане.

– Сестру чуть не убил! Не спит он!

Вовка предусмотрительно молчал. История с Трифоном, придуманная бабушкой, лишила его малейшей способности к сопротивлению. Он сел на лавке, поджав ноги, и низко опустил голову. Ираида позу смирения расценила за нежелание признать вину и рассвирепела:

– Ты чего голову-то опустил? Чего не смотришь? Смотри давай, чего натворил.

Вовка поднял голову и посмотрел на сестру. Из припухших со сна глазенок катились слезы. Ольга от увиденного заскулила еще сильнее. Правда, уже не одна, а в унисон с братом.

Ираида растерялась и уже готова была заплакать вместе с детьми, но, как ей казалось, вовремя взяла себя в руки:

– Господи, ну что это за дети? То убивают друг друга до полусмерти, то ревут от жалости! И вместе не могут, и врозь не живут! Ну почему, Господи, у меня все не как у людей?!

Дети, услышав знакомый текст, звучавший сегодня неоднократно, на секунду приостановили слаженный вой. Мать, воспользовавшись паузой, привычно воткнула руки в бока и, набрав воздуха, заголосила:

– Во-о-он с глаз моих! Чтоб глаза мои на вас не глядели, обормоты несчастные! До вечера чтоб мне на глаза не попадались, а то я за себя не ручаюсь! – вошла в раж Ираида.

Дважды повторять не было необходимости – через секунду в бане никого не осталось. До прихода Степана жилое пространство Звягиных накрыла тишина.

Пока муж топил баню, Ираида любовно готовила чистое белье и перестилала постели. Пару раз она подходила к зеркалу и пристально в него смотрела. В зеркале виднелось потное раскрасневшееся женское лицо, озабоченное и сосредоточенное. Ираида Семеновна словно не замечала залегших в уголках глаз морщин, резко обозначившихся носогубных складок. Нравилась себе Ираида, и все тут. Правда, одной переживать собственную красоту было тяжело. Просто невыносимо. Пришлось позвать дочь.

Ольга поднялась на второй этаж без особого энтузиазма, предполагая, что получит очередное задание. Не обнаружив мать в детской, она повернулась в сторону родительской спальни – сквозь приоткрытую дверь угадывалось какое-то движение.

– Господи ты, боже мой, – взмолилась девочка. – Ну что ей еще от меня надо? Ведь только выпустила.

– О-о-олька, – заорал снизу Вовик. – Ну, где ты там? Идти-и-и надо!

– Щща-ас, – шикнула Ольга вниз и приоткрыла дверь. – Ма-а-ам?

– Доча! – обрадовалась Ираида прибывшей группе поддержки, но главный свой вопрос не задала.

– Звала? – уточнила девочка, экономя драгоценное время, отпущенное до бани.

– Отец там чего? Баню топит? – немного в сторону поинтересовалась мать.

О том, что баня топится, можно было догадаться и так. Сквозь распахнутые окна сюда, на второй этаж, долетал соблазнительный запах дыма. Ольга с недоумением посмотрела на мать:

– Топит.

– А Вовку ты, Оль, накормила?

– А чего его кормить-то? Он же не ест ничего! – искренне изумилась девочка.

– А гусей? Гусей смотрела?

– Ма-а-ам! Ты чего? Ты ж сама сказала к загону не подходить.

– Ой, и ты послушалась?!

– Я ж в бане сидела, – уклончиво ответила Оля.

Ираида на секунду замолчала, собралась с силами и задала свой главный вопрос:

– И как я?

– Чего? – не поняла девочка.

– Ничего. Как я выгляжу, доча?

Ольга поперхнулась от обрушившегося на нее доверия и внимательно посмотрела на мать. Та, опустив руки, смиренно ждала приговора. Девочка смерила Ираиду строгим взглядом и почему-то басом ответила:

– Краси-ивая.

– Правда? – заулыбалась женщина.

– Ма-ам, ты чего?

Ираида весело рассмеялась:

– Чего-чего? Ничего! Хо-ро-шо просто!

Ольга недоуменно смотрела на мать, не понимая, что происходит. Но на всякий случай как-то криво улыбалась. Ираида схватила дочь за руку и с силой потянула к себе. Девочка не сопротивлялась.

– Встань сюда! – скомандовала женщина и развернула дочь лицом к зеркалу. – Смотри!

Ольга вытаращила глаза что есть силы, отчего ее изображение в зеркале приобрело испуганный вид. За спиной лукаво щурилась мать. Больше в зеркале ничего не было.

– Ну как? – шепнула Ираида. – Похожи?

Детский взгляд наткнулся на уродливое пятно, навечно поселившееся на носу, и посуровел:

– Не похожи, – дернула плечом Ольга и вывернулась из материнских рук.

Настроение было испорчено.

– Доча, ты чего?

– А то ты не знаешь чего, – буркнула девочка и направилась к двери.

– Я тебя не спросила: отец баню топит?

– Ты меня спросила. Топит.

– Ну ладно, – согласилась Ираида. – Пусть топит.

– Ма-ам, – взмолилась Оля, – я пойду?

– Куда еще?

– Меня Вовка ждет.

– Где он тебя ждет?

– Внизу.

– Ага, – согласилась мать. – Когда не надо, он тебя всегда ждет. Что за дети! – завела Ираида свою привычную песнь.

Впрочем, слушать ее уже было некому.

Вовка, расставив ноги, стоял около калитки. Его мучило любопытство – по улице чинно шествовало стадо гусей. Домашняя птица, запертая в загоне, услышала движение близких родственников и призывно загоготала.

– Есть! – восторженно произнес Вовик и стремглав понесся к дому навстречу выпорхнувшей сестре.

Ольга под впечатлением от материнского эксперимента злобно бурчала себе под нос: «Похожи… очень похожи… еще как похожи…» Девочка обернулась и показала язык распахнутым окнам. Завершив акцию протеста, маленькая бунтовщица сжала кулачки и, не глядя перед собой, устремилась вперед. Далеко Оле уйти не удалось – на пути возник Вова:

– Олька! Гусей погнали.

– Ну и что?

– Давай Трифона выпустим!

– Это еще зачем? – полюбопытствовала сестра.

– Ну как зачем?! – наскакивал Вовка. – Посмотрим.

– Тебе мать потом посмотрит! Давно в бане не сидел?

– Как ты не понимаешь, – огорчился мальчик. – Он же король!

– Кто король? – не поняла Ольга.

– Он!

– Да кто?!

– Да он! Он!

Оля строго посмотрела на брата и презрительно переспросила: