Глава 2

Время все лечит, хотите вы этого или нет. Время все лечит, все забирает, оставляя в конце лишь темноту. Иногда в этой темноте мы встречаем других, а иногда теряем их там опять

Стивен Кинг

Каждый раз человечество только и делает, что жалуется на свою жизнь, как у них все плохо и постоянно обвиняют во всем не себя, а именно Бога. Если люди, у которых есть приличное состояние, крыша над головой, родственники, друзья и родные будут упрекать свою жизнь в том, что она не достаточно хороша, то, что остается делать тем, кто лишился всего этого в один миг? Что делать нам, тем, у кого даже желания жить больше – нет? Вы задумывались хоть раз? Не врите, вам этого действительно не понять. Ведь нас могут понять только те, кто однажды на себе испытал всю боль утраты, предательства и одиночества. Вот сейчас я примерно слышу некоторые отрывки диалогов моих друзей, и, кажется бабушки, но вы и представить не можете, как я не хочу больше открывать глаза, я просто не хочу жить, потому что знаю правду. И только медицинские препараты поддерживают жизнеобеспечение. Я даже не могу выразить как мне больно, эта боль намного сильнее физической.

***

Противный писк больничных капельниц эхом отдавался по пустому пространству больничной палаты. А чересчур ослепительный белый свет даже сквозь закрытые веки резал глаза. Было так тихо, нет, не так тихо, как в машине. Я слышу спокойное дыхание и звук бьющихся друг о друга спиц. Трудно не узнать их. В детстве я много времени проводила с бабушкой, и в памяти отчетливо отпечатался этот звук. Помню, как мы с бабушкой сидели возле камина, тогда она еще жила в доме, бабуля вязала мне носочки и рассказывала всякие истории из своей молодости. Мне так нравилось слушать ее, и когда она вдруг прекращала вспоминать свое прошлое, отправляя меня спать, я жутко расстраивалась.

Раскрыть отяжелевшие веки оказалось не так легко на самом деле. Поморгав несколько раз, я наконец смогла четко увидеть картинку.

– Сенечка, ты наконец-то очнулась. Ты подожди, я сейчас. – Бабушка засуетилась, бросила вязку и выбежала за дверь.

Все тело ужасно затекло и все мои попытки хоть как-то сдвинуть тяжелую руку или ногу с места провалились с треском. Мне не удалось даже приподнять голову. В палату ворвались медсестры и врач с бабушкой. Она плакала. По нежной, хоть и морщинистой коже скатывались слезы. Она упорно смахивала их тыльной стороной ладони, но они продолжали выкатываться из любящих глаз.

– Ну, Арсения, как ты себя чувствуешь? Мы волновались за твое здоровье. У тебя легкое сотрясение мозга, множественные ушибы, а так тебе очень повезло.Чудо, что ты выжила.

Если этот мужчина хотел меня приободрить, то зря старался. Мое «чудесное» спасение меня отнюдь не радует. Я единственная выжила в автокатастрофе, единственная, кто не отправился на тот свет. Мои родители и малышка мертвы. Мне никто ничего не говорил, но я знала, чувствовала, что все именно так.

– Никак не чувствую. – Меня вполне устраивал собственный ответ. Коротко и ясно, ничего лишнего. Мужчина нахмурился, тяжело вздохнул, что-то записал в моей медкарте и передал ее медсестре.

– Что-то болит? – В ожидании ответа, врач все так же стоял возле моей кровати, закрывая собой бабушку.

– Нет. – Вранье, левый бок ужасно ныл. А виски пульсировали так, что казалось, взорвутся.

– Хорошо, тогда нажмите на кнопку вызова, когда будет нужно обезболивающее. – Перед тем, как открыть эту идеально белую дверь он обернулся. – И да, не делайте слишком резких движений, вам противопоказано.

Вслед за ним поспешила удалиться и медсестра, напоследок поправив мое одеяло и проверив показатели приборов.

– Ба, они живы? – Наверное, нужно быть законченной мазохисткой, раз уж я решилась такое спросить. Мне просто хотелось подтверждений. Я хотела доказательств, что мое шестое чувство мне не изменяет, и я действительно никогда их больше не увижу.

– Дорогая… – Повисло минутное молчание. – Нет, Арина с Алисой были уже мертвы, когда скорая смогла добраться на помощь, а Алексей умер на следующие сутки в больнице, так и не очнувшись. – На лбу у бабули пролегла глубокая складка, а глаза были такими тусклыми, казалось, жизнь покинула их навсегда.

Я не ошибалась, я была права. Осознание, того, что я осталась сиротой, приползало слишком медленно, можно сказать вообще не доходило до меня. От правды, только что произнесенной бабушкой, глаза обожгли горячие слезы. Ком подкатил к горлу, и я уже не могла спокойно дышать. Громкие рыдания вырвались наружу, и я уже не смогла сдерживаться. Тело билось в конвульсиях, а пальцы вцепились в волосы. Что-то щелкнуло в голове, и мое мировоззрение поменялось в считанные секунды. Бабуля плакала вместе со мной, обняв меня так крепко, как только могла все время, проговаривая одну и ту же фразу:

– Они всегда рядом.... Они всегда рядом.... Держись, я с тобой.

***

Шла одна неделя за другой. Ничего не менялось. Каждый день одни и те же посетители. Не пускали никого, кроме друзей и бабушки. Вероника и Илья пытались хоть как-то вывести меня на контакт, но мне говорить совсем не хотелось, не было никакого желания издавать какие-либо звуки вообще. Изредка вырывались жалобные стоны от накатывающей боли в мышцах.

– Сень, а Сень, если ты так будешь киснуть и не разговаривать, то скоро вообще разучишься говорить, а тем более острить. – Илья оказался более чем настойчив. – Все пройдет, тебе станет легче, если ты впустишь нас в свою жизнь.

– Идиот, прекрати. Пусть лучше молчит. Скажи спасибо, что она вообще к себе подпускает. – Рони как всегда не давала парню спуску, но их перебранки меня сейчас тоже не задевали. И пускай говорят обо мне в третьем лице в моем присутствии, мне даже нравится.

И вот так каждый божий день. Абсолютно каждый пытается вывести меня на контакт. Бабушка, кажется, уже смирилась с моим новым хобби «молчание и депрессия». Старается лишний раз не спрашивать, зная, что я не отвечу.

– Сень, ты погляди, снег так и валит. Какая красота. – Бабуля радостно вздохнула, взмахнула руками и подошла к окну.

Первый снег всегда впечатлял меня, но не в этом году, все не то. Алиса любила поваляться в сугробе, любила лепить снежки и кидать их в меня. Любимым временем мамы, как ни странно оказалась зима. Она никогда точно не могла ответить на вопрос почему, но мне было известно, что, так сильно привораживало ее. Вновь нахлынувшие воспоминания принесли очередную порцию боли, не такой сильной как изначально, но не менее острой.

Мне предстояло пережить почти такое же страшное зрелище, какое я увидела в изувеченном салоне автомобиля, только теперь я буду точно знать, что я единственная, кто выжила в той самой аварии на перекрестке. Мне предстояли похороны…

Глава 3

Человек столько раз умирает, сколько раз теряет своих близких

Публий Сир

Страшно представить, что каждый из нас в будущем однажды похоронит и проводит в последний путь своих родителей, сестер, братьев, бабушек – но как справиться с этой потерей, и отпустить самое дорогое, что у меня есть?

На похоронах,выражая свои искренние соболезнования – мы не делаем этот мир хуже или лучше, тем самым никак не помогаем скорбящим, это элементарные нормы приличия, которые, я уверена, каждый из нас соблюдает, и будет продолжать. Или хотя бы попытается.

Это происходило сегодня. Меня отпустили из больницы, чтобы в последний раз попрощаться с близкими людьми и проводить их в последний путь, именно так выразился мой лечащий врач. Снег беспрестанно кружил в холодном воздухе, медленно и так аккуратно покрывая сырую, замерзшую землю у нас под ногами. Бабушка стояла со мной и держала мою правую ладонь в своей руке. Я чувствовала, как она дрожала, только вот не от холода ее так трясло. Сегодня она похоронит частичку себя и своего существования.

Прямо рядом с нами и около нас толпились люди, которых я в жизни даже не видела, все они были мне не знакомы. Было немного странно видеть столько народа, ведь круг папиных друзей заканчивался на Антоне. Антон вместе с папой когда-то учился, они вместе поступали в университет и только после окончания учебы они разъехались, но по-прежнему поддерживали связь и всегда были рады друг другу помочь. Сейчас он живет в США со своей женой и маленькой дочкой Софи. Только вот его тут не оказалось, единственный человек, которого мне действительно хотелось сейчас видеть здесь – это Антон. Дядей он не разрешает себя называть, поэтому приходится обращаться по имени. Он долгое время у нас жил, когда мне было от силы лет десять, но я прекрасно помню, как однажды Антон назвал меня бабочкой или мотыльком, точно не помню. Тогда я впервые показала ему танец, который выучила в одном кружке. На его лице отразился искренний восторг.

– Сенька, обязательно развивайся в танцевальной сфере, ведь тебя ждет успех. Поверь, я нисколько не сомневаюсь в твоих способностях. Не забрасывай, у тебя получается это так легко. Я так точно не смогу, даже после года тренировок. Скорее буду похож на пингвина, случайно попавшего на дискотеку, – Антон смеялся громче моего. Кашлянув несколько раз в кулак, он попросил меня подойти к нему ближе. Заключив меня в свои объятия, дядя чмокнул меня в макушку и отправил доделывать домашнее задание, которое задали в школе.

Теплые воспоминания больше не греют мои сердце и душу, наоборот только заставляют почувствовать вину за то, что я единственная смогла выжить. Время шло, священник отпевал усопших слишком долго. Минуты тянулись, как тягучая жидкость, с каждым разом все медленнее и медленнее. Бабуля плакала. Мне было так жаль, что я не могу успокоить ее, пообещать, что все будет хорошо и все скоро наладится, потому что я сама не могу себе такое пообещать. Я даже не знаю, как закончится этот день, что уж говорить о том, что произойдет через неделю, месяц или год. Пустая трата времени.

Моему взору были представлены два больших гроба моих родителей и один совсем маленький, для сестры. Они аккуратно были выстроены в ряд, и на каждом из них был высечен позолоченный крест. Крышки всех гробов были заколочены. Бабушка попросила об этом заранее, чтобы вновь не травмировать мою уже расшатанную психику. Вновь увидеть их бездыханные тела – значит признать себя чертовой мазохисткой⁴, отчаянно жаждущей новой порции боли, чтобы получить кайф. Бабушка отправилась вместе со мной к каждой яме по очереди, чтобы кинуть горсть земли и просила меня о том же, но меня охватил такой ступор, что мне хотелось поскорее сбежать с кладбища, навсегда покинуть это «мертвое», лишенное жизни место, где-нибудь спрятаться и все забыть.

Не прошеные слезы прорвались сквозь защиту и все-таки увлажнили мои щеки. Терпение могло лопнуть в любую секунду, и тогда бы я уже точно не смогла сдержать истерику. Внутри все настолько кричало и бушевало от бурлящей скорби и боли, что сдерживать эти эмоции внутри себя – еще одно испытание за сегодняшний день.

После окончания похорон, каждый из присутствующих лично подошел ко мне и выразил глубочайшие соболезнования, даже оставили, некоторые из них, визитку с номером своего телефона, если вдруг мне нужна будет какая-то помощь. Двуличность классная штука, но меня сейчас мало заботило это, мне просто было противно от всех них. Бабушка вернула меня в больницу, а сама отправилась домой, чтобы отдохнуть, чего и мне желала.

– Не скучай, я вернусь, как только смогу, поспи хоть немного, а то совсем бледная ходишь, и да, покушай хоть что-то, так сильно похудела, кожа да кости, – бабуля дождалась от меня одобрительного жеста головой и поспешила на выход. Я прекрасно понимаю, что она безумно устала возиться со мной, но я об этом даже не просила. Нажав кнопку вызова, я потребовала, чтобы мне вкололи обезболивающее, бок опять немного тянуло, и дали снотворного. Таблетки на удивление быстро подействовали. Боль постепенно отступила, уступая местотревожному сну.

***

Выписка и возвращение домой подействовали, как обезболивающее, тоже на время. Мы расстались с бабушкой прямо возле больницы, я предпочла остаться у себя дома и побыть наедине с самой собой. Бабуля не стала мне препятствовать, и пошла навстречу. Почти месяц я провела в абсолютно белых стенах больницы. Жуткий запах препаратов и хлорки будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Дома оказалось пусто. Стояла звенящая в ушах пустота. Звук моих шагов эхом отражался от темных стен здания. Повсюду стояли фото, куча фотографий, напоминающих о счастливом прошлом. У меня не хватило сил посмотреть в их сторону. Я сразу же поспешила отправиться в свою спальню. Букет цветов, подаренных мне на 1 сентября папой, уже совсем засох, листья отпали, потихоньку превращаясь в прах. Какая ирония, рано или поздно мы вот так же завянем, и кто-нибудь из наших родных развеет наш прах по ветру или навсегда поместит в заточение под землю. Во время того, как я пыталась выстроить в голове последовательность собственной иронии, об мои ноги терлось что-то маленькое и пушистое. Я опустила голову вниз и увидела Шоколадку. Маленький комочек тихонько мурлыкал, пачкая мои черные джинсы своей шерстью. Я так была занята собой и своими мыслями, что совсем забыла о своем питомце.

– Кто тут у нас такой маленький, – я взяла Шоколадку на руки, прижала к груди и легла на кровать. – Ты скучала?! Я да, прости, что оставила одну, – маленькими лапками она прошлась вдоль моей груди, затем еще и еще, и наконец, улеглась на животе. В пустой комнате раздалось тихое мурлыканье, под которое я уснула вместе с крошкой.

Дикая паника охватывает меня быстрее и быстрее, вспышка света ослепляет глаза, а в левый бок приходится сильный удар. Я поворачиваю голову вправо, пытаюсь сфокусировать свое зрение на малышке, но там никого. Салон автомобиля совершенно пуст. Лишь только в лучах света от фар я успеваю различить человеческий силуэт, отдаляющийся от окна нашей машины. Я хотела выбраться из машины и догнать его, узнать кто он такой, но проснулась.

Мой мобильный буквально был готов взорваться от входящих звонков. Шоколадка лежала на самом краю постели. Вытерев рукавом кофты мокрый, от холодного пота, лоб, я все-таки дотянулась до телефона и ответила на звонок.

– Господи, неужели ты ответила, я думала, что с тобой что-то случилось, – на другом конце провода кричала Вероника. – Почему ты не брала трубку? Все хорошо? – Подруга так быстро тараторила, что половина ее вопросов просто вылетела из головы мгновенно.