– Я мечтала, что однажды ты вернешься и обрадуешься, что все в этом доме тебя ждало, – она достала из шкафа одеяло и бережно меня укрыла. – Оливия. Она чудесная. Вылитая ты в детстве. Спасибо, что позволила увидеть ее. Я уже так ее люблю. Всегда любила, как только узнала, что ты родила. Знаю, ты просила Женю не говорить мне. Но мне тогда стало хоть немного легче, что с тобой хоть кто-то появился рядом. Аделина, можно я побуду с тобой?

– Если тебе не противно на меня смотреть… Я не должна быть здесь… – Я снова залезла в свою тесную коробочку из чувства вины, натянув одеяло по самые глаза. У меня не хватало смелости выдержать ее взгляд.

– Что ты такое говоришь? – Она бесшумно, присела на кровать. – Ки… Аделина, не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить… Понимаю, почему ты не желала меня видеть. Я бросила тебя в самый страшный момент твоей жизни, думая только о своем горе…

– Я стала причиной этого горя. Мне так жаль, я отдала бы свою жизнь, чтобы все исправить, – в горле опять все щекотало от подступавших рыданий. И впервые мне стало себя так жаль, я словно смотрела на себя со стороны: маленькую хрупкую Киру, что свернулась комочком на кровати, покинутая всеми.

– А я никогда бы не приняла такой обмен. Ни я, ни папа, ни Артем, – она положила руки на одеяло и, невесомо стала гладить меня через него. А потом легла ко мне, обняла со спины и стала шикать “чшшш-чшшш”, как в детстве, когда меня успокаивала. Я ведь и не заметила, что беззвучно тряслась от слез.

– Мама, – я задрожала, назвав ее именно так. – А где Тема? Я ведь ничего о нем не знаю.

– Он недолго жил со мной. Не выходил из твоей комнаты практически.

– Ну да, он сильно хотел свою комнату в доме, хоть у кого-то мечты сбылись…

– Кира, прости, Аделина. Он после твоей аварии и похорон вообще практически разговаривать перестал. Не раздеваясь, спал на твоей кровати. Не думаю, что его мечта сбылась. Мы все по-своему переживали горе. Мы разом лишились мужа и отца, дочери и сестры. И он так и не оправился от горя. Отказывается ехать домой. Все мотается по военным точкам. Живу от звонка до звонка от тебя и от него, – я только сейчас поняла, что это не меня все бросили, это я всех бросила, а брат сделал тоже самое, оставив маму одну в этом осиротевшем доме. Как она это пережила?! – Наша семья так и не оправилась от всего этого. Но ты здесь. И значит у нас все еще есть надежда, что будет как раньше…

– Как раньше уже не будет. Никогда.

– Знаю. Прости меня, дочка, если сможешь. Я так виновата перед тобой. Я жила мыслями только о том, что когда-нибудь ты найдешь в себе силы отпустить свою боль и простить меня…

Вместо ответа я притянула на себя ее руки крепче, вжимаясь телом в ее тело. Две Дружининых на небольшой кровати-полуторке еще долго бы оплакивали свою судьбу, если бы не муж с Оливкой.

– Не хочу нарушать вашу идиллию, но мы голодные. Накормите старика с девчонкой?

– Жень, ну какой же ты старик! – Мама соскочила с кровати, но мне не дала встать, еще плотнее укрыв одеялом. – Лежи, отдыхай, я покормлю их, а ты пока поспи. Дай мне насладиться Оливушкой.

Не знаю, сколько я проспала, но когда проснулась, было тихо, а за окном, как и в комнате, темно. Я подошла к нему задернуть шторы и в ужасе отшатнулась обратно.

Там стоял призрак.

Я не успела рассмотреть его лицо, освещаемое огоньком сигареты, но готова была поклясться.

Это был Макс.

***

Утром я проснулась выспавшейся и отдохнувшей в своей постели. Оливка спала в обнимку с мамой в родительской спальне. Когда увидела эту картину, поняла: больше не смогу лишить моих любимых девочек друг друга. И себя – мамы. Не знаю, как, учитывая, что я больше не намерена возвращаться в Красноярск, от которого за версту несет Максом, но придумаю. Может мама переедет в Москву?

Муж приехал к нам на завтрак вместе с няней и моей одеждой. Ура! Я пошла мыться, но прежде дала несколько важных поручений няне. В душе в очередной раз поразилась: мама покупала даже мой любимый гель для душа со вкусом кофе и миндальный скраб, рядом с моими баночками стояла полная бутылка геля со вкусом вишни – его любил Тема, я сама подсадила его на этот запах.

Родительский дом всегда был открыт для своих блудных детей. Какой же глупой девчонкой я была! Так старательно страдала, что и забыла, как Кира была когда-то счастлива, в этой семье, в этом самом доме. Вместо этого – позволила Булатовым и своим чокнутым мозгам повесить амбарный замок на счастливые воспоминания. Столько лет профукала, наказывая себя и, как оказалось, и маму, брата. Почему я так редко позволяла ей звонить мне и не давала высказаться, разговаривая о чем угодно, но только не о важном?!

Человеческие существа – самые странные в мире животных. Они все время усложняют себе жизнь, считая, что счастье нужно заслужить, обязательно выстрадать, а если ошибся – то непременно пройти через все круги ада.

Ада, Аделиночка Игоревна, слышала ли ты такое выражение: в танке главное не обосраться? Так вот. Похоже, ты именно это и сделала!

Впервые за все эти годы я перестала насильно отключать в себе Киру. Да, мне не переписать ее новую историю в обличье Аделины, но это не отменяет, не исключает новой ветки вероятности, в которой могут быть вместе не только Ада, Оливка и муж, но и мама, брат, Эми…

Смогут ли они по-настоящему забыть про то, что я с ними сделала, когда наивно думала, что так для них будет лучше? Все эти мысли вихрем проносились по моему сознанию. И я чувствовала, что моя жизнь больше не будет прежней. Каждая клеточка моего тела радовалась моему новому решению. В зеркале я увидела в собственных глазах не тоску и безысходность, а искру надежды.

Мне не хотелось ставить в неловкое положение маму и мужа тем, что им придется стоять со мной рядом у моей могилы. Поэтому воспользовалась предложением Эми. Я не придумала, как, когда и при каких обстоятельствах скажу ей правду о себе. А, может, просто начать дружить от лица Аделины? Здесь было много противоречивых сценариев развития событий. Пока я просто отдалась уже знакомому ветру перемен, все больше и больше впуская его в свои владения.

– Я так рада, что ты позвонила, – Эми протянула мне ароматный кофе. – Держи, как ты любишь, черный.

Я заметила, что у нее был лишний бумажный стаканчик и мгновенно напряглась. С нами будет кто-то еще?! Кто?

– Эми, а это для кого? – Я покосилась на тревоживший меня стакан.

– Как ты меня назвала? – Эми затормозила, а мне стоило огромных усилий не треснуть себе по лбу со словами “Ну, балда, ты”!

– Прости, сократила на свой лад твое имя, больше не буду, – я отпила кофе и вскрикнула, ошпарив себе язык.

– Так меня зовут только самые близкие. Кира так меня звала. Так что это очень символично, – она улыбнулась, а я заметила в ее глазах слезы. Я все время заставляла одним своим присутствием дорогих мне людей плакать. Это было ужасно, но мне никогда и в голову не приходило, что моя “смерть” причинила им столько боли. – Это какао с перцем. Всегда вожу его Кире на могилу. Она его очень любила. Странно выглядит, да? И пусть! Она была особенной. Мир многое упустил, оставив нас без нее. Мне хочется верить, что там, где-то в другой реальности, она ходит счастливая и пьет свое любимое какао, смотрит на нас с облачка и знает, что мы ее не забыли. И никогда не забудем.

Если бы я была сейчас на боксерском ринге. У меня был бы мощный нокаут. Я отвернулась в окно, чтобы скрыть свое состояние.

– Эй, ты чего? Такая же рева, как и я? Не стесняйся, со мной можно и поржать, и поплакать. И коньячку бахнуть! Блин, я не бухарик, честно, а то мы второй раз видимся, и я второй раз предлагаю тебе выпить, – она залилась смехом, а я была близка к тому, чтобы повторить ее звуки, но лишь улыбнулась в ответ. Я утратила способность смеяться. Меня это не особо напрягало. Но сейчас мне отчаянно захотелось вновь овладеть этим навыком.

– Какао с перцем говоришь? Никогда не пробовала. Звучит по-извращенски.

– Так и есть. Только Кира, да ее муж Макс у нас его любили. Два извращенца. Такая у них любовь была, в книжках о такой нужно писать. Фильмы снимать. Макс даже открыл кофейню, где варят только какао, в память о Кире, – Эми мечтательно болтала, а я второй раз именно в этот момент отпила кофе и снова обожгла язык.

– Очень романтично. И чем же закончилась их история? Слышала, у ее мужа новая жизнь, ребенок родился.

– Не суди книгу по обложке, Аделина. Не все так однозначно. Его ребенок не отменяет чувств к Кире. В жизни всякое бывает. Знаешь, мне кажется, если бы не Кирюшка, Макс бы сошел с ума и что-то сделал с собой. На похоронах тогда он готов был рядом с ее ямой выкопать еще одну. Только он знает, что пережил за эти годы.

Какао в кофейне звучало, конечно, романтично. Но оно не отменяло фактов его оскорблений и обвинений меня во всех грехах. Факта измены Кире, когда он увидел то видео. Факта слива в сеть интимного видео, которое я подарила ему на нашу, мать его, свадьбу! Это было слишком жестоко даже для него. Факта рождения сына с другой. Все это в любом случае было предательством. Но я все же захотела внести коррективы в поручение няне и позвонила ей, когда мы вышли из цветочного магазина по дороге к папе.

Мы взяли наши цветы, я белые розы для папы, Эми – розовые для меня, и пошли вглубь кладбища. Сама я бы, наверное, не нашла папино место захоронения. Когда мы подошли к нему, я увидела стоящее рядом стеклянное строение.

– Что это? – Сердце забилось быстрее, дыхание на свежем морозном воздухе обожгло горло.

– Это могила Киры. Макс построил этот купол, чтобы ей не было холодно. Там всегда тепло, горит свет и много цветов. Если бы ты приехали позже, увидела бы и его, и наших одноклассников.

– Эми, можно я побуду здесь одна? – Я прошептала, не узнавая свой безжизненный голос. Для меня все это было слишком.

– Конечно, я подожду тебя в машине. Только какао Кире занесу. Знаешь, я бы хотела, чтобы ты его попробовала, – Эми улыбнулась и зашла в стеклянный купол, поставила стаканчик и розовые розы на могилу, прикоснулась к моей фотографии на памятнике и вернулась ко мне. – Что-то мне подсказывает, что оно тебе тоже понравится. Но это будет как-то странно, если я дам тебе отпить из Кириного стаканчика. Во сколько ты уезжаешь? Я привезу тебе его в гостиницу.

– Вечером. Но не стоит, Эми, спасибо, – я готова была умолять ее поскорее уйти, потому что сил сдерживать рыдания, у меня уже почти не осталось.

Я третий раз была на папиной могиле. Первый – когда его хоронили. Второй – перед отъездом, до аварии. И сейчас. Я просидела там, обнимая папин памятник, минут двадцать, и у меня так закоченели ноги в моих не предназначенных для сибирской зимы ботинках, что я решилась перед уходом зайти в стеклянный домик хоть немного погреться. Это было жутко. Стоять у собственной могилы. Меня покинули все вменяемые чувства.

– Что ты здесь делаешь, Аделина? – Злой голос Макса за волосы вытащил меня из внутренней пустоты. Я медленно повернулась к нему. В его руках была огромная охапка белых эустом с эвкалиптом.

– Я принесла цветы на могилу Игоря Владимировича. Замерзла и решила немного погреться, – губы с трудом говорили.

– Если погрелась, то уходи. Тебя ждет Эми, – он говорил неожиданно грубо, от его игривых приставаний не осталось и следа.

– Ты знал ее? – Зачем-то я решила помучить себя еще больше, задав этот дурацкий вопрос.

– Это моя жена. И тебе здесь не место.

– Извини. Не знала, что ты был женат. Судя по возрасту твоего ребенка и путешествиям с новой красивой девушкой, ты уже оправился от горя? Или, подожди, ты сделал Кирюшку, будучи женатым? – Я не имела права так говорить, но я хлестала его кнутом своей невысказанной обиды и пожирающей изнутри боли.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни. Беги от меня, пока не засунул в твой милый рот обратно эти слова.

– Мой рот сам решает, чему быть засунутым в него, – я продолжала херачить его своей яростью, понимая, что прямо сейчас я глумилась похабными словами на кладбище в паре метров от папы.

– Пошла. Вон. – Он отвернулся от меня и положил цветы на могилу.

Я посчитала, что эти слова станут прекрасным завершением нашей ненужной встречи.

– Надеюсь, я никогда тебя больше не увижу, – интересно, он слышит, как молотом о наковальню бьется мое сердце?

– Я тоже, Аделина. Потому что в следующий раз ты так легко от меня не избавишься. Но сейчас не то время и не то место.

Я развернулась и начала выходить прочь от Макса и от внутреннего голоса, который требовал и молил одновременно прямо здесь и сейчас рассказать ему всю правду, чтобы освободить его от груза прошлого. Чтобы он смог жить дальше, спокойно и счастливо. Но я не поддалась на уговоры. Иначе не смогла бы уехать.

Прежде чем выйти и закрыть эту дверь в прошлое окончательно, я услышала звук сообщения на его телефоне. Как вовремя. Я даже знала, что написано в этом сообщении от Киры.

“Я тебя отпускаю. Живи дальше. Создавай что-то прекрасное. Но уже без меня. Кира” – такое сообщение пришло Максу на телефон с моего старого номера. Теребя его этими посланиями из ада, я не давала в первую очередь двигаться дальше себе. Мое прошлое стало моими кандалами, темницей, чьи высокие стены не позволяли рассмотреть свет по ту сторону камеры.

Я решилась открыть люк танка и выйти на свежий воздух.

Снести стены своей темницы, снять кандалы.

Я имела право жить дальше.

Как и он.

Я это четко поняла.

Каждый из нас совершил роковые ошибки. Но если мы будем и дальше упиваться ими, то просто захлебнемся этим ядом. Мы все еще живы, значит у Всевышнего есть на нас свой план – и мы можем, просто обязаны стать счастливыми. Иначе зачем это все?

***

Эти два дня в Красноярске стали для меня настоящим потрясением. Все ориентиры, на которые я опиралась после “рождения” Аделины, рухнули. Как я могла так заблуждаться и искренне верить в созданные собой иллюзии?

Уверена, что не предложи мне тогда муж вариант с новыми документами и фиктивными похоронами, я бы сто процентов отказалась от операции. И убила бы не только себя, но и своего ребенка.

Рассказали бы позже обо всем другим или настаивали на более плотном общении с родными, когда я была к этому не готова – сбежала бы в какую-нибудь деревню ото всех. Меня тогда так переклинило, так захлестнула собственная боль вперемешку с чувством вины, что я превратилась в загнанного волчонка, для которого любая близость с родными и их помощь воспринималась, как красный флаг.

И как меня любили и принимали со всеми моими тараканами мама и муж, что позволили пребывать в этой имитации “так будет лучше для всех”, позволив самой вылезти из своего болота. Потому что если бы они сделали это за меня, уверена, я бы ничего не поняла и сопротивлялась бы до последнего, все глубже застревая в трясине, отказываясь видеть очевидное.

Моя семья – это поДАРок небес. И что бы со мной не происходило, как бы сильно я не облажалась, как бы они от этого не пострадали, они меня прощали. И всегда были за меня. Я была частью этой удивительной семьи. Пожизненно. И этот “аванс” мне предстояло отработать сполна.

И начала я прямо с этого дня. В аэропорт меня приехала провожать мама. Ма-ма. Моя мама. Я называла ее так про себя, смакуя это слово со вкусом счастья на кончике языка. Она не спускала с рук Оливку, а та, довольная, пользовалась ее добротой. Муж поглядывал на меня, сверяясь, как мне эти метаморфозы. В ответ он видел Аделину, которая выкарабкивалась из своего кокона невидимки-неживинки.

Эми позвонила, что едет меня проводить и попросила встретить ее у входа в аэропорт. Я взяла Лив, чтобы познакомить ее с подругой и хоть немного дать рукам мамы отдохнуть. На улице нас накрыла огромная белоснежная перина. Мы с дочкой смотрели на небо. С него сыпались самые огромные пушистые снежинки, какие я только видела. Словно сами небеса благословляли нас на что-то новое, прекрасное в нашей жизни. Лив смеялась, пытаясь поймать снежные хлопья голыми ладошками. Я подняла лицо вверх, закрыла глаза и позволила им падать на мое лицо.

Внутри я шептала слова благодарности небу: “спасибо-спасибо-спасибо за второй шанс на счастье, ведь оно было бы неполным без моей семьи”.

А потом показала моей козочке любимую игру из детства, которой научил меня папа – ловить языком снежинки. Мы, как два ребенка, стояли в городе-мегаполисе, полном суеты, и радовались таким простым вещам. Простым да не простым.

– Аделина! – От игры меня отвлек голос Эми, бежавшей ко мне с большим розовым пакетом и бумажным стаканчиком, по всей видимости, с моим любимым какао с перцем, которое я после побега из Красноярска больше не пила. – Это что за медвежонок у нас тут на маминых ручках?

Оливка в бежевом комбинезоне, и правда, была похожа на медвежонка. Она озадаченно смотрела на Эми, для нее было непривычно узнавать столько новых лиц.

– Это Эми, смотри какая она красивая, – я говорила Оливке максимально спокойным голосом, подпрыгивая на носочках, чтобы она чувствовала себя в безопасности. – А как тебя зовут, Оливка? Скажи тете, как тебя зовут?

Она сначала засмущалась, но моя подруга так искренне улыбалась и так деликатно стояла рядом, не пытаясь напором взять ее расположение, что моя малышка расслабилась, заулыбалась, и сказала, как ее зовут.

– Ля-ля, – она так забавно себя называла, что я сама, как чокнутая мамаша, по сто раз на дню приставала к ней с этим вопросом.

– Ляля, какая же ты чудесная. У тети Эми есть для тебя подарок, я как знала, что нужно купить, – она достала из розового пакета самого милого на свете плюшевого медвежонка с розовым бантиком на шее и подала затаившей дыхании Лив, которая шумно чмокнула игрушку. – Пошли в аэропорт, замерзли, наверное? У меня и для тебя есть подарочки, чтобы ты точно не забыла обо мне. Ты же не исчезнешь? Я буду тебе звонить и писать!

Эми так меня чувствовала, что подбирала самые нужные слова. Я не знала, скажу ли я ей, кто перед ней на самом деле, но была уверена – не исчезну. Больше не исчезну. А потом эта красотка повернулась к парковке и кому-то помахала.

– Меня Макс довез. Вы, наверное, успели познакомиться? Это муж Киры. Представляешь, моя машина еще капризнее своей хозяйки. Отказалась заводиться! – От осознания, что он мог сейчас за нами наблюдать, мне стало плохо. Я уже рассталась с ним мысленно и не готова была погружаться в нашу закрытую историю еще раз. – Такси долго не было, пришлось звонить другу, чтобы спасал. Ура! Он спел привезти меня к тебе, но идти поздороваться не захотел. Ну, и ладно!

– Пошли, Оливка уже замерзла, – я быстрым шагом, не оборачиваясь на парковку, поспешила зайти в здание аэропорта, чтобы не столкнуться взглядом с мужчиной, от которого я продолжала бежать, игнорируя все знаки и подсказки Вселенной.

Мама забрала у меня Лив и все не могла с ней наводиться. Эми вручила мне сначала стакан с какао и с видом ученого наблюдала за моей реакцией. Это было так вкусно, что я не сдержала свои восторги. Мое прошлое становилось все реальнее, обрастая родными людьми, запахами и даже вкусом какао.

– Я знала, знала, что тебе понравится. А еще ты говорила, что давно не читала, поэтому я решила подарить тебе это, – она протянула мне книгу, на обложке я прочитала “Фредерик Бакман. Здесь была Бритт-Мари”, перевернула книгу, где было написано обещание, что это произведение растрогает даже самых угрюмых “О любви, новых начинаниях и неожиданных встречах, способных заставить нас по-иному взглянуть на себя и понять: мы способны на большее”.

– То, что нужно, Эми, спасибо тебе.

Я была уверена, что больше никогда не вернусь в Красноярск. Мама хоть и осталась там жить и работала в новом проекте – частной школе искусств для одаренных детей, раз в пару месяцев приезжала ко мне в Москву на несколько дней и водилась со внучкой.

До Темы мы не могли достучаться, он все обещал маме, что скоро приедет – новость о моем воскрешении она решила сообщить ему при живой встрече, а не по телефону.

Эми тоже пару раз прилетала. Я ее обожала и была счастлива, что она вновь поселилась в моей жизни. Она дружила с Аделиной, но каждый раз при разговорах вспоминала о погибшей подруге Кире.

Я стала спокойнее. Счастливее. В моей жизни наступило затишье, пока мои планы по избеганию Красноярска не рухнули как карточный домик спустя два года, летним днем, за неделю до маминого дня рождения. Мне пришлось срочно взять билеты на ближайший рейс и улететь к ней вместе с дочкой.