И в этот момент раненый открыл глаза. Посмотрел мутным взглядом в пространство, потом напрягся всем телом, попытавшись встать, за что тут же получил заряд трехэтажного мата от Кольцова, в вольном переводе звучащий приблизительно так:

– Лежи, не двигайся, даже не шевелись!.. – далее непереводимая ненормативная лексика.

Мужчина принял к сведению рекомендацию и перестал напрягать тело, зато, чуть прищурившись, осмотрелся, как мог, сообразил, где и в каком положении находится, и, взглянув на Дину, попытался что-то сказать.

– Что? – спросил Ильич и снял с него кислородную маску.

– Девочка, – не просительным, а строго-приказным тоном обратился пострадавший, – запомни, пожалуйста, – и произнес странную фразу: – Квадрат семнадцать-двадцать, Левко и Бандоев, пятнадцатого, в восемь. Номер здесь: двадцать восемь, ноль три, местный, любимая марка, цвет.

– Бредит, – предположил Ильич.

– Нет, – твердо отверг его предположение парень и потребовал у Дины: – Повтори.

Она начала повторять, сбилась на этих дурацких, непонятных цифрах, он напомнил, повторяя вместе с ней, и потребовал, чтобы она произнесла еще раз.

– Все? – спросила Дина, когда с третьего раза произнесла всю фразу в точности.

– Нет, еще, – уже хрипел он, и в уголках его губ пенилась кровь.

– Хватит! – остановил его Ильич.

– Еще одно. – Мужик посмотрел на него таким взглядом, что гневливый Кольцов, ни от кого не терпящий приказных модуляций в голосе, отчего-то не стал настаивать и орать, а пострадавший перевел взгляд на Дину: – Запомни телефон, – и продиктовал цифры мобильного, который в то время был редкостью у граждан.

Прямо на глазах ему становилось хуже и хуже. Раненый начал стремительно бледнеть, вокруг глазниц ложились темные тени, а кожа на висках становилась желто-серой, но он все держался.

Как?! Совершенно непонятно.

– Повтори, – потребовал парень затухающим голосом.

Динка быстро повторила, запомнив с первого раза.

– Перескажешь все слово в слово и объяснишь Ринку: передал Кнут… – И его повело, повело, выключая на последних словах.

– Я тебе помру! – орал на него Кольцов, вводя очередной препарат. – Я тебе сдохну, … такая! Как приказы раздавать, так он живой, … героический, а как выживать, так он в отключке, а мы тут … с ним! Дыши давай! – орал тот, реанимируя парня.

Они очень быстро доехали до Склифа, ни на секунду не выключая «светомузыку», нарушая правила, пролетая на красные светофоры. Их уже встречал предупрежденный о состоянии пациента медперсонал с Константином Павловичем во главе.

Каталку с раненым и продолжавшей так и стоять над ним Диной, которая зажимала поврежденную артерию онемевшей рукой, выгрузили из машины и таким же порядком погнали сразу же в операционную. Кольцов бежал рядом и громко-четко читал протокол проведенных мероприятий. Лишь у дверей в оперблок он остановился и попросил, хлопнув Нагорного по плечу:

– Вытащи его, Шаман.

– Да иди ты, – без запала ругнулся Константин Палыч и проворчал на ходу: – Устроил мне тут полевую хирургию с ручным передавливанием!

Не принято было у так называемых экстренников просить об этом – дурной тон и плохая примета. Все скупо и без комментариев: сдал пациента, принял пациента, и все. И жди звонка, как он там. Лишь в крайних, особых случаях могли себе позволить подобное попустительство доктора, и то только бывалые, которые спасли не одну сотню жизней.

Видимо, этот парень оказался тем самым особым случаем. Чем он пробрал старого, битого, повидавшего изнанку жизни циника-матерщинника Кольцова, бог знает.

Дина долго отмывала руки от крови в служебном туалете. Как они умудрились перепачкаться? Ведь в перчатках была. Терла, терла, все равно до конца не оттерла, да и ладно. Посмотрела на себя в зеркало и снова, открыв кран с водой, принялась отмывать, ну хоть чуть-чуть, пока не доберется до душа, шею и щеку.

«Не выживет, – думала она про себя, и так ей становилось от этой мысли тошно и почему-то страшно обидно, и слезы выступили на глазах. – Ну чего ты? – дивилась и уговаривала она себя. – Что ты его хоронишь раньше времени, Динка! Такой мужик стойкий, вон на морально-волевых еще и разговаривал, требовал, приказы-просьбы отдавал, хотя, по логике, уже давно должен был отойти. Так что еще посмотрим, поборется он, да и отец будет биться за его жизнь до последнего», – подбадривала она себя.

Вышла к своей бригаде на тех самых морально-волевых и посмотрела на мужиков, аж посеревших от усталости. Их троих капитально «накрыло», стоило только немного расслабиться, передав раненого хирургам. Но деваться некуда – надо возвращаться и сдавать смену. Обессиленные, опустошенные, перепачканные кровью с головы до ног – как из боя вышли. Вообще-то, может, и вышли. Они забрались в машину и, не произнеся ни слова, в полном молчании доехали до родной подстанции.

Сдав смену, препараты и отчеты, расписавшись во всех журналах и ведомостях, Дина долго стояла, не двигаясь, под струями горячей воды в душе, смывая въевшуюся в кожу засохшую кровь. Надо было найти в себе силы, чтобы нормально помыться и как-нибудь высушить волосы маломощным, вечно барахлившим общественным феном, а потом одеться-собраться и еще доехать до дома.

Да, еще позвонить.

Выживет мужик или нет, а позвонить надо, она обещала. Хотя мутная какая-то это история, и сообщение его явно же непростое, а если это… отморозки какие-нибудь? А? Но вот что-то подсказывало Дине, чутье какое-то внутреннее, что не похож этот раненый на отморозка. Хотя смешно, какое там чутье у девчонки двадцатидвухлетней. Ну вот какое есть.

Преодолевая всю свою предельную усталость, Дина заставила себя последовательно и поэтапно предпринимать необходимые действия – мыться-сушиться, одеваться-собираться. И ничего так, взбодрилась даже.

В комнате отдыха Валентина Григорьевна, доктор второй бригады, специально для них заварила настоящего, душистого чаю в большой фарфоровый чайник, прекрасно понимая и видя состояние пятого экипажа. Спасибо ей огромное – прямо спасла!

Можно было, конечно, вколоть себе препаратик да еще витаминчику какого добавить, кто-то так и делал от переутомления и стресса, но Дина такими делами не баловалась – на фиг, так подсядешь на искусственное расшатывание организма: не наркота, понятное дело, но тоже привыкаешь. На фиг.

«А внутренние резервы?» – как говорит ее батенька по этому поводу. Вот она на тех самых внутренних справляется.

А чай прямо в тему пошел – взбодрил так хорошо, по крайней мере глаза перестали сами собой закрываться.

По громкой связи объявили вызов второй бригады.

– Куда? – спросила Дина у Валентины Григорьевны.

Та посмотрела в лист вызова и назвала адрес. Дина быстро прикинула маршрут и вдруг, мгновенно приняв неожиданное решение, попросила:

– Возьмете с собой? Мне в Склиф надо, высадите где-нибудь поближе, вам по пути.

– Давай, – разрешила Валентина Григорьевна.

И Дина, быстренько затолкав в сумку шапку-шарф с перчатками и подхватив куртку, заскочила в машину второй бригады.

– В Склиф собралась? – спросил внезапно оказавшийся рядом с машиной Кольцов.

– Угу, – кивнула Дина.

– Ну давай, – одобрил он ее инициативу и попросил: – Позвони сразу, как там будет.

Операция все продолжалась. Дина с разрешения дежурной зашла в пустую ординаторскую, устроилась за столом, подтянула к себе телефонный аппарат и застыла, глядя на него, задумавшись. И именно в эту самую минуту прочувствовала, насколько зверски она устала, до невозможности даже шевелиться – догнало все-таки всерьез, как ни хорохорилась, как ни бодрилась, видать, внутренние резервы закончились.

Нет, нет, приказала она себе, сейчас нельзя, надо еще немного потерпеть, продержаться, а то, если дать себе волю, упадет спать прямо здесь, а ведь всем медикам известно: последнее дело спать после смены на кушетке или даже на свободной койке на работе.

Глубоко вдохнув, Дина задержала дыхание, резко выдохнула и набрала номер сотового телефона, который запомнила с первого раза и, видимо, на всю жизнь.

– Да, – коротко ответил строгий мужской голос уже после второго гудка.

– Здравствуйте, – усилием воли Дина заставила себя собраться и говорить четко и размеренно, – я фельдшер «Скорой помощи», вам просил позвонить и передать информацию мужчина, который назвал себя Кнут.

– Что с ним? – быстро спросил мужчина.

– Проникающее огнестрельное ранение брюшной полости и легкого, – озвучила она первичный диагноз.

– Живой?

Дина ответила не сразу, понимая, что состояние пострадавшего не внушает больших надежд.

– Живой? – повторил с чуть большим нажимом в голосе мужчина.

– Идет операция, – уклончиво ответила она.

– Где?

– В Склифосовского.

– Сейчас буду, – безапелляционным тоном сообщил мужик.

– Подождите, – заторопилась Дина, понимая, что он собирается прервать разговор, – я не знаю, кто вы, из какой организации, вы даже не представились.

– Как вас зовут? – неожиданно спросил мужчина достаточно мягким тоном.

– Дина, – чуть растерялась она от такой резкой перемены и тона, и темы разговора.

– Дина, – обратился он к ней не то чтобы просительно, но мягко, без прежнего нажима, – дождитесь меня, пожалуйста, я буду минут через пятнадцать-двадцать, представлюсь вам лично, и вы мне все подробно передадите. Договорились?

И отчего-то, скорее всего от отупляющей усталости или из-за искренности тона, которым он произнес свою просьбу, но она согласилась. И чтобы не заснуть, поплелась к автомату с напитками, который недавно поставили в холле приемного отделения. Кофе был совершенно дрянной, а спать хотелось ужасно – организм требовал хотя бы прилечь, хоть минут на десять, просто полежать с закрытыми глазами. Но она держалась, отдавая себя ясный отчет, что вырубится мгновенно, стоит только коснуться подушки головой, и тогда ее вряд ли кто-то уже разбудит, и все бродила, бродила, как сомнамбула.

Накинула куртку и вышла на улицу, постояла, вдыхая промозглый воздух, кисловатый от близости Садового кольца и опревших, чуть примороженных к ночи листьев, побродила немного у входа в приемное отделение, даже поприседала, и вернулась обратно, почувствовав, что подмерзает.

Он приехал через пятнадцать минут, как и обещал, и не один. В холле приемника собралось человек пять родных и близких тех, кого привезли «по «Скорой», ожидавших вердикта докторов. Среди них была и Дина, решившая не устраиваться с комфортом в ординаторской, а взять в автомате второй стаканчик того же дрянного кофе и сесть на неудобном, жестком кресле в продуваемом от постоянно открываемых дверей холле.

С улицы вошли двое мужчин. Они остановились всего на пару мгновений, успев быстрым взглядом окинуть всех ожидающих, почему-то выбрали Дину и совершенно определенно двинулись к ней.

Шедший чуть впереди мужчина был высокий, широкий, даже, можно сказать, мощный какой-то, лет за сорок, с коротким ежиком чуть поседевших волос на голове, с таким интересным волевым лицом, смягченным легкой дружеской улыбкой, с которой он смотрел на девушку. При всей монументальности его фигуры двигался он с поразительной, необыкновенной грацией хищника, абсолютно расслабленного, но готового к атаке в любой момент. Второй мужчина, шедший чуть сзади и сбоку, практически плечо к плечу за первым, был несколько иного типажа: немного пониже первого и менее массивен, такой жилистый весь, сухопарый. Двигался он с не меньшей грацией, чем первый, но более пружинисто, что ли.

То, что оба эти мужика были очень-очень непростыми дядечками, при всей их улыбчивости, предназначавшейся исключительно ей, было совершенно понятно с первого же взгляда.

– Вы Дина? – подойдя к ней, спросил первый мягким, очень приветливым голосом.

– Да, – кивнула она и поднялась с неудобного дерматинового скрипящего кресла, оказавшись больше чем на голову ниже его.

– Здравствуйте, – все улыбался ей мужчина и представился: – Меня зовут Антон Александрович.

– А Ринк, это кто? – осторожно спросила Дина, не спеша улыбаться в ответ.

– Ринк – это я, – произнес он все тем же мягким, улыбчивым тоном. – Фамилия моя Ринков, иногда ко мне так обращаются, – пояснил он и, поведя рукой вправо, представил своего товарища: – А это Сергей Викторович Кнуров.

– А вы, наверное, Кнур? – позволила себе усмехнуться Дина.

– Нет, – неожиданно искренне заулыбался тот в ответ. – У меня несколько иное прозвище, не столь экзотичное.

И Дина присмотрелась повнимательней: у этого Сергея Викторовича были поразительные, необыкновенные длинные, темные и густые ресницы – предмет мечтаний любой женщины.

И отчего-то именно от этой удивительной детали внешности незнакомца она вдруг моментально перестала напрягаться, нервничать, опасаться и ожидать чего-то плохого.

– Вы знаете, что производите впечатление очень опасных людей? – спросила она у первого – того, который назвался Ринком.

– Мы не нарочно, – улыбнулся он ей.

– Хочется спросить: «Ребята, вы на чьей стороне? За белых или за красных?» За Мао или за Сяо, как в том старом анекдоте.

Анекдот был бородатый и с «душком», как говорится, на гране фола, из обширного арсенала доктора Кольцова, и по реакции мужчин Дина вдруг, мгновенно смутившись, поняла, что он явно знаком этим двоим.

– Мы за добро, девочка, – уверил ее со смешком Сергей Викторович.

– Вы волнуетесь, что информация, которую вам передал Кнут, может быть использована во вред? – прямолинейно спросил Ринков.

– Ну есть такой момент, – наивно призналась Дина. – Какие-то цифры, фамилии, мало ли. А у нас Дубровки всякие случаются.

– Вам придется нам поверить на слово, Дина, – перестав улыбаться и излучать приветливую открытость, каким-то совсем уставшим тоном произнес Антон Александрович. – То, что просил передать Игорь, очень важно, как раз чтобы предотвратить возможность какой-нибудь еще Дубровки.

– Сказать можно все, что угодно, и убедить человека в чем угодно, – заметила Дина и объяснила ему: – Я не знаю почему, наверное, потому, что полтора часа назад практически держала в руке сердце вашего Кнута и видела его поразительное мужество, его волю, может, поэтому, а может, из-за того, что я просто глупая девочка, но я передам вам то, что он просил.

И она пересказала все, что так старательно запоминала, под руководством практически умирающего человека.

Мужчины обменялись очень быстрыми, буквально секундными понимающими взглядами, и Ринков, коротко извинившись, отошел в сторону, на ходу доставая телефон из кармана пиджака.

– Что вы пьете? – спросил ее Кнуров, оставшийся возле Дины, кивнув на пустой картонный стаканчик в ее руке.

– Ужасный, дрянной кофе из автомата, – призналась она и отчего-то немного пожаловалась: – Но он все-таки бодрит, при всей его гадости, а я сейчас в таком состоянии, что без него меня давно срубило бы. – И вздохнула устало: – Смена была тяжелой.

– Как он? – спросил Сергей Викторович, словно отпуская себя на какое-то краткое мгновение.

И только сейчас Дина поняла, насколько он весь напряжен, собран и натянут, как струна, что его духовные силы и переживания направлены на мысли о раненом, увидела, как по-настоящему важен для него тот человек и что это его личное горе и трагедия. И все эти улыбки, шутки и легкость тона, казавшиеся ей очень естественными, на самом деле лишь великолепное умение владеть своими эмоциями.

– Идет операция. Мы его сюда специально везли, сегодня смена одного из самых классных хирургов, повезло вашему Кнуту, или как его там, – Игорю. Если кто и сможет его спасти, так только он. Коллеги в своей среде его Шаманом называют за то, что он совершенно безнадежных вытаскивает, – попыталась она, как могла, подбодрить мужчину. – И раз все еще идет операция, значит, он точно до сих пор жив. Надо ждать.

– Да, – кивнул он с улыбкой, соглашаясь, и спросил: – А вы, Дина, тоже решили ждать?

– Мне бы поспать, – вздохнула она тяжко, сдаваясь перед обстоятельствами. – И желательно часов двенадцать, и хотелось бы так, чтобы никто не будил и не трогал. Но этого вашего героя раненого теперь, наверное, можно считать моим крестником в какой-то степени. Моим и доктора Кольцова. Хотя, скорее, наоборот: сначала его – потом моим. Поэтому я буду ждать. И «Чайковский», как мы называем нашего доктора, потому что Петр Ильич тоже не спит, ждет моего звонка. Так что пойду, возьму себе еще кофе.

– Я принесу, – остановил ее Кнуров.

Подошел сначала к Антону Александровичу, продолжавшему говорить по телефону, что-то коротко сказал тому и двинулся совсем в другую сторону от автомата. Минут через пятнадцать, когда Дина начала клевать носом, вздрагивая всякий раз, когда чуть не валилась из кресла, Кнуров вернулся.

– Вот. – Словно из ниоткуда перед ней появился большой картонный стаканчик кофе с логотипом известной дорогой кофейни, даже из-под крышки которого шел бесподобный аромат.

– О господи, это чудо, что ли? – даже как-то немного проснулась Дина, принимая стакан, предусмотрительно обмотанный дополнительным слоем бумаги.

– Вам надо подкрепиться, как я понял, – ответил Кнуров и протянул ей еще и большой, какой-то прямо раскрасавец-сандвич, завернутый в бумагу той же кофейни.

Ах, какой же это был сандвич! Ум-м-м! Динка слупила его в рекордное время, минуты за полторы, прикрыв глаза от удовольствия и запивая волшебным кофе. Он ее прямо спас, этот непонятный мужик с черными длинными ресницами.

А как только она доела и выбросила в корзину мусор, к ним вышел Константин Павлович. Уставший, взмокший, замученный сверх всякой меры, с посеревшим от запредельной усталости лицом, он взглядом нашел Дину и махнул ей. К отцу она подлетела одновременно с Ринковым и Кнуровым.

– Это друзья и родственники раненого, – торопливо представила мужчин Дина.

– Жив, – коротко оповестил Нагорный, посмотрев по очереди на мужиков. – Состояние критическое, но жив пока. Все покажет эта ночь, первые часы после операции.

– Жив! – Дина повернулась к мужчинам, радостно улыбаясь, и внезапно для самой себя почему-то кинулась и обняла Кнурова, разделяя свою радость с этим чужим ей человеком. – Жив!

Вот так они и познакомились. Раненый Игорь по фамилии Веснин выжил и, благодаря своему здоровому, молодому, натренированному организму, довольно быстро восстанавливался. Ринков с Кнуровым всучили Константину Павловичу увесистый пакет. Тот принял, а как не принять? Дома шестеро по лавкам и все есть хотят, а зарплаты… нет, почитай, у него зарплаты. Как и Дина приняла, и вся их бригада «Скорой», даже Василичу перепало за великолепную скоростную езду.

А когда мужчины забирали еще лежачего Веснина, объяснив Нагорному, что там, куда они его везут, медицинский уход за парнем будет гораздо выше и качественней, чем даже в знаменитом Склифе, Антон Александрович протянул Константину Павловичу и Дине по визитной карточке и очень весомо произнес:

– Если возникнет необходимость, звоните в любое время. Поможем.

Кто поможет, при какой такой необходимости, Дина с отцом спрашивать не стали. Понятно же и так.

Промолчали, кивнули благодарно, в полной уверенности, что больше никогда не увидятся и никакой такой необходимости у них – тьфу, тьфу, тьфу – не возникнет. А с чего бы?

Кто бы тогда сказал Дине, что через год помощь этих мужчин ей ой как понадобится.

– Не могу об этом, – глядя в глаза Гарандину, призналась она. – Мне сейчас лучше обойтись без эмоций. А это… Столько лет прошло, а я до сих пор… И казалось бы, такого уже понавидалась, с таким кошмаром бытовым и трагедиями сталкивалась, а как вспомню тот день…

– Ну ладно, ладно, – придвинулся Влад к ней и погладил по голове, успокаивая и подбадривая, – потом расскажешь. Вот отвезу тебя в усадьбу, сядем там вечерком на террасе, будем чаи гонять и смотреть на закат. Там и расскажешь.

Дина глубоко вдохнула, останавливая неожиданно яркие и четкие воспоминания, загоняя внутрь предательские слезы, и посмотрела на мужчину внимательным, изучающим взглядом.

– В усадьбу? – уточнила она.

– А почему нет? – спросил он. – Батюшка твой говорит, что тебе в лучшем случае при условии строгого соблюдения режима нужно восстанавливаться после сотрясения еще месяца два. Компьютером и телевизором можно пользоваться не больше двух-трех часов в день, руку на перевязи держать после выписки еще две недели. И что, будешь дома сидеть?

– Предлагаешь сидеть у тебя в гостях?