Фантазия – диалог с въедливым читателем

– Роман – это произведение о любви, а нероман, понятно, о нелюбви. Идем от противного к приятному! – разжевывает автор въедливому читателю свою жесткую концепцию. – Нероман ничем не хуже романа! Он имеет все, что положено иметь – героя и героиню, предлагаемые обстоятельства и обстоятельные прилагательные, душевные терзания и постельные сцены, – все, кроме любви! Мало того, имеется даже дидактическое развитие сюжета – завязка, кульминация и развязка! Хотя, автор… э–э авторша с удовольствием бы связала завязку с развязкой узлом и сунула в дуло ружья, которое, конечно же, висит на стене, и обязано выстрелить в героев, которые в постели. Герои в постели, но любви между ними нет, поэтому и нероман…

– Нероман? Это че такое? Порнография какая–то… – просыпается на последнем слове убаюканный объяснением читатель.

– Ну да… порнография… – смущается автор, пихая завязку с развязкой в дуло ружья.

– Ага, понятно, – усваивает читатель. – С картинками хоть?

– Да! – смелеет автор. – С картинками! Имеющий фантазию да подрисует усы, рога и разрез на попе!

– На попе это хорошо, – соглашается въедливый читатель, достигая полного взаимопонимания с довольным автором.

Фантазия–дуэт с внутренним голосом

Писать нероман в картинках, когда даже грибок в ботинках живет на полную ногу, хваля обувного Бога! Когда даже мухи сидят друг на друХе! Разве корректно рассуждать про это? Разве этично о глубоко личном? И уж совсем нехорошо совать свой нос в сугубо интимный вопрос! Если все это спросят, отвечу – не дело в носе! Я сама себе крыша! Хочу и пишу! Хочу – съезжаю, а хочу – шуршу!

Фантазия. Просто фантазия

Вам когда-нибудь хотелось поменять голову? Свою, родную, в которой надоела каждая мысль, на что-нибудь другое? Нет, не на голову олигарха с круглосуточной думой о добре, а на предмет или даже на что-то съедобное? Первым на ум приходит кочан капусты? Не стоит о грустном. На нечто более аппетитное, например, шарик мороженого! Шар мороженого!

Только представьте: не голова, а мечта о сладком! Со стыдливой клубничкой возле уха, кепочкой мяты и густой шоколадной щетиной.

Эта голова отлично соображает, строит бизнес, общается с друзьями, любит кино и музыку. И даже неплохо переносит жару. Но в ее малиновых извилинах лишь одно приторно-сладкое желание.…

Примерьте, примерьте, не пожалеете!

И поскучайте по родному кочану на время примерки.

Итак…

Шар первый

Мой работодатель пожелал дать мне ценные указания по поводу работы, которую я для него выполняла. «По телефону не комфортно», – сказал он. Чтобы ему было комфортно, его водитель с героическим именем Артур провез меня из моего района Быдлякино (три забора, не верящих в перпендикулярность, кинотеатр с программой «Распродажа конфисканта » и магазин «Пятерочка») через всю Москву, объезжая пробки по встречке, в вип-зал аэропорта Х, где мой работодатель ожидал свой рейс.

Когда ценные указания были даны и кормилец взлетел, я, оставшись среди вип-людей, задумалась о разнице между человеком и вип-человеком.

В чем она? В упругости денежного жирка? Это необходимо, но не достаточно. Нужно еще немного недолюбливать прочих «человеков», чтобы оплачивать комфортную от них дистанцию и комфортные условия для собственной тушки. Комфорт – ключевое слово…

Вип-зал аэропорта Х являл собой синоним комфорта. Вот где победил лозунг социализма«Все для человека, все во имя человека!» Другим лозунгам повезло меньше: «От каждого по способностям, каждому по труду» – плодился в Китае, а «Поел – убери за собой» – отсиживался в российской глубинке. Их лаконичные собратья и вовсе кончили свои дни бесславно на задворках истории. А этот, про человека – дошел до вип-зала аэропорта Х и здесь победил, пусть и в слегка искаженном виде: «Все для вип-человека, все во имя вип-человека!»

Эта приставочка из трех букв, занявшая освободившееся от лозунгов место, наконец, навела порядок в социальной иерархии и придала бездушной фразе конкретное лицо конкретного человека!

В вип-зале все было сделано для этого человека. Приглушенный свет, чтобы его глазам было приятно и мягкие диваны, чтобы его попе было удобно, кондиционированный воздух, чтобы он дышал полной грудью, бесплатный Wi–Fi, чтобы он «коннектился» с нужными ему человеками, улыбчивые служащие, старающиеся угадать его желания и предупредить потребности. Или угадать потребности и предупредить желания.

Я успела лишь поозираться по сторонам, а меня уже спросили, не желаю ли я напитков, не прохладно ли мне, всем ли я довольна, нет ли у меня тайных желаний и фантазий. Последнее, к сожалению, не спросили, да, и предпоследнее тоже. Это я придумала. Я иногда придумываю. Еще я придумала задержаться среди вип-людей и понаблюдать за ними. Водитель с героическим именем Артур подождет. Это его работа. А мне комфортно в вип-зале аэропорта Х.

Изобразив царскую осанку, я огляделась вокруг не с испуганной ненавистью, как златозубая жительница Быдлякино на экскурсии во дворце, а как надлежит озираться вип-даме – с равнодушной небрежностью.

Вдоль стены располагались мини-кабинеты с мониторами, телефонами и уютным светом настольных ламп, где вип-человек мог уединиться.

Я заняла такой кабинет, открыла свой e–mail и принялась удалять из папки «Входящие» теплые письма от тех, кто тоже старался угадать мои желания и потребности.

Нет, я не желала заговорить по-испански за три недели, оформить кредит без поручителей за три часа, познать психологию мужчины за шестнадцать тысяч рублей под руководством перезрелой толстухи и увеличить член за одну процедуру. Вот если бы заговорить по-испански за три часа, познать психологию мужчины за одну процедуру, одновременно увеличивая член без поручителей и толстух. Но это не предлагалось.

Перестав клацать маникюром по «клаве», я услышала странные звуки. К сообщениям об улетах и посадках примешивались тихие чмоки и фразы на кажется французском языке, доносившиеся из кабинета впереди.

Над перегородкой, отделявшей кабинеты, виднелась макушка с густыми черными волосами и редкой сединой. Лет такой макушке могло быть от тридцати до семидесяти. Почему? Моложе тридцати – вряд ли седина в макушке, а старше семидесяти –вряд ли макушка с волосами. Логично? И макушка эта принадлежала мужчине – от нее исходила мужская основательность. Гендерная гипотеза требовала доказательств, и я стала их собирать, скользя взглядом по периметру дубовой перегородки, отделяющей нас с «изучаемым объектом».

С ее западной границы высовывался локоть в сером мужском пиджаке, укреплявший доказательную базу, но не убеждающий окончательно. Такой локоть могла высунуть и какая-нибудь бизнес-леди. Продолжив изыскания, я отклонилась влево, как часовая стрелка, вернувшаяся после двенадцати к одиннадцати, и увидела серую брючину и щиколотку в шелковом носке в тон ботинку из крокодиловой кожи. Скосившись до десяти и, с риском остеохондроза, до полдесятого, я разглядела смуглую выбритую скулу, левое ухо с золотой душкой очков и глубокомысленный надбровный валик. Сомнений не осталось! За перегородкой – действительно мужчина!

Я сдвинулась на край сиденья и снова скосилась на полдесятого, чтобы разглядеть источник чмокающих звуков и фраз на кажется французском языке. Их источал монитор, в который, не отрываясь, смотрел мужчина в золотых очках и крокодиловых ботинках. На мониторе шло кино. Кино порнографическое. Над жанром произведения размышлять не пришлось. Сцена фильма изображала обнаженную женщину, лежащую на столе в позе праздничной дичи – с согнутыми в коленях, раздвинутыми ногами и откинутой назад головой. Пятеро обнаженных мужчин совершали с ней «действия развратного характера». Один – возле лица, второй – между ног, третий и четвертый возле рук, пятый, в колено-локтевой позе стоял над ней на том же столе. И тоже не скучал. Окружающие стол обнаженные зрители обоего пола живо переживали происходящее, произнося те самые фразы на «кажется французском» языке. Пятерке ритмичных мужчин было не до разговоров. Они напоминали команду поваров на состязании «лучший по профессии», шпигующих дичь на время. Зрители выкрикивали им одобрительные возгласы, типа «давай, давай, мы верим в тебя, у тебя получится». Сама же дичь, когда ее рот ненадолго освобождался, произносила по-французски «oui…oui…oui…», больше напоминая домашнее млекопитающее семейства поросячьих, чем дикое водоплавающее.

Никаких других действий на мониторе не происходило, но мужчина неотрывно следил за развитием сюжета сквозь золотые очки.

Я тоже залипла в важнейшем из искусств, как муха в свежей надписи «осторожно, окрашено», и не могла не отметить, что играли актеры убедительно, даже те, которые выкрикивали «давай, давай, сделай ее…» Кажется, я стала понимать по-французски…

Когда краска возбуждения подсохла и ко мне вернулась способность формулировать, я немедленно это сделала: «Успешный мужчина, видимо, бизнесмен, в вип-зале аэропорта смотрит жесткое порно, не смущаясь тем, что его могут застать за этим занятием, узнать, в конце концов. Кабинеты закрыты с трех сторон, но любой мимо проходящий при желании легко оценит интеллектуальные запросы бизнесмена в крокодиловых ботинках. А ему настолько интересно, что ничто не удерживает его от этого занятия!

Мне захотелось увидеть его лицо. Может, он бомж, которого в благотворительных целых провели в вип-зал, усадили в отдельный кабинет и включили кино про добрую женщину и пятерых любознательных мужчин, тяжело зарабатывающих на жизнь в бывшей колониальной стране и поэтому раздетых? И смотрит он, не шелохнувшись потому, что ничего подобного в жизни не видел, а далекие воспоминания о дырке в женской бане стер хронический конъюнктивит от неоднократных попаданий в глаз грязной мочалки, запускаемой озлобленными женщинами, на которых, не будь он в таком обездоленном положении, и смотреть-то не стоило!

Черно-седая макушка над перегородкой шевельнулась и скрылась – мужчина наклонил голову. Сейчас объявят его самолет, и он исчезнет навсегда, а я так и останусь мучиться неразрешимыми вопросами! Надо действовать!

Я покинула свой кабинет, борясь с желанием обернуться, и прошла к туалету только затем, чтобы на обратном пути внимательно рассмотреть любителя жесткого порно.

Что же это за явление такое – «порнография» – думала я, удаляясь от ее эпицентра. Это от недостатка фантазии или от ее избытка?

В животном мире нет ничего подобного. Птицы, рыбы, орлы и куропатки не возбуждаются от рассматривания актов совокупления своих сородичей. Для полового удовлетворения самцу достаточно самки. И только животное «человек» – смотрит, читает, фотографирует, рисует, снимает кино, пишет книги, ковыряет дырки в банях и просто фантазирует, если под рукой нет плодов цивилизации в виде интернета или гвоздя. И вип-человек, оказывается, не исключение! Откуда растут ноги у этого явления?

А вот этот сюжет на мониторе владельца макушки, ботинок и очков? Хотел бы он, чтобы его дочь была в заглавной роли этого малохудожественного произведения? А мать? А жена? Возбудило бы его такое зрелище? Уверена, что нет! А чужая французская самка – возбуждает! А ведь она тоже чья-то дочь, и возможно, жена и мать! Она стонет в кадре за гонорар и соцпакет, но хорошо ли ей на самом деле? Об этом зритель не думает. Откуда же происходит желание на это смотреть? От черствости и равнодушия друг к другу? От отчужденности людей и расслоения общества? От нереализованности фантазии в обычной жизни?

Моя макушка наполнялась вопросами как сливной бачок туалета водой, пока я шла к надписи WС с силуэтом дамской головы на двери.

В соседнюю кабинку зашла блондинка на каблуках, в короткой юбке. Щелчок туалетного замка включил в моей впечатленной голове кнопку «плей», он же произнес команду «мотор», зажег табло «тихо, идет съемка» и кивнул оператору. Погас свет, и между лбом и кончиком носа возникла надпись: «Туалет вип-зала аэропорта Х представляет»

Итак… Шикарная блондинка в короткой юбке на высоченных каблуках заходит в кабинку туалета, спускает кружевные трусики и садится на унитаз. Журчит, приподнимает попу, промакивает «киску». В это время в кабинку входит брюнетка (дверь не заперта). Брюнетка не менее шикарна. Вместо того чтобы обматерить блондинку, что мол, надо закрываться, она останавливает ее движение натянуть трусики на загорелые бедра и лохматый треугольник, и, похотливо улыбнувшись, впивается в ее губы, в те, что под носом. Или нет, плавно опустившись на колени (пол, разумеется, чистейший) – впивается в ее другие губы. Тогда лохматый треугольник убираем, а то зритель не увидит интересное, а брюнетка запросит надбавку за волосы во рту. Еле сдерживая страсть, девушки ласкают и раздевают друг друга. Одежда летит в унитаз. Камера крупно берет розовые соски блондинки и смуглые соски брюнетки. Они лижут друг друга, словно две помешанные на гигиене молодые сучки. Унитаз используется как аксессуар. На него ставят ногу, садятся, широко разведя бедра (камера берет крупную панораму), опираются руками. Все, что можно облизать – облизано. Нужно следующее действие, чтобы зритель не соскучился. Вот оно: открывается дверь кабинки, и входит рыжая. Она в униформе обслуживающего персонала аэропорта – синяя юбка, белая блузка, жилетка. Рыжая поводит глазами с видом лисы, залезшей в курятник, срывает с волос резинку, с тела одежду, оказываясь в красном кружевном белье (его выдают всем сотрудникам), и с удвоенной энергией принимается вылизывать обоих девушек.

Если бы мы снимали действие на старую добрую пленку, на этом месте зритель включил бы перемотку и получил кино про трех скоростных голых физкультурниц, пытающихся зализать друг друга насмерть в борьбе за унитаз. Но мы снимаем на «цифру», и современный зритель будет лишен этого увлекательного зрелища. Он просто передвинет шарик лифта на то место, где дверь кабинки открывает четвертая героиня – начальница рыжей, любительница юных «кисок», жгучая брюнетка с короткой стрижкой и ненасытными глазами. Она строго отчитывает свою подчиненную за то, что начали без нее и выводит всех трех физкультурниц в холл туалета. Вчетвером они в кабинке уже не поместятся, и сюжет потеряет правдоподобность. Начальница ставит девушек лицом к умывальникам, приказывает нагнуться и наказывает папкой с отчетами, скрученной в тугую рульку. Мамка наказывает папкой по попкам. Эта фраза могла бы быть в учебнике по дефектологии и логопедии, если бы уже не была занята в кинематографе. Свернутой в рульку папкой строгая начальница проверяет способность статистики противостоять стесненным реалиям. Удовлетворив свои начальственные притязания, мадам позволяет девочкам по очереди отблагодарить ее за мягкое наказание за нецелевое использование мест общественного пользования в рабочее время…Чем не сюжет!

Теплый воздух сушилки сдувает последние кадры кино. Как бы его назвать? «Отчеты и недочеты» – нет, это для фельетона в районной газете. Может, «Трое на унитазе»? Тоже не то, пошло! Может, стандартное «Крэйзи герлс»? Тоже нет. Шедевру нельзя давать банальное имя…

Примеривая названия своему порно-шедевру на обратном пути из туалета, я всматривалась в мужчин, сидящих в мини-кабинетах в поисках бизнесмена в золотых очках и крокодиловых ботинках. Его не было. В дубовом закутке пустовало его место, освещенное уютным светом настольной лампы. Не было его и в соседних кабинетах. Куда он мог деться за те десять минут, пока я почти сняла кино?

Его не было среди прохаживающихся по вип-залу, среди сидящих и говорящих по телефонам, его не было нигде! Строчки информационного табло успели измениться на одну позицию. А он успел исчезнуть! Как? Куда? Может, он ушел шестым запасным в команду поваров, шпигующих французскую дичь?

Монитор в его пустом кабинете с невинной заставкой «Майкрософт» выглядел как примерный ученик, которого никто не заподозрит в том, что пять минут назад он дрочил под партой на любимую учительницу, преданно глядя ей в глаза и представляя ее без юбки. А сейчас он снова примерный ученик – белая рубашка, пробор, стрелки на брюках – гордость класса.

Рука в белой рубашке взметнулась как флаг над сидящими в ресторане вип-зала и к ней подскочила рыжая, кстати, официантка в синей униформе. Это была его рука, и это был он! Я мгновенно узнала его смуглую выбритую скулу, золотые очки и густые черные волосы с легкой сединой. Он был без пиджака, в рубашке и галстуке, вполне порядочный гражданин. Словно не он еще каких-то пятнадцать минут назад следил за французской энтузиасткой, обслуживающей пятерых клиентов одновременно.

– Ну, наконец-то я вас нашла! Догнала! Здрасьте! – радостно плюхнулась я за его стол и, наконец, вгляделась в его лицо – мужское, породистое, немного ироничное. Лет сорок шесть, похож на повзрослевшего Остапа Бендера в лучшем его исполнении Арчилом Гомиашвили. Бриллианты из стула достались ему, а не представителю победившего пролетариата. Нагулявшись по городу своей мечты Рио-де-Жанейро в штанах своей мечты, он осел в Америке, прикупил недвижимость на берегу океана, от чего его лицо приобрело загорелую неподвижность. Золотые нули очков намекали на солидные счета в банках, и уже ничто не могло заставить его шевельнуть бровью. Желтые ботинки он давно сменил на коллекцию обуви от DOLCE & GABBANA, а шарф на галстук от Armani, но, в общем, был вполне узнаваем.

– Спортсменка? – невозмутимо глянул он сквозь очки. – Привет.

Только тут до меня дошло, что нужно же объяснить незнакомому мужчине, с какой целью я к нему пристаю. Это он мне уже как родной, его черная с проседью макушка, его левая выбритая щека, крокодил его ботинка и душка очков, он-то меня впервые видит!