На следующий день после посещения театра Матильда проснулась, как обычно, в семь утра.
«Надо позвонить в дирекцию. Пусть помогут мне с местами на “Жизель”, – подумала она, хотя хорошо знала, что билеты на все дни гастрольных представлений Большого театра уже давно распроданы. – Должна же у них быть бронь!»
Сильное эмоциональное впечатление от увиденного вчера спектакля «Ромео и Джульетта» не оставляло её. Она заранее купила ещё билеты на «Лебединое озеро», но на балет Адана ничего не заказывала. Матильда хорошо помнила Анну Павлову в роли Жизели и до сих пор была абсолютно уверена, что никто не сможет достичь её трагического мастерства и неземной лёгкости. Но теперь княгине страстно захотелось посмотреть и на Уланову. Она покорила её вчера своим артистизмом, эмоциональностью и нежной женственностью; Матильде показалось даже, что балерина и пола касалась намного реже, чем это было предписано законом Ньютона. А в образе речной нимфы именно этот факт мог бы производить чрезвычайно необыкновенный эффект! Кроме того, приятельница, которую Матильда встретила вчера в театре, говорила ей об интересной трактовке роли Альберта молодым танцовщиком Николаем Фадеечевым.
– Я его видела два года назад в Лондоне, – говорила она. – Потрясающий актёр! Этот балет теперь можно смело называть «Альберт и Жизель».
Матильда нажала на кнопку звонка около кровати.
Через несколько минут в спальне появилась горничная с лёгким завтраком, состоящим из кофе и круассана.
– Доброе утро, княгиня, – произнесла Лиза.
– Доброе утро, – откликнулась Матильда, вдыхая нежный аромат кофе.
Поставив поднос на маленький столик, горничная направилась к окнам и раздвинула шторы. Ласковое утреннее солнце моментально осветило спальню, внеся с собой радостное настроение.
– Вы поедете сегодня к своим ученикам в студию?
– Нет, – приподнявшись на подушках, ответила Матильда. – Сегодня я буду отдыхать, чтобы к вечеру прекрасно выглядеть, если это ещё возможно в моём возрасте.
Горничная вопросительно взглянула на хозяйку.
– Я не успела тебе вчера сказать. Я иду на приём к мэру, – сообщила ей княгиня.
– Тогда мы с вами сделаем всё, чтобы прекрасно выглядеть! – искренне порадовалась Лиза тому, что хозяйка начинает снова светскую жизнь. – Приготовить чёрное платье от Шанель?
– Нет! Розовый костюм и кофточку из белого шифона! Я снимаю траур.
– Наконец-то! Ведь уже два года прошло, Матильда Феликсовна, – перекрестилась горничная. – А к этому костюму, как раньше бывало, подготовить туфельки и сумочку из розовой замши?
– Именно, – воскликнула Матильда, почувствовав, как краски жизни снова возвращаются к ней. – И бусы из розового жемчуга. На белом шифоне они смотрятся великолепно!
– И серёжки с жемчужными подвесками?
– И серёжки!
– Розовый цвет очень освежает. Не сомневайтесь, вы будете выглядеть прекрасно!
– Надеюсь.
Княгиня встала и, удобно устроившись в кресле, сделала первый глоток из кофейной чашки.
– Мне всегда очень шёл розовый цвет, – похвасталась она. – У меня в юности было нежное розовое платье. Как я была в нем хороша! Мой крёстный, как только увидел меня в нем, так и назвал меня «розовым бутончиком». Ох и натворила же я в тот день бед!
– Что же вы могли натворить? – удивилась Лиза.
– Отбила у одной девушки жениха. Зачем я это сделала, и сама не знала. Потом никак не могла от него избавиться. Вот такой нехороший поступок есть на моей совести.
Матильда немного помолчала, предаваясь воспоминаниям, и, улыбнувшись, добавила:
– Мне в тот день четырнадцать лет исполнилось.
– Четырнадцать лет? – засмеялась Лиза. – Так вы были совсем ребёнком. А детям любой грех прощается!
– Ну, каким же ребенком? – запротестовала Матильда. – Вот шекспировской Джульетте по пьесе вообще тринадцать лет. А какая любовь! Ты бы видела, что вчера творилось в зале! Все рыдали.
– Так то в пьесе, – отозвалась горничная, выходя из спальни.
Матильда выпила кофе с круассаном, сделала небольшую разминку у станка, установленного для неё в спальне, приняла контрастный душ и, надев шёлковую утреннюю блузу, села за письменное бюро записать в дневник свои впечатления от вчерашнего дня.
Неожиданно её мысли прервал стук в дверь.
– Вова, это ты?
– Да, мамочка. Можно?
– Входи, дорогой, – радостно отозвалась Матильда.
У неё с утра было прекрасное настроение. Какой-то необыкновенный творческий подъем, которого она давно не испытывала, и она хорошо понимала, что её теперешнее состояние связано с тем восторгом, который она испытала вчера.
– Доброе утро, – целуя мать в щечку, произнёс сын. – Что пишешь?
– Свои ощущения от спектакля.
– Кстати, я уже отзвонил Рунге. Он готов взять у тебя интервью хоть сегодня.
– Нет, милый, – возразила мать. – Сегодня я иду на приём. Я не могу столько встреч делать в один день. У меня уже не тот возраст.
– А может, ты вообще дашь свой отзыв только после того, как посмотришь и другие балеты?
– Хорошая идея, – согласилась княгиня.
– И ещё, – Володя устроился в кресле около маленького столика, с которого Лиза уже убрала поднос, поставив вместо него вазу с только что срезанным в саду букетом сирени. – Сын графа Измайлова узнал, что ты получила приглашение на сегодняшний приём, и просит разрешения тебя сопровождать.
– А почему он, а не ты? – удивилась мать.
Она хорошо знала Дмитрия Измайлова. Володя с юности дружил с его отцом, и до траура Измайловы часто бывали у них в доме. Сейчас Диме было лет двадцать пять. Он недавно окончил факультет журналистики и работал в одном крупном издании.
– Дмитрий просит, чтобы я уступил ему честь быть твоим спутником. Он очень хочет пообщаться с русскими актерами.
– Но ты же тоже хотел? – напомнила сыну княгиня.
– Ему важнее, – вдыхая терпкий запах сирени, произнёс Владимир. Он протянул руку и слегка коснулся нежных цветков. – Этот запах всегда возвращает меня в детство, на нашу дачу в Стрельне, – с ностальгией произнёс он.
– Теперь там, вероятней всего, какое-нибудь высшее советское начальство в лице бывшей кухарки, нюхает нашу сирень, если, конечно, кусты ещё сохранились, – шутливо ответила Матильда, но в её голосе чувствовались лёгкие печальные нотки.
– Извини, мама, – поняв, что напомнил о неприятном, смутился Володя.
– Ладно, всё это давно пережито. Так почему Дмитрию важнее встреча с русскими, чем тебе?
– Ему срочно нужен материал для статьи о гастролях Большого театра, а он никак не может пробиться к актёрам. Органы КГБ регулируют все их встречи с журналистами, и ему отказывают.
– Чем же им не угодил Дмитрий Измайлов? – удивилась Матильда.
– Я думаю, как раз своей фамилией. Эмигрантов и их детей эти органы не жалуют. А у Мити есть интересная концепция статьи. Он считает, что сегодняшние гастроли сродни второму пришествию Дягилевских «Русских сезонов». Во всяком случае, город взбудоражен не меньше, чем в то время.
– Неплохо! – ухватилась за идею Матильда. – Можно так даже назвать статью. Ну, или что-нибудь в этом роде. Будет броско!
– Вот видишь, он парень талантливый, – обрадовался Владимир. – Надо ему помочь.
– Я всегда знала, что ты добрый мальчик. Я согласна! Пусть моим спутником будет граф.
– Пойду позвоню ему, порадую твоим решением, – заторопился «добрый мальчик», которому, между тем, уже было пятьдесят шесть лет.
– Не моим, а твоим решением, – поправила было его мать, но Вовы и след простыл, а вместо него она увидела на пороге Лизу.
– Мадам, ваша массажистка пришла, – доложила она.
– Скажи, что я приму её через пятнадцать минут, – ответила Матильда и, повернувшись к бюро, стала быстро дописывать свои впечатления о «Джульетте».
Массаж всего тела, а особенно икр ног она привыкла делать с тех пор, как поступила на императорскую сцену. Матильда давно не танцевала, но лёгкий массаж продолжала принимать ежедневно. После него она ощущала себя моложе и не так быстро уставала.
Дмитрий заехал за княгиней на своей машине ровно в шесть вечера. Владимир проводил их до калитки, пожелал приятно провести вечер, наказал Измайлову опекать маму и не упускать её из виду, даже если он отойдёт от неё по своим репортёрским делам.
– Я буду вашим верным и преданным пажом, ваша светлость, – учтиво проговорил юноша, помогая Матильде устроиться на переднем сиденье своего небольшого «Рено».
Леночка ещё никогда не была на приёмах такого масштаба. Красивый интерьер зала, в котором собрали всех приглашённых для приветствия артистов, поражал своей торжественностью. Обилие цветов в вазах, расставленных около диванов и кресел, стоящих вдоль стен, придавало залу праздничный вид. Среди женщин в роскошных платьях и шикарно одетых мужчин сновали официанты в белых смокингах, разносящие напитки на подносах.
Но вот троекратно прозвучал звук трубы, привлекая общее внимание, и в зал вошёл мэр Парижа со своей супругой. Это был невысокий седовласый человек с крупным носом, который нисколько не портил его приветливого лица. Жена, гордо подняв голову, семенила рядом с мужем в узком, облегающем стройную фигуру платье, одаривая присутствующих обворожительной улыбкой. Все почтительно расступились, и мэр прошёл к небольшому подиуму, сооружённому невдалеке от дверей, ведущих в банкетный зал. В своей короткой речи он выразил общую радость парижан от выступлений выдающихся русских актёров и высказал пожелание видеть русское искусство как можно чаще на сценах Парижа. В ответ на его приветствие директор Большого театра поблагодарил лично мэра и парижскую публику за оказанный тёплый прием. Следом за ним вышла Ольга Лепешинская. На ней был элегантный чёрный костюм с узкой юбкой, прикрывающий колени, а на лацкане пиджака красовались многочисленные ордена. Только кружевной воротник белой блузы оживлял её необыкновенно строгий наряд. Лепешинская говорила много. Это была лекция о развитии советского искусства в целом, а затем пространное повествование о том, как Советский Союз возрождается после войны и какую роль в этом играет коммунистическая партия во главе с её руководителем Никитой Сергеевичем Хрущёвым. Ольга Васильевна говорила, переводчик переводил, все терпеливо слушали.
Леночка вспомнила о генералах этой балерины, про которых ей рассказывала подруга в Москве, и впервые посмотрела на неё просто как на женщину.
«Нет, Ира не права. Не такая уж у неё плохая фигура. Может, только ноги коротковаты, – подумала она. – А вот речи говорить она действительно любит! Не остановить!»
– Простите, – прервал её мысли тихий мужской голос. – Вы не подскажете, какие ордена на груди у Лепешинской?
Леночка обернулась и увидела, что за её спиной стоит молодой человек.
– Я точно не знаю, – растерялась она. – Я в них плохо разбираюсь.
И в этот самый момент её сердце вдруг ёкнуло и тёплая волна обдала всё тело. Что это?! Неужели он?! Тот самый, кого она так долго ждала?! Молодого человека она раньше никогда не видела. Но он явно был не из тех, кто постоянно их здесь охранял. Эти-то точно знали все существующие ордена, выдаваемые советским правительством. Тогда кто же он? Одет элегантно. Даже бабочка вместо галстука! Может быть, он из посольства? Любопытство распирало её, но спросить было неудобно.
– Вы ведь из русской труппы? – прошептал незнакомец.
– Да, – ответила Леночка и, решив, что теперь тоже может поинтересоваться, спросила: – А вы кто?
– Дмитрий Измайлов. У меня в газете колонка об искусстве.
– Так вы журналист! – обрадовалась девушка. Она знала, что с ними приехали какие-то корреспонденты освещать в московской прессе гастроли театра, но сама с ними ещё не сталкивалась. – А меня зовут Лена. Лена Савельева.
«Интересно, из какой он газеты? – подумала она. – Судя по возрасту, наверняка из “Комсомольской правды”».
– Вы недавно окончили училище? – снова задал вопрос молодой человек.
– Да. Два года назад. Пока танцую в кордебалете.
– О! Я уверен, что у вас будет блестящее будущее.
– А вы ясновидящий? – улыбнулась Леночка.
– Иногда. Если удаётся подключиться к биополю того, кому предсказываю.
– Вы хотите сказать, что вошли в моё биополе?
– Неужели вы это не чувствуете? – таинственно прошептал Дмитрий.
Леночка действительно стала что-то ощущать: то ли его биополе, то ли просто его дыхание на своей шее. Её волнение усилилось ещё больше.
– Хочется верить, что ваше предсказание сбудется, – слегка смущаясь, ответила она.
– Непременно! – заверил её «предсказатель».
Леночка, конечно, ничему не поверила, но всё равно было приятно. Тина Волкова, стоящая рядом, с интересом следила за их перешёптываниями, но что-либо услышать ей было трудно из-за громко говорящей в микрофон Лепешинской.
«Вот, разошлась, – сердилась на неё Тина. – И когда только иссякнет её словесный энтузиазм? Есть хочется!» В этом с ней были солидарны многие актёры.
Приглашённые с французской стороны тоже притомились слушать активного партийного деятеля в лице балерины, не совсем понимая, какое отношение строительство коммунизма имеет к сегодняшнему вечеру, посвященному искусству балета.
Наконец народная артистка замолчала. Присутствующие поаплодировали, и мэр широким жестом пригласил всех пройти в банкетный зал. Тут же, как по волшебству, двери распахнулись, и оттуда пахнуло такими необыкновенно вкусными ароматами, возбуждающими аппетит, что гости сразу один за другим стали плавно перетекать из зала приветствий в просторное помещение с красиво уставленными едой столами.
– Пошли! – дала команду Леночке Тина и устремилась вперёд.
– Простите, – придержал Савельеву за локоть юноша. – Вы не будете возражать, если мы пойдём туда вместе?
– Конечно, нет, – радостно ответила Лена. Самымстрашным для неё было бы сейчас потерять его в этой толпе.
– Дело в том, что я здесь не один, и мне хотелось бы сначала познакомить вас с одной очаровательной мадам, которую я сопровождаю.
– Мадам? – растерялась девушка. – Но я не говорю по-французски. Хотя многое понимаю. Ведь все движения в балете называются по-французски, но, к сожалению, я не говорю, – закончила наконец она свою сложно выстроенную тираду.
Ей было стыдно. Столько лет они учили в училище французский язык, а говорили все как один плохо. Почему их так странно учили?
– А вам и не надо говорить по-французски. Она русская, – сказал Дмитрий, подводя Леночку к великой княгине, сидящей в окружении друзей и почитателей.
– Матильда Феликсовна, – обратился к ней юноша. – Позвольте вам представить молодое дарование Большого театра Елену Савельеву.
– Очень приятно, – царственно протянула руку Матильда.
– Мне тоже, – пожала руку Леночка, совершенно не понимая, с кем она только что познакомилась.
Каждый день полковник Кудряшов Евгений Петрович проводил в большом напряжении. Уследить за передвижениями всех членов актёрской труппы было очень сложно. По ночам полковник сидел, просматривая отчёты своих сотрудников за день, потом аккуратно складывал всё в папочку и только после этого ложился спать. Этих пухлых папочек у него за прошедшую неделю накопилось уже много, и пора было их переправлять с диппочтой в Москву. По утрам полковник вставал рано, кипятильником грел воду в стакане, заваривал крепкий чай, отрезал кусок сырокопчёной колбасы, привезённой из дома, и завтракал за столиком около окна, глядя на улицу. Суточные, которые он получал от своей организации, были мизерные, а жена заказала привезти какое-нибудь нарядное платье. «Ведь из самой Франции», – мечтательно сказала она. Приходилось экономить. Хорошо, хоть свои ребята из посольства кормили его частенько обедом у себя в столовой, да иногда после спектаклей он ездил на ужины к меценатам вместе с солистами. В общем, тяжёлая была жизнь у полковника Кудряшова в Париже!
А тут ещё волнений прибавилось: большой приём в мэрии! Полковник вместе с представителем посольства поехал в администрацию города. Диктовать, кого приглашать, а кого нет с французской стороны, он, конечно, не мог, но поставить одно условие он был в силе. Кудряшов твёрдо потребовал, чтобы на приёме не было никого из бывшей царской семьи.
– Это принципиально! Вы сами хорошо должны это понимать! – заявил он.
Организаторы приняли к сведению требование страны Советов, но не очень точно поняли этот ультиматум. Кшесинская стала относиться к царской семье только в двадцать первом году, выйдя замуж за великого князя Андрея Владимировича уже во Франции, и мэрия сочла нужным пригласить её как известную русскую балерину.
В день приёма полковник мобилизовал всех своих сотрудников на сопровождение труппы, которую организованно привезли на автобусах. Зал для приветствия актёров постепенно заполнялся приглашёнными парижанами, среди которых были, в основном, актёры, литераторы, музыканты и другие представители искусства.
«Нет. Наши девушки красивее!» – гордо думал Кудряшов, поглядывая на француженок и невольно сравнивая их со своими подопечными. Но вполне возможно, что в полковнике просто говорил патриотизм.
Внезапно к нему приблизился майор Николаев и, указав на пожилую даму в элегантном розовом костюме, которую молодой человек усаживал в кресло, тихо спросил:
– Вы знаете, кто это?
– Нет, – недоумённо ответил тот.
Вокруг женщины в розовом быстро образовался круг то ли её почитателей, то ли знакомых.
– Я так понимаю, что это какая-то известная личность, – заключил полковник.
– Да. Эта личность – её светлость великая княгиня Романовская – Красинская, она же балерина Матильда Кшесинская, собственной персоной.
«Вот чёрт! – выругался про себя полковник. Непроизвольно Евгений Петрович отметил её изящество, необыкновенную женственность, плавность в движениях и какую-то царственность в повороте головы. – А ведь ей уже хорошо за восемьдесят!» – восхищённо подумал он, любуясь тем, как прямо она держит спину.
О проекте
О подписке