Глава 2

– Это Ник, а это – Катя, – меньше всего в ту секунду я хотел быть не только пьяным, но и невежливым.

Ник явно не ожидал в этот вечер увидеть меня с девушкой, пьяным и мокрым с головы до ног, но мы знали друг друга уже не первый год. Он не сильно удивился.

– Ого, какие вы мокрые. А зонта что ли не было?

– Нет, зато у нас есть подарок, – моментально отреагировала Катя, и протянула пакет, который в эту минуту приобрёл крайне торжественный вид.

Ник заглянул своим длинным носом внутрь пакета и довольно расхохотался.

– Ну ладно, проходите. Только вытирайте ноги. И ещё с вас капает.

Из зеркала в коридоре на меня пялился юноша среднего роста в грязной и мокрой рубашке, с несвежим лицом и расхлябанной причёской. Выглядел я, прямо скажем, неважно. В куске зеркала я мельком увидел Катю, которая снимала свои летние туфли и механическим движением поправляла волосы. Капли с волос хаотично стекали на пол, но Катя не обращала на это внимания. Было заметно, что она тоже пьяна, но старается держаться изо всех сил. У неё это получалось значительно лучше, чем у меня.

– Как ты?

– Нормально. Я – нормально, – быстро ответила она, и уже на большей громкости обратилась к Нику,

– Где можно помыть руки?

Я ответил за Ника, махнув рукой в сторону. Катя тут же удалилась, плотно захлопнув за собой дверь, и я услышал знакомые звуки, которые сам без всякого удовольствия только что воспроизводил на улице.

– Это когда вы это так? И кто это вообще? – вторую часть своего вопроса Ник многозначительно прошептал, кивая в сторону туалета.

Как объяснить то, что случилось со мной за последние несколько часов, я не знал. И как, правда? Если пересказать то, как есть всё на самом деле, даже мой друг мог бы засомневаться в правдивости этой подозрительной истории. Я уклончиво мотнул головой и сказал:

– Водка какая-то не очень. Как-то странно себя чувствую. А Катя мне нравится.

– Славно, славно. А ты ел что-нибудь? Закусывал чем?

– Яблоками заедал.

– Ну, даёшь. Мой отец яблоками не заедает. Картошкой жареной нужно закусывать.

Я обречённо развёл руками и слегка скривил губы, как бы выражая этим свою неопытность.

Легонько притопнула дверь, Катя вышла из ванной комнаты. Несколько быстрых всплесков воды, шорох полотенца и перед нами снова была Катя, заметно посвежевшая, но с ещё влажными, алыми глазами. Не было заметно, что Катя как-то стеснялась или чувствовала себя неловко в компании по сути двух незнакомых молодых людей. Она присела в кресло и устало вытянула ноги. Мы молча смотрели на её голые коленки, голые икры и голые щиколотки. Секундой позже я глазами скользнул по влажной от дождя футболке, которая облегала полную грудь. Я заставил себя оторвать глаза от Кати и перевести их куда-нибудь подальше. Мне попался Ник. Как всегда немного неряшливый вид друга детства меня чуть отрезвил и я, стараясь придать своему голосу расслабленное звучание, всё-таки слишком громко сказал:

– Ну что, выпьем? Да, пойдемте на кухню. Поесть тоже нужно.

– А сок есть?

– Компот есть. Сливовый.

– Ну, пойдем.

Алкоголь всё еще слишком непривычно ощущался в теле. Я, то на секунду куда-то пропадал, убегая от реальности, разговоров вокруг и даже своих мыслей, то стремительно врывался снова и начинал вести диалог, до конца не улавливая нить разговора. Уже через несколько минут я опять выпадал из реальности, чтобы начать обдумывать то, что казалось мне важным. Вот и сейчас, я поймал себя на мысли, что мы, трое подростков шестнадцати лет, (я почему-то автоматически записал Катю в нашу банду шестнадцатилетних), так изящно смешиваем наше, ещё местами совсем детское, поведение, с действиями, которые мы так уверенно копируем с взрослых. С наших собственных родителей, с киноперсонажей, случайных прохожих, нервно зажигающих сигареты в подъездах, спонтанных девушек, покупающих дрожащими руками цветные бутылки вина в магазинах, с красивых и не очень красивых знакомых и не слишком знакомых людей. Мы втроём, никогда не обсуждавшие этого раньше и вряд ли планирующие сделать это в будущем, негласно следовали уже созданным шаблонам. Наши, ещё совершенно детские, поступки и слова, граничили с этой картинной взрослостью, которую мы подсмотрели у людей, старше нас на двадцать или тридцать лет. Наверное, так люди и взрослеют, так тогда взрослели и мы.

– Есть картошка с грибами, огурцы, помидоры, сметана, что-то в кастрюле… Компот и кетчуп, – огласил весь список Ник, высовывая голову из прохладного нутра холодильника.

– Давайте я разогрею картошку, – сказала Катя.

– Давай, – пожал плечами Ник.

Катя прошелестела мимо меня своей юбкой. Кажется, я начинал трезветь, но как-то крайне неприятно. В горле появилась гадкая сухость, в голове – странное жужжание, руки стали слишком горячими. Я отчаянно запил эти неожиданные симптомы ледяным компотом из холодильника. В рот попала небольшая слива и я от удивления проглотил её вместе с косточкой.

– Я пока разолью водку.

Ник был трезв и полон оптимизма. Я, устало развалившись на кухонном стуле, даже завидовал его пока таким резвым движениям и горящим глазам. Да и голова его снаружи выглядела так, словно никогда не болела так, как болела сейчас у меня.

Кажется, дождь за окном закончился, и всё, что от него осталось – это влажные звуки асфальта и мокрые всхлипывания проезжающих машин. Из открытой форточки манило свежим кислородом. Я интуитивно начал глубоко вдыхать, мне казалось, что именно так я смогу избавиться от резкой головной боли. Через несколько целебных вздохов, я вдруг понял, что дышу уже чем-то другим – и правда, на кухне запахло румяной картошкой, грибами, чесноком. Без всякого предупреждения тут же мой желудок начал требовать горячей пищи. На столе появилась водка в толстых рюмках, тарелки, приборы. Катя привычно суетилась на кухне, вот только еe кухонная суета была больше похожа на какой-то танец, значения произвольных движений которого было невозможно разгадать. Я одобряюще кивнул головой и встретился взглядом с проплывающими мимо меня малосольными огурцами.

– Есть хочется страшно, – растягивая слова, довольно сказал Ник.

– А выпить? – неуверенно добавил я.

– И выпить, – ответил Ник.

– У меня почти всё готово. Сейчас буду накладывать, – отозвалась Катя и правда взяла мою тарелку, почему-то первой, и через несколько секунд вернула мне её же, но уже с ароматной, дымящейся массой.

– Можно телевизор включить, – по-хозяйски сказал Ник.

– Нет, давайте уж без него. Включи лучше музыку.

Ник ушел в другую комнату, чтобы добавить этому вечеру немного звуков радио, а я охотно растворил свои зрачки в Кате.

– Я пытался тебя поцеловать? – неуклюже спросил я, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос, но ещё не очень понимал, зачем я его вообще задал.

Катя молча обернулась с тарелкой картошки в руках и быстро посмотрела на меня. Я продолжал стремительно трезветь и её тело, ее голова, её нос становились с каждым мгновением всё чётче, милее и приятнее. Не отвечая на мой вопрос, она подошла к столу, аккуратно поставила тарелку на то место, куда она сама сядет через пару минут, нагнулась ко мне так низко, что от нее сразу запахло лесом, и тут она меня поцеловала. В губы. Это столь неожиданно нежное прикосновение губ окончательно меня отрезвило. Эта минута, подмоченная поцелуем, прошла словно под гипнозом, я до конца не понимал что делаю и зачем, но чувствовал всё крайне остро, по-настоящему. Она оторвалась от меня ровно за секунду до того, как раздалось радостное звучание радио в другой комнате, и на кухню победоносно вернулся Ник.

– О, а всё уже на столе. Давайте есть.

Я все еще был где-то далеко в нашем с Катей лесу. Я видел высокие деревья с зелеными стволами и зелеными кронами, я чувствовал запах мокрых листьев и слышал водопад, и ноги сами собой вели меня куда-то вперед. В этом поцелуе сочеталось так много, а, может, в нём не было совершенно ничего? Чувствовать на губах горячую еду после тёплых губ Кати было странно. Я осторожно подносил ко рту вилку с комбинацией из наколотой картошки, грибов и лука, и широко открывал рот, отправлял это в себя поглубже. Этот трюк я проделывал раз за разом, аккуратно, при этом, загибая внутрь губы, чтобы сохранить вкус Катиных губ и не смешивать его с какой-то там картошкой. То, как я ел, никого не беспокоило. Катя сосредоточенно смотрела в свою тарелку, Ник самоотверженно создавал иллюзию дружеской беседы.

– Ну, дёрнем, – по-взрослому произнёс Ник, поднимая двумя пальцами толстую рюмку.

Меньше всего в этот момент мне хотелось запускать в себя эту противную водку, которая разжижает мозг, путает мысли, кривит губы и заставляет тошнить. Ник посмотрел на меня и предусмотрительно сказал:

– Это – родительская. Вашу я пить не буду и вам не советую.

Мы с Катей переглянулись и одним движением опустошили наши рюмки. И, правда, вкус был совсем другой. Во-первых, в этот раз водка была ледяной. При первом касании она мягко кольнула язык и легко проскользнула куда-то внутрь. Во-вторых, после горячей пищи, глотать её было проще. В-третьих, я чувствовал на себе взгляд Кати и, конечно же, изо всех сил старался держать марку и не упасть в грязь лицом.

– Между первой и второй, перерывчика нет вообще! – Ник выглядел очень довольным.

Леденящая пальцы рюмка, свежесть малосольного огурца, какая-то случайная музыка по радио. Примерно с этого момента всё снова закружилось на одной цветной карусели. Уже через полчаса мы отставили пустую бутылку в сторону.

Сначала мне показалось, что ничего не поменялось. Наоборот, я словно приобрёл утерянную ясность и всё, наконец, встало на свои места. Мне так казалось ровно до того момента, как я поднялся со своего места. Катя, Ник, да и я тоже, мы вдруг стали такими весёлыми и отчаянными, когда это успело случиться? Всё, что происходило дальше, я словно наблюдал со стороны, не являясь участником происходящего. Вот мы, громко разговаривая, вышли из кухни. Мы идём, изредка спотыкаясь друг об друга, в другую комнату, где играет музыка. Вот Ник делает её погромче и мы начинаем танцевать, улыбки прыгают на наших лицах. Через пару минут Ник лихо запрыгивает на диван с телефоном в руке и, слегка хмурясь, видимо собраться получалось не так просто, набирает чей-то номер. Гудки, молчание, вот он уже самозабвенно кричит что-то в трубку, приплясывая на диване. Диван хрустит и хлюпает. Мне одновременно интересно и не очень интересно, с кем и о чём он сейчас разговаривает, я удивительно плавно, ещё не в слишком хорошо знакомой мне параллельной реальности, перевожу лицо на Катю. Она молча танцует с закрытыми глазами. Музыка с этого момента стремительно набирает обороты, моя рука удивительно смело обвивает талию Кати, я чувствую внутренней стороной локтя ее несколько резких рёбер. Катя мне кажется эфемерной иллюзией – я ничего не знаю о ней, она ничего не знает обо мне. Она не знает, что моё сердце раздавлено и до сих пор болит, и, наверное, именно поэтому я не прислоняю её близко к своему телу. Все просто – я боюсь, что торчащие осколки из моей груди заденут её своими острыми краями. За окном снова хлынул дождь, нас накрыло волной свежего воздуха. У меня не было времени удивляться, но Катя ничуть не сопротивлялась самым смелым моим прикосновениям. Я не был чрезвычайно похабен, но решительность моя не знала границ. Без всяких смущений мы продолжали танцевать. Ник вместо танцев все так же аляповато скакал с телефоном на диване.

– Давайте ещe выпьем! – едва закончив фразу, он ринулся на кухню.

– Ты мне нравишься, – сказал я Кате.

– Какая у меня фамилия?

– Я не знаю.

– А я знаю твою, – после секундной паузы она назвала мою фамилию, и, что удивительно, абсолютно верно при этом расставив неочевидные знаки ударения.

Я был уверен в том, что мы не встречались раньше, тогда откуда она меня знает? Общие друзья? Уже успела спросить тайком у Ника? Я не был местной знаменитостью, поэтому выискивал объяснение, которое показалось бы мне логичным.

– Откуда?

Вместо ответа Катя, уже гораздо менее галантно прижала пальцы к своему рту и поспешно ретировалась в ванную. Не знаю, стоило ли мне засчитывать эту реакцию на мой вопрос как ответ, времени обдумывать происходящее не было, потому как в комнату вернулся Ник с бутылкой водки, рюмками и солеными огурцами.

– Будем теперь вашу водку допивать.

Я вспомнил, что моя миссия на сегодня была определена ещё неделей раньше: я должен был напиться так, чтобы ничего не помнить, поэтому в ответ на внезапное появление на пьяной арене этого не менее пьяного летнего вечера, я всего лишь широко улыбнулся. Катя всё не возвращалась из ванной, поэтому мы решили сначала выпить за неё, потом ещё раз за нашу крепкую мужскую дружбу, потом за что-то, что было уже достаточно сложно объяснить, а потом вернулась Катя.

Всё, что случилось дальше, нельзя разместить на бумаге. Рёв музыки, влажный гул ввалившихся с улицы промокших наших с Ником друзей, Катя, с мерцающим лицом, то ли заплаканная, то ли только что умывшаяся, постоянная тошнота на фоне танцев на диване, громкие возгласы и дикие беседы, орущие на нас соседи и, кажется, полиция, и вот я уже так мужественно вступаю в беседу, не имеющую никакого смысла, с одним из полицейским, посматривая, видит ли меня в этот момент Катя, но тут меня внезапно накрывает стремительная волна тошноты и я срываюсь прямо на полицейского, меня тошнит ему в ноги и на его свежее начищенных ботинках я узнаю ошмётки малосольных огурцов. Меня кто-то поспешно оттаскивает в туалет, я продолжаю своё гадкое дело, засыпаю прямо там, на полу, через какое-то время вываливаюсь обратно в коридор, но там вдруг пусто, свет выключен и я понимаю, что кругом стало подозрительно тихо. Переставлять ноги смертельно тяжело и вообще не хочется, я слоняюсь по квартире в поисках жизни.

– Ник? Катя? – жалко выкрикиваю я, то и дело спотыкаясь о неуютные углы мебели, пытаясь нащупать хоть один выключатель, чтобы сделать светлее, но нехорошая квартира хитро прячет их от меня.

Отчаявшись, и наконец осознав, насколько сильно пьян, я устало сваливаюсь на диван, чтобы дальше по спирали скатиться в тяжёлый, как цемент, беспробудный сон.