– Или они пойдут добирать свое без нас. – Лаки усмехнулся. – Анализировать ситуацию. Как в тот раз. Ната, торт с чем? С вареньем? Жаль. В следующий раз им что-то с масляным кремом нужно – не так водка действует. Неси торт, а я мойку включу и чай захвачу.

Чайный стол вышел поспокойнее. Фо и Кью тихо беседовали, листая журнал, и несколько раз пытались привлечь и меня, но мне сейчас это было не интересно. Лаки, Хаук и Поп обсуждали что-то непонятное, Пол, Сол и Лот налегали на выпечку – и на мой торт, и на принесенные ими пирожные, – пытаясь травить байки, чтобы развлечь меня, но я их рассказов не понимала и только вежливо улыбалась. Потом Кью подняла голову от журнала:

– Поп, приютишь нас с Лотом на ночь? Чтобы до дома не ехать, я его не дотащу.

– Зачем Поп? – Удивился Сол. – Мы с Полом еще посидим, поболтаем у него, а вы ко мне идите.

– Вот и отлично! – Фотончик встала. – Пол-одиннадцатого, пора разбегаться. У некоторых, в отличие от вас, выпивох, завтра рабочий день. Хаук, прости, не о тебе речь.

– Согласен, Фо. – Он переглянулся с Лаки, ведь только недавно они говорили, что Света не выдержит и всех выгонит. – Я завтра тоже с утра в контору съезжу, отчет сдам, так что и мне пора на боковую. Помогайте убирать со стола. Э, нет, Пол, Сол, не вы, иначе опять на сервиз скидываться придется. Кью, помогай, нечего о тряпках болтать, успеешь еще. Фо, Ната, сидите!

Мы все же встали: Света на самом деле беспокоилась за очень красивый сервиз, судя по маркировке – Ломоносовского завода, – ну а мне было стыдно сидеть, когда хозяйка и гости работают. Пока убирали, Фо вспомнила:

– Лаки, у тебя же есть учебник по истории? Можешь Нате дать? Она ничего еще не знает.

– Дам, – кивнул он. – Могу и сам объяснить, а то твои способности к пересказу всем известны. Завтра у меня выходной, поэтому могу и город показать. Ната, ты согласна?

– Да, только если не весь город пешком обходить. – Я с ужасом представила себе эту перспективу.

Лаки рассмеялся:

– Я не Фо, это она КМС^[1] по спортивной ходьбе и лыжам. Тогда завтра в десять утра, подойдет?

– Вполне. – Я согласно кивнула, а Кью улыбнулась:

– Самый лучший вариант, чтобы все Лаки объяснил. Фо, ты специально его возвращения ждала?

– Я и так все основное объяснила. – Света зевнула. – Вы выметаться будете, гости дорогие?

– Будем! – Лот, пошатываясь, вытолкнул на лестничную клетку Кью, за ними вышли Пол с Солом, которых придерживал Поп, и последними – Хаук с Лаки. Фо закрыла дверь:

– Изверги! Уже одиннадцать, а я еще не сплю.

* * *

Любит Света ранние подъемы и неудобоваримые завтраки. Хорошо, я себе сушек накупила, так что яичницу с остатками колбасной нарезки не пробовала, намешав себе напитка «Колос». Фо поморщилась:

– Разве тебе это нравится?

– Да. – Я пила его с удовольствием – тоже вкус детства.

– Ну смотри сама. Я на работу, вернусь к семи. Хорошо, что Лаки тебе все объяснит, он больше всех нас знает, по опыту. Я ушла!

Я проводила Фотончика, убрала посуду из мойки, загрузила туда чайный сервиз, так и стоявший с вечера, и задумалась: вчера насорили в зале, надо убрать, но ни веника, ни пылесоса я не нашла. Пришлось оставить все как есть.

Ровно в десять утра в дверь позвонил Лаки:

– Привет. Держи справочник по истории. Не передумала знакомиться с городом?

– Нет, – улыбнулась я, – но сначала вопрос: ты завтракал?

– Нет, не завтракал, нечем пока. – Он шагнул на кухню. – Так что не откажусь. Омлет?

– С остатками сыра. Держи. – Я разложила пышный золотистый омлет по тарелкам. – Дома любила его готовить, но не на завтрак.

– Фо тебя уже яйцами накормила? – Он рассмеялся. – Кью тоже жаловалась, и другие, кто у нее с ночевкой оставался, а Фотон считает, это лучшим началом утра. Но и ты ведь из яиц завтрак приготовила?

– Это уже не завтрак, я в семь позавтракала. – Я налила чай. – На вечер сварю ей пельменей, наверное. Вчера неудобно вышло, будто похвастаться хотела, показать, что я лучше хозяйки.

– Фо отлично готовит. – Он взял сушку. – Просто в последнее время не хочет, считает, что смысла нет. А так она многое умеет. Только вот не объяснять, что к чему. Человек действия. Пойдем?

Залитый летним солнцем город казался мне каким-то нереальным. С Фотоном мы его пробежали, и я мало что успела заметить, а тут мы шли не торопясь, и Лаки объяснял, что где находится.

– В центре города, около нашей конторы и еще километра на два-три от нее к северу и югу сохранилось довольно много старых домов, но в основном на центральных улицах, ну и церквей тоже. Здесь новые кварталы, они после войны все построены, а большая часть уже в последние лет двадцать, по новым технологиям. Вон там, на востоке, старый вокзал, на севере, при въезде в город, еще один, а за ним парк. Куда пойдем? В центр?

– Можно, но решай ты, мне все равно со всем знакомиться нужно.

Мы доехали до центра, потом прошлись по главной улице, центральной площади, посмотрели на собор – такой же, как у меня на родине. Лаки рассказывал, объяснял, где наиболее важные организации, как туда добраться и все в том же духе.

– Город у нас относительно небольшой, тысяч триста всего, и довольно компактный, особенно по сравнению с тем, каким был раньше. Тогда много частных домов было, но теперь люди побаиваются, большинство в новостройки переехало. Окраины – какие заброшены совсем, какие дачные, или в сады, огороды превращены. Зато польза: отдыхать есть где, да и город своими овощами и фруктами всегда обеспечен, и даже мясом – на юге птицефабрика новая. Мы тут погуляем или в парк съездим? Там сезон аттракционов начался, какое-то оборудование новое, колесо обозрения, оттуда всю округу видно.

– Поехали в парк. Он далеко?

– Нет, чуть дальше за нашим домом. К тому же там хорошие кафе, а я тебе обед должен, за суп.

Я удивленно остановилась:

– Откуда узнал? Ты тогда меня и не разглядел-то.

– Я всех соседей знаю, по крайней мере то, что такой суп никто не готовит. Значит, кто-то новый, а это можешь быть только ты. – Он улыбнулся. – Спасибо, выручила. Я с поезда уже никакой вышел: сутки работал, в дороге даже подремать не удалось, там семья с маленькими детьми ехала. А потом еще этот взрыв. Я как раз наверх шел, меня по ступенькам немного прокатило. Потом пока всех оттуда вынесли… Хорошо, девчонка какая-то за сумкой присмотрела. Так что до дома на автопилоте дошел, как дверь открыл, и не помню. Ты помогла?

– Я мусор выносила, увидела, что ты замок открыть не можешь.

– А если бы я вором оказался?

– В этом доме?

– И в такие дома посторонним попасть можно. – Он серьезно кивнул. – Но об этом позже. Пошли, пообедаем, а потом погуляем по парку.

За обедом он спрашивал уже о моем городе – похож он на их город? Я отвечала, что чем-то похож, чем-то – нет. Главное различие – мой раза в два больше по численности и в несколько раз по площади.

– У нас много частных домиков, даже почти в центре, некоторые еще дореволюционные. Много довольно богатых коттеджей. Основные здания примерно такие же и на тех же местах, но больше перестроены и в них другие организации. Главная улица немного иначе выглядит, магазинов и торговых центров раза в три, а то и в пять больше, а заводов практически не осталось. Не спрашивай почему – этого у нас в стране никто не понимает. Я никак не могу привыкнуть, что у вас все товары русские.

– Не все, мы почти треть импортируем.

Лаки доедал заварное пирожное и боролся с вылезающим из него кремом. Я, взглянув на кремовые «усы» парня, рассмеялась и протянула салфетку:

– Держи. У вас треть, а у нас даже зубочистки, и те китайские. Для меня такое количество русских товаров – фантастика побольше, чем параллельные миры, особенно учитывая, что я сейчас здесь.

Лаки доел пирожное, взглянул на меня, как раз с тоской смотревшую на карусели, и встал:

– Пошли кататься, а то у меня такое ощущение, что у вас и каруселей нет.

– Есть, но я на самом деле давно не каталась.

Мы прокатились на каруселях и колесе обозрения, а потом еще и на старых качелях-лодочках, при виде которых у меня мелькнули сразу две мысли: «Как они здесь сохранились?» и «У нас бы их запретили по технике безопасности». Но аттракцион работал, и я, взлетая вверх, снова почувствовала себя Алисой Селезневой. Только ненадолго, потому что после качелей Лаки кивнул на дальнюю аллею:

– Пойдем туда, там можно спокойно поговорить.

Мы прошлись по тропинке к деревянным мосткам на берегу большого пруда, Лаки сел на теплые доски, я, разувшись, рядом. Он стал рассказывать.

* * *

– Это было в девяносто четвертом году. Союз развалился за три года до того, затем была еще одна попытка то ли переворота, то ли дележа власти. Страну лихорадило, старики умирали с голоду, дети бросали учебу, чтобы заработать на хлеб, зарплату людям не платили месяцами, а то и годами. И руководство нескольких уральских областей решило воспользоваться случаем. Они объявили о своей независимости, попытались захватить заводы и железные дороги. Если бы это им удалось – страны бы не стало: Урал делит страну пополам, там основная тяжелая промышленность, и через него идут все дороги в Сибирь. Москва поздно спохватилась, власть ускользала из рук президента, как раз когда-то и приехавшего с Урала, и его клики, никак не желавшей прекратить драку за кусок пирога. Тогда произошел новый переворот, успешный; к власти пришли военные, но не вояки, а хорошо знающие экономику, умеющие действовать и в стране, и во внешней политике. Они ввели диктатуру, национализировали все крупные предприятия, которые к тому времени пытались захапать бандиты, и ввели войска на Урал. Против воли других государств, но тут они жестко сказали: «Это наши суверенные дела, не лезьте».

Лаки сидел, задумчиво глядя на блестевшую воду, и вспоминал:

– Это был маленький городок на Урале, живший за счет вокзала, – обслуживал железную дорогу. Его пытались захватить сепаратисты, не только уральские части, но и «добровольцы» из Сибирской республики, которую тогда финансировали США и Англия – повторялось то же самое, что и в Гражданскую войну. Городок отбивался, станция оказалась разрушена при обстреле и взрыве самодельной бомбы. Меня нашли среди обломков вокзала, я был поцарапан и без сознания. Врач осмотрел меня, сказал: «Легкая контузия, все пройдет» – и отправил во временный детский дом – туда свозили всех сирот и потеряшек. Я ничего не помнил, на все вопросы отвечал «не знаю», и меня прозвали Незнайкой. Ни документов, ни имени, я не умел даже читать и писать. Через неделю начался новый обстрел, детский дом эвакуировали в подвалы какого-то старинного здания. Взрослых было мало, они держали оборону. Ночь, зарево пожаров, и мы, те, кто постарше, несем в подвалы малышню. Одна ходка, вторая, третья. Потом снова взрыв.

Лаки вздохнул, кинул важно проплывавшему мимо и делавшему вид, будто он не попрошайка, лебедю кусок булки.

– В госпитале со мной начал работать психиатр и вскоре заявил, что у меня проблемы с развитием, что я необучаем. Ведь я не знал дней недели, не помнил ничего из прошлого – только то, что было в детском доме. Мне повезло – в госпиталь приехал ученый из Москвы. Он поговорил со мной, связался с начальством и забрал меня к себе. Усыновить не мог – возраст не позволял, – лишь опекунство удалось оформить, да и то с трудом. Он стал моим дедом. Составил программу обучения, так что школу я заканчивал уже вместе со всеми. Дед и дал мне имя, узнав, что я дважды пережил взрыв, и оба раза почти не пострадал.

– Значит, имя у тебя придуманное? – Я теперь поняла, почему оно казалось мне неподходящим для Лаки.

– Верно. И поэтому я больше привык к прозвищу – оно более настоящее. Дед не только учил и лечил меня. Он всю жизнь работал в группе ученых, занимавшейся секретной темой, потому и приехал тогда в госпиталь – узнал о моем случае. Ну а сепаратисты – с ними разобрались довольно быстро, хотя, конечно, проблемы были, да и сейчас иногда возникают. Но люди на Урале и в Сибири не хотели такой «независимости» и поддержали присланных из Москвы военных. Это не пропаганда, я ведь тогда сам там был. Людям хватило разрушенных городов, других бед, и они выступили за единую страну. В понедельник как раз отмечали годовщину – День Воссоединения. Но тогда не только война повлияла… – Он снова посмотрел на кружившего рядом с мостками лебедя. – Была другая причина, более серьезная, мировая. И именно из-за нее существует и наша контора, и другие такие филиалы.

– Какая причина? Фо ничего не говорила.

– Фо не умеет толково рассказывать. – Он ласково улыбнулся. – Я же говорю: она человек дела. Для нее верх возможностей – отчет составить, и то получается один «скелет». Но в деле надежнее ее не найти. В институте она по полевой хирургии специализировалась, говорят, одной из лучших была.

– Так какая причина? – напомнила я, думая, что в спортивную и деятельную Светлану, кажется, влюблены все парни. Это и не удивительно.

– Причина? Придется говорить о прошлом, еще довоенном – я о Великой Отечественной. Впервые это случилось летом сорок первого, как раз в ночь нападения. Произошло все недалеко отсюда, в соседней области. Там был поселок, старинный, когда-то даже городом считался, а потом его перевели «за штат»^[2], и он постепенно стал превращаться в село. Но тут отменили крепостное право, начали появляться новые заводы, и один заводчик перестроил городок, сделав его чем-то вроде фабричного поселка. Что там производили, я не знаю, но завод был хоть и небольшой, но крепкий, к нему даже узкоколейку проложили. В Гражданскую его разграбили, потом начали восстанавливать, рядом детскую коммуну организовали, но жителей там все равно было меньше, чем до революции, многие дома стояли пустые. В конце тридцатых один дом купили ученые из Москвы, под дачу, и устроили в нем что-то вроде лаборатории, даже генератор привезли, чтобы от заводской электростанции не зависеть. Мы до сих пор толком не знаем, что они там делали, но результат аукается всем до сих пор.

– Какой результат? – Я кинула кусок булки лебедю, теперь явно намекавшему, что, если он не получит дани, нам мало не покажется.

– В ночь на двадцать второе июня рядом с тем городком были всполохи, похожие на северное сияние, слышался гул. Утром началась война, стало не до «природных явлений», но почти сразу же выяснилось, что и сам городок, и местность в радиусе десяти километров вокруг – исчезли. На этом месте возник лес, не совсем похожий на обычные. Исчезла узкоколейка, ремонтный стан рядом с городком, несколько деревень, детская коммуна. Ведущие к ним дороги словно обрезало стеной леса, в который никто не мог зайти: при попытке пересечь невидимую границу человек оказывался на противоположной стороне запретной территории, километрах в двадцати от места, где только что находился. И не только человек – любое живое существо.

Лаки кинул булку тому же нахальному лебедю, теперь решившему шантажировать уже его, потом шикнул на птицу, взмахнув рукой, и пернатый рэкетир с гордым видом удалился. Лаки же продолжил рассказ:

– Во время войны запретная зона оказалась на оккупированной территории. В нее бились и немцы, пытавшиеся разгадать ее секрет, – говорят, «Аненербе» там здорово отметилась, – и наши партизаны, искавшие безопасное место для лагеря. В сорок третьем году, как только область освободили, к этой закрытой зоне отправили группу ученых – собрали их со всех фронтов. Деду тогда было двадцать восемь, он ушел из аспирантуры добровольцем в первые дни войны и считался подающим надежды физиком, особенно потому что уцелел за эти годы. И его взяли в группу.

– Физик? Я думала, что он врач, – удивилась я.

– Кандидатскую по медицине он защитил уже через десятки лет после войны. К тому времени дед стал одним из руководителей института, работавшего над проблемой зоны, а тогда был простым эмэнесом. С зоной они бились десятки лет, много чего перепробовали, чтобы туда попасть, столько разных приборов изобрели. Уже в сорок девятом году у нас были радиоуправляемые вездеходы с кинокамерами, небольшие, конечно, почти игрушки, но были. На их основе потом и луноходы создавали, и многое другое. Туда они проникали без проблем, если на них или в них не было живых существ. Дед рассказывал: они специально какую-нибудь вещь, обычно стальной шарик, дрожжами обмазывали и в зону кидали. Шарик пролетал, а дрожжи телепортировались точно на противоположную сторону зоны и плюхались в миску, конечно, если ее подставить успевали. Оттуда же, из зоны, ничего нельзя было вынести, ведь даже в трухлявой щепке огромное число микроорганизмов. При попытке вытащить образцы, они телепортировались внутри зоны точно так же, как дрожжи, – снаружи. А вот если живое существо находилось в закрытом контейнере – тут уже сложнее, да и страшнее: организм пытался телепортироваться, но ему это не удавалось, и он буквально размазывался по стенкам, при этом, если оказывался достаточно крупным по отношению к контейнеру, останавливая его. Казалось, что контейнер на огромной скорости ударялся в преграду. Поэтому попытки перебросить в зону живые существа или вывезти что-то оттуда прекратили.

– И как эта история связана с вашей конторой? – Мне все это было интересно, но все же хотелось разобраться в сегодняшнем дне.

– Потерпи немного. – Лаки улыбнулся. – Зона была закрыта десятки лет, но кое-что удалось выяснить. Сохранились черновики и переписка тех ученых, что находились тогда в городке – бумаги в Москве остались. Они работали над совершенно неизученной тогда темой физики пространства и как раз собирались провести небольшой эксперимент по телепортации. Результат явно превзошел их ожидания.

Лаки усмехнулся, потом сделал вид, что замахивается, – пернатый рэкетир как раз начал новую попытку выбивания дани, но при виде резко поднятой руки со сжатым в кулаке «камнем» (на самом деле носовым платком), быстро отгреб в сторону. Лаки продолжал:

– Группа деда смогла восстановить некоторые формулы тех ученых. Если бы не слишком удачный эксперимент, они бы Нобелевскую могли получить – их теория на одном уровне с ОТО^[3]