8

Столбовой размашистыми движениями чертил на доске схемы и формулы. Женя сидела за столом и задумчиво смотрела на его удивительно ладную и стройную для своего возраста фигуру. Интересно, как он отреагирует на то, что она сейчас скажет?

Столбовой закончил писать и обернулся к Жене.

– Как вам такой вариант?

Она пожала плечами.

– Если честно, мне это даже в голову не приходило.

– Напрасно. – Взгляд Столбового сделался серьезным и суровым. – Должно было придти. Должно было обязательно придти, Женечка! Если вы хотите участвовать в конференции, да еще в качестве моего ассистента…

– Николай Николаевич! – перебила его Женя. «Сейчас или никогда, – стучало у нее в голове, – потом будет поздно и неловко».

– Да. – В светлых, пронзительных глазах Столбового промелькнуло удивление. – Вы что-то хотите мне сообщить?

– Я… да… – Женя моментально залилась краской. – Дело в том, что… до Нового года я, возможно, не успею привести материалы в нужную готовность. Возможно. – Она подчеркнула последнее слово.

– Почему? – деловито осведомился Столбовой.

– Это глупо, Николай Николаевич. Это так глупо. И мне… мне очень стыдно.

– Да говорите же! – Он заметно повеселел. Видимо, Женино смущение его не злило, а забавляло.

– Понимаете, я… хожу в хор, – одним махом выпалила она.

– В хор? – Лицо профессора вытянулось от удивления.

– Ну да, в хор. Это занимает совсем немного времени, всего два вечера в неделю. И от дома недалеко. А сейчас, вернее, ближе к Новому году, там ожидается поездка в Петербург. Вы… презираете меня, да? – Женя опустила голову, не осмеливаясь взглянуть на профессора.

Тот положил мел, легкой, пружинистой походкой сошел с кафедры, приблизился к Жене и сел рядом с ней на скамейку.

– Почему я должен вас презирать? – Его голос звучал мягко и даже участливо.

– Потому что… я такая дура. Мне предлагают ехать на конференцию, а я… я…

– А вы любите классическую музыку, – закончил Столбовой с улыбкой. – Что ж в этом плохого, милая Женя? Нельзя существовать только расчетами и формулами, должно быть что-то для души.

«Он говорит, как Любка», – с удивлением подумала Женя. Она чувствовала невероятное облегчение. Значит, профессор не сердится на нее и готов отпустить на несколько дней.

– Я сам очень люблю петь, – признался Столбовой, похлопывая ее по плечу. – И я прекрасно понимаю, что вам необходимы отдых, разрядка. Вы же совсем еще юное существо, а вкалываете, как зрелый научный сотрудник. Конечно, поезжайте куда хотите, мы все успеем. Конференция лишь в конце января, до этого времени можно написать новый учебник или, на худой конец, статью.

– А как же наши занятия три раза в неделю? – робко поинтересовалась Женя.

– Что ж, пока отменим это решение. Будем встречаться как раньше, два раза. По правде говоря, вы так плодотворно трудитесь дома, что мои советы в скором времени станут вам без надобности.

– Что вы говорите, Николай Николаич! – Женя смотрела на преподавателя счастливыми глазами. Его лицо с суховатыми, волевыми чертами под ее взглядом смягчилось, разгладилось.

– Я знаю, что говорю. Вот увидите, Женя, вас ожидает большое будущее. Только не вздумайте лениться, и все будет в порядке.

– Ни в коем случае! – горячо пообещала Женя.

Дома она, прежде всего, поделилась своей радостью с Ксенофонтом.

– Ксён! Ты представляешь, мне прочат большое будущее! И отпускают в Питер!

Кот, которого Женя держала в тесных объятиях, недовольно заурчал и сделал попытку схватить ее зубами за руку. Она ойкнула и увернулась со смехом, Ксенофонт соскочил с ее колен на пол и гордо поднял трубой пушистый хвост.

– Завидуешь, – укорила его Женя.

– Мяу! – патетически возразил Ксенофонт.

– Иди, ешь свой корм, там полная миска.

Кот пристально поглядел на нее желтыми глазами-плошками и степенно удалился на кухню. Вскоре пришла мать. Женя встретила ее в прихожей с сияющей физиономией.

– Привет, Женюра, как дела?

– Все о’кей.

– Обедала?

– Не совсем. Чай пила.

– Безобразие, – возмутилась Ольга Арнольдовна. – Заработаешь себе язву. – И тут же загадочно заулыбалась. – Угадай, кого я сейчас встретила в метро.

– Не знаю. Тетю Иру?

– Даже не тепло. Думай лучше. И отнеси в кухню вот эти пакеты.

Женя послушно подхватила сумки с продуктами и потащила их к кухонному столу. Мать, переодевшись и вымыв руки, вошла следом.

– Ну, так какие твои предположения?

– Ma, не доставай! У тебя такой обширный круг знакомых, что я буду перечислять их полчаса, а то и больше. – Женя вытащила из пакета батон копченой колбасы и, принюхавшись, блаженно закатила глаза. – Ух ты, как пахнет!.. Можно отрезать кусочек?

– Сначала суп! – отрезала Ольга Арнольдовна. – И потом, почему ты решила, что это мой знакомый? – Она хитро уставилась на дочь.

– Знакомый? – Женя понимающе кивнула. – Значит это «он»?

– Вот-вот. Уже теплее. – Мать достала из холодильника большую запотевшую кастрюлю.

– Костик, что ли? Или Никита?

– Снова холоднее.

– Да ну, мам, что за детские игры! Неужели Генка из трудового лагеря?

– При чем тут Генка? – Мать потеряла терпение. – Это был Саша. Мы встретились с ним на Театральной. Он ехал в институт и передавал тебе привет. А еще он сказал, что вы собираетесь с хором куда-то ехать на праздники. Это верно?

– Верно. – Женя зажгла газ и поставила суп на плиту.

– И ты решила ехать с ними? – Лицо Ольги Арнольдовны приняло озабоченное выражение.

– Да, решила.

– А как же занятия?

– Я уже договорилась со Столбовым. Он разрешил мне отдохнуть пару дней.

– Честно говоря, я не в восторге от такой идеи. И Новый год мы привыкли встречать вместе.

– На этот раз встретим раздельно, – мягко проговорила Женя. – В конце концов, надо же когда-то начинать. А вдруг я выйду замуж – мне ведь уже двадцать один.

– Что ж, замуж – это замуж. – Ольга Арнольдовна вздохнула и опустилась на табурет. – Тут я мешать не намерена, был бы человек хороший. Например, Саша.

Женя весело расхохоталась.

– Кто про что, а вшивый про баню. Мамуль, как ты не можешь понять – ну не нравится мне твой замечательный Саша. Совсем не нравится. Вот вернусь из Питера, перестану ходить на хор, и увидишь, он здесь больше не появится.

– Жаль, – с печалью в голосе проговорила Ольга Арнольдовна. – Смотри, суп сейчас выкипит, снимай скорее.

Разговор о Саньке больше не заходил. Мать и дочь мирно обедали, Ксенофонт сновал около стола, выпрашивая куриную ножку. Затем Женя ушла к себе заниматься, а Ольга Арнольдовна взялась за хозяйство.

Уже глубоко за полночь, лежа в кровати, Женя вновь подумала о Карцеве. И как ее угораздило запасть на такого мизантропа и бирюка? Кажется, его абсолютно не интересует происходящее вокруг. Возможно, и сама Женя не входит в сферу его интересов, а во время репетиций он пялится ей в спину просто оттого, что больше смотреть некуда. Тем не менее настроение у Жени было отличное. Она уже считала дни, оставшиеся до поездки. Почему-то ее охватила твердая уверенность, что там, в Питере, что-то произойдет. Хорошее и очень важное.

«Глупости, – укорила себя Женя. – Если что-то и случится, так Санек объяснится мне в любви. Придется его глубоко разочаровать. Жаль, как говорит мама, очень жаль».

Она еще немного полежала, думая о своем, и заснула крепким, здоровым сном молодого человека, предвкушающего грядущие радости жизни.

9

Лось увеличил время репетиций. К фестивалю готовили Верди, несколько народных песен и отрывок из кантаты Баха. Необходимо было каждый раз проходить всю программу целиком. Лось хронически не успевал и злился, срываясь на крик.

Больше всего доставалось басам – партия насчитывала лишь пять человек с весьма ограниченными данными. Если бы не Женька Карцев с его крепким баритоном, был бы полный караул. Но тот, как всегда, опаздывал, да не на пятнадцать минут, как раньше, а на все полчаса. Лось орал на него как резаный, обещая выгнать к чертовой матери. Карцев его вопли игнорировал и вообще вел себя так, будто был глухонемым. Ничего не говоря в свое оправдание, он дожидался, пока иссякнет дирижерский гнев, и молча шел к станкам. С ним партия начинала звучать прилично, и Лось помаленьку успокаивался.

Жене вовсе не улыбалось торчать на репетициях вместо двух часов два с половиной, а то и три. Дома ее ждали компьютер и внушительная стопка книг, которые, кровь из носу, нужно было успеть проштудировать до поездки. Но расстраивать дирижера ей тоже не хотелось. Она – скрепя сердце – отбывала занятие до конца, а потом стремительно сматывала удочки. Во всем этом был только один положительный момент: пользуясь ситуацией, Женя решительно пресекла чаепития с Саньком, мотивируя свой отказ пригласить его домой катастрофической нехваткой времени. Тот воспринял это со свойственным ему стоицизмом, продолжая оставаться веселым, улыбчивым и предупредительным.

За неделю до отъезда Лось зачитал распорядок фестиваля, объявил время отправления поезда и сбора на вокзале. Поезд уходил в девять двадцать утра, а хористы должны быть на платформе без четверти девять.

– Встретимся где-нибудь по дороге? – спросила Женя Любу, выслушав дирижера.

– Обязательно. Давай я доеду со своей «Щукинской» до «Баррикадной» и буду ждать тебя в центре зала. Потом вместе перейдем на кольцевую и доберемся до трех вокзалов.

– Ладно, – согласилась Женя.

Ее дом находился как раз между «Баррикадной» и «Октябрьским полем», поэтому предложение Любы ее устраивало.

Назавтра они прошвырнулись по магазинам. Люба купила обалденное платье для коктейля, а Женя присмотрела очередные джинсы, очень дорогие, расшитые стразами и украшенные замысловатой вышивкой. Любе ее выбор жутко не понравился.

– В чем ты будешь встречать Новый год? В них?

– Может быть. Еще посмотрю, – беспечно проговорила Женя, вертясь перед огромным блестящим зеркалом.

Джинсы шли ей замечательно. Ничто не украшало ее фигуру так, как они, подчеркивая длинные, сильные, стройные ноги и в меру округлые бедра. Молоденькая продавщица, стоящая за прилавком, невольно залюбовалась.

– Очень стильно и здорово. Девушка, не хотите примерить вон ту кофточку? Мне кажется, она будет на вас смотреться потрясающе, особенно с джинсами.

Женя скосила глаза на вешалку. Кофточка, верно, была недурна – темно-сиреневая, отливающая лиловым, с глубоким вырезом и широкими, свободно спадающими полупрозрачными рукавами.

– Что ж, давайте ее сюда.

Продавщица принесла кофточку, Женя скрылась в кабинке и выскользнула оттуда через пять минут.

– Ну как?

Прикусившая язык Люба подняла вверх большой палец.

– Ты похожа на испанку. Или на итальянку с карнавала. В любом случае стоит брать, это твое, без сомнения.

– Вот в этом и встречу Новый год, – с достоинством проговорила Женя.

Блузка стоила очень недешево, ей пришлось выложить за нее все свои сбережения.

– Теперь я совсем пустая, – призналась она Любе, расплатившись за покупку. – Даже на колготки не хватит. Придется ждать, пока дядя подбросит деньжат по случаю праздников.

Брат матери, Святослав Арнольдович, имел свой небольшой продуктовый магазинчик и иногда баловал любимую племянницу. Впрочем, мать приучила Женю не слишком рассчитывать на его помощь и разрешала принимать подарки лишь изредка.

– Если что, я тебе одолжу сколько нужно, – пообещала Люба, никогда не испытывавшая стеснения в средствах.

– Спасибо, – поблагодарила Женя.

В последующие дни она занималась сборами: гладила концертную блузку и юбку, упаковывала необходимую парфюмерию и маленькие новогодние сувениры, которые приготовила для Любы, Санька и еще нескольких парней и девчонок, с которыми тесно общалась. Для Лося Женя еще пару дней назад купила красивую ароматическую свечу в форме контрабаса, а для концертмейстерши Анны Анатольевны – нарядный газовый шарфик.

Мать глядела на ее хлопоты с печальной улыбкой. Жене было ее безумно жалко: никогда прежде на новогоднюю ночь они не расставались. Даже когда Женя встречалась с кем-нибудь из кавалеров, этот праздник она всегда проводила дома, так уж было заведено с той самой поры, как ушел отец. Ей захотелось хоть чем-нибудь утешить мать.

– Мамуль, ты не переживай. Я вернусь, и мы отпразднуем Рождество.

– Я вовсе не этим огорчена, – со вздохом произнесла Ольга Арнольдовна.

– А чем же тогда?

– Волнуюсь за тебя. Вдруг простынешь там, ноги промочишь. Сейчас самое гриппозное время, потом будешь все праздники валяться с температурой.

– С чего это мне ноги мочить? Я ж не маленькая.

– Кто тебя знает, – неопределенно проговорила мать.

Вид у нее был подавленным, и Женя, чтобы развеселить ее, решила продемонстрировать шмотки. Она надела джинсы и кофточку, сунула ноги в лодочки на шпильке и прошлась перед Ольгой Арнольдовной, как на подиуме.

– Неплохо, – одобрила та. – На мой взгляд, каблук мог быть и поменьше. Слишком уж ты высокая в этих туфлях. И ноги ну прямо от шеи растут.

– Это комплимент? – рассмеялась Женя.

– Понимай, как хочешь, – улыбнулась мать. – Во всяком случае, парню, который захочет пригласить тебя на танец, нужно иметь приличный рост. Лучше – начиная от ста восьмидесяти. Саша под эти стандарты, пожалуй, подойдет.

«А Карцев?» – неожиданно подумала Женя. Она вдруг отчетливо представила его рядом с собой – худого, в бесформенном, растянутом свитере, который он носил не снимая на все репетиции. Стиль явно не соответствовал. Пожалуй, стоило подыскать для новогоднего бала что-нибудь поскромней, да и каблуки снять.

«А, ладно, – решила Женя, – все равно он ни за что ко мне не подойдет. И танцевать я наверняка буду с Саньком – напоследок, перед разлукой».

Она сняла новые вещи, аккуратно разложила их по пакетам и засунула в дорожную сумку.

Вечером накануне отъезда они созвонились с подругой.

– Я поставила будильник на семь, – сообщила та.

– А я на шесть тридцать.

– Зачем так рано? – удивилась Люба.

– Мне надо. Я привыкла иметь в запасе много времени.

– Ну хорошо. Не забудь, «Баррикадная», центр зала. Гуд бай.

– Бай. – Женя повесила трубку.

У нее с самого утра болела голова. Где только она сегодня не побывала: и на курсах, и в библиотеке, и в гастрономе – покупала еду в дорогу. Устала как собака. Сейчас – в душ и на боковую.

Женя оккупировала ванную, провела в ней не меньше сорока минут, затем высушила волосы феном, выпила таблетку цитрамона и улеглась спать.

Она проснулась как от толчка. Ей что-то снилось, кажется, связанное со Столбовым. Ну да, точно, ей снилась конференция. Огромный зал, куча народу, все смотрят на нее, стоящую на кафедре. Женя оглядывается в поисках Столбового, но почему-то его нигде нет. Вместо него в первом ряду она видит Женьку Карцева. Тот глядит на нее внимательно и серьезно, ожидая, когда Женя начнет доклад. Она хочет открыть рот и произнести первую фразу, но вдруг ее охватывает страх. Это даже не страх, а ужас. Женя не понимает его причины, и от этого ей делается еще хуже. Ей хочется бежать прочь – с кафедры, из зала. Где же, черт возьми, Столбовой, почему он бросил ее на произвол судьбы? Женя шагнула вперед, ее нога нависла над пустотой. Она вздрогнула и открыла глаза…

В комнате было не темно и не светло. Клубился серый сумрак. Женя тотчас почувствовала тревогу. Светает только в половине девятого, а она должна была проснуться в шесть тридцать. Женя рывком схватила с тумбочки мобильник. Так и есть! Часы на экране показывали восемь пятнадцать. Она проспала! Не услышала сигнал будильника! Никогда раньше с ней такого не бывало. Господи, вот кошмар! Через пятнадцать минут Любка будет ждать ее на «Баррикадной». Ей даже позвонить нельзя, наверняка она уже в метро.