Глава 6

Когда Вероника появилась у «Астории», Дитер не сразу узнал ее. До этого он видел ее в рабочем белом халате. И хотя эти халаты были слегка приталены, под ними сложно было разглядеть стройную фигуру.

– Вы очень красивы, Вероника, – с уважением в голосе проговорил немец по-английски и, взяв ее под руку, направился к дверям.

Швейцар почтительно распахнул двери.

Вероника действительно выглядела великолепно. Цвет платья подчеркивал синеву ее глаз, и они светились искрами из-под длинных темных, слегка подкрашенных ресниц, а светлые волосы локонами опускались на плечи. Многие мужчины заглядывались на девушку.

Ресторан произвел на Вику сильное впечатление. Лепной потолок, картины на стенах, большие хрустальные люстры. Кругом сидели одни иностранцы. Слышалась разноязычная речь. Вышколенные официанты бесшумно сновали между столиками. Еда была превосходной, и даже запах сигарет был какой-то особый, приятный. Вероника больше всего боялась, что ей не о чем будет говорить с пожилым малознакомым человеком, но Дитер оказался хорошим собеседником. Он захватывающе рассказывал о своей семье, о своей дочери, которая была чуть старше Вероники и училась в Геттенгенском университете, много шутил. Вероника увлеклась разговором и, забывшись, не заметила, что перестала притворяться и свободно говорит по-английски. Дитер тоже сначала не обратил на это внимание, но вдруг осекся на полуслове и внимательно посмотрел на Веронику.

– А вы очень хорошо знаете язык. Правда, фразы строите слишком правильно.

– Меня обучала крестная, а она окончила английские курсы в начале века, – смутилась Вероника.

– О, с тех пор язык много упростился. Но вы говорите превосходно.

Время пролетело быстро. Было уже начало десятого, когда они вышли на улицу. Дитер предложил довезти ее до вокзала.

– Нет, нет, – отказалась поспешно Вероника. – До свидания! Рада была нашему знакомству.

И быстрым шагом пошла в сторону Синего моста через Мойку.

Она торопилась забежать домой, опять переодеться в свое ситцевое платье и нестись в метро. Ехать до вокзала было недалеко, и Веронике так хотелось успеть на одиннадцатичасовой поезд, чтобы до полуночи оказаться на даче. Самое разумное было бы остаться ночевать в Ленинграде, но сообщить об этом родителям она никак не могла, а они сойдут с ума, если она не приедет.

Когда Вероника соскочила с поезда во Всеволожске, то сразу увидела высокую папину фигуру на перроне. Василий Алексеевич ждал дочь, встречая уже третью электричку.

– Почему так поздно, детка, – обрадовался отец, увидев ее. – Мы с мамой переволновались.

– Спасибо, папочка, что встретил.

Стояла вторая половина июня, самый разгар белых ночей. На улице было светло, как днем, хотя часы показывали почти полночь. В городе в это время многие гуляли по улицам, и, если бы не разводились мосты через Неву, что являлось признаком ночного времени в Ленинграде, то и вообще было бы непонятно, какое время суток. А здесь за городом тихо и пусто. Идти от станции одной страшновато. Чувство благодарности к отцу, что встретил ее, она выразила, крепко поцеловав его в щеку.

Пока шли к даче, Вероника вкратце рассказала о проведенном вечере.

Отца несколько взволновало то, что она должна сопровождать бизнесменов в театры и рестораны, но, взяв с нее слово, что она будет осторожна и будет общаться с ними только на людях, он успокоился. На семейном совете решили, что остаток дней на этой неделе она проживет в Ленинграде, но каждый день станет звонить отцу в больницу.

– Вот видишь, Вася, как плохо, что у нас на квартире нет телефона. Так могли бы ходить на станцию и сами звонить по вечерам Веронике домой, – выговаривала мать отцу.

– Конечно, Надюша, ты, как всегда, права. Завтра же пойду в дирекцию требовать установки телефона.

– Да тебе просто давно обязаны это сделать, – возмущалась Надежда, – Ты завотделением! В конце концов, за тобой в этом году сколько раз присылали машину по срочному вызову на операцию! А если бы дома был телефон, это сэкономило бы время твоего приезда к больному вполовину! Объясни как следует Григорию Ефимовичу. Он должен тебе помочь.

Эти разговоры велись уже так давно. Отец обещал сходить в дирекцию, но когда доходило до дела, тушевался перед кабинетом и уходил. Ему было неловко просить что-либо для себя, в то время как, ему казалось, за этой дверью решались более насущные проблемы. Веронике же, по большому счету, это было все равно. Она прекрасно обходилась без телефона и только в редких случаях вспоминала, что было бы неплохо его иметь.

Глава 7

В среду немец утром должен был улететь в свой Гамбург, и Вероника немного волновалась, с кем ей придется работать сегодня! Выйдя в зал, где Лев Маргаритыч распределяла девушек, она внутренне молилась: «Только бы не попасть снова к какому-нибудь любителю каракуля». Ей повезло. Японец, маленький и с чудовищным английским произношением, повел ее в зал с соболями. Он расположился за столом, раскрыл свою папку с описанием лотов. И тут Вероника услышала французскую речь. Французы говорили тихо, но некоторые слова можно было разобрать. Пожилой что-то втолковывал молодому, указывая на подшерсток шкурки. Внезапно появилась Людка Коротышкина с соболями в руках, заметила Веронику и радостно кивнула в сторону молодого француза. Мол, вот он, мой красавец!

Вероника одобрительно кивнула ей в ответ и даже показала большой палец в знак восхищения, хотя видеть француза не могла. Он стоял к ней спиной, и она оценила только его высокую и стройную фигуру, вырисовывающуюся под белым халатом.

– Двадцать семь, – прервал ее пантомиму японец, и Вика побежала за названным лотом.

В это время Людмила разложила перед своими французами соболя, забрала тот лот, который они смотрели прежде, и побежала за следующим, догоняя уже ушедшую вперед Веронику. Девушки встретились в проходе между рядами с вывешенными мехами.

– Ну, как он тебе? Я влюблена, жуть! – зашептала Людка.

– Я его не очень рассмотрела, – с сожалением ответила Вероника. – А ты ему как?

– Никак. Только улыбается. Но ничего, я своего добьюсь. Еще день-два, и будет моим! – уверенно выпалила Коротышкина.

Шкурки норки – пушистые, нежные, довольно длинные, и нести их было удобнее на обеих руках. Когда Вероника разложила соболя перед японцем, он сердито посмотрел на нее и отрывисто протявкал по-английски:

– Почему так долго? Работать надо быстро, русский лентяй!

Веронику даже бросило в жар от этого наглого тона, но она сделала вид, что не так хорошо знает язык, чтобы понять его и улыбнулась в ответ.

– Следующий, …два, – рявкнул японец.

– Простите, тридцать два или сорок два? – переспросила тревожно Вероника. Японец не очень понятно произнес цифру, а в английском произношении цифры 30 и 40 очень похожи.

– Ты что не слышишь? Я сказал ясно …два, – опять непонятно повторил японец.

«Черт с ним, принесу тридцать два. Сейчас он смотрит двадцать седьмой. Логично будет не перескакивать на сорок через тридцатку», – подумала Вероника и отправилась за лотом.

Проходя мимо французов, она постаралась посмотреть, как же все-таки выглядит Николя, но он опять стоял к ней спиной, слегка потягивая мездру шкурки в разные стороны, проверяя ее на прочность и переговариваясь с Полем. Она видела только, что это стройный высокий юноша с копной светлых волос. В пол-оборота был виден и кончик носа, но составить представление о его внешности она не могла. Людка бегала где-то по залу, и Вероника углубилась в ряды за своим тридцать вторым лотом.

Когда она раскинула перед маленьким японским чудовищем меха, забрав предыдущий лот, японец вдруг, увидев номер лота, стал совсем красным от натуги и закричал по-английски так, как будто сейчас будет делать себе харакири.

– Я сказал …два, а ты принесла …два, – при этом он опять абсолютно одинаково произносил цифры.

Вероника даже ничего еще не успела ответить, как японец, вдруг схватив этот злополучный лот, со всего размаху бросил мех в лицо девушки, продолжая кричать неожиданно на русском языке, но с невероятно жутким акцентом: