Коротаем вечер, крадётся ночь,
затихают птицы.
Мы родили дочь, и ещё раз дочь —
был резон жениться.
Может сядем, глянем, на чём весна
собирала кассы?
Слишком много стало искусства на
единицу массы.
Если хочешь, будем горланить рок
до утра, как было?
Или ляжем раньше, в надежде впрок
заготовить силы.
Мы могли бы биться тугой волной
одного экстаза;
Мы могли бы слушать концерт ночной,
плыть по звукам джаза…
По смартфонам! Гонит немой приказ,
застывает тело.
Небосвод темнеет, ему до нас
никакого дела.
Елизавета Клейн
Подрастающий день на лужайке пустующей в зелени
Позабытую кем-то игрушку нашёл и играется
(Непригодный автобус – ресурсы исчерпаны временем,
Но весьма интересный – испачканный силой и храбростью).
Замирание в окнах, а раньше виднелось движение.
Выползает трава, где бежали речушки швов сварочных.
Пересушенный глянец – потрескался лоск со свечением.
Разыгрались осколки лучами с разбитыми фарами.
С головой уплывает в абстракцию старая ржавчина,
Со своих зарисовок сложила картину кустарности.
Иллюстрации рушат останки разбитые, сжатые.
А над ними бессильная бабочка дышит усталостью.
Долетела взглянуть на того, кто прожил её вечности,
Кто увидел, узнал, повстречал, умирал здесь отчаянно.
«У меня возрождения циклов всегда бесконечность есть» —
День подумал, зевая. Накрыл те тела бездыханные.
Наталия Новгородська
Разлито на порции то, что в меня затекало, копилось,
Всё то, что подвергла фильтрации, сушке, повторным
Смешениям с пошлостью разума. Скрыта зеркальность под пылью
Из странностей, в текстах сверкает притворность.
Готова делиться трудами. Всем: «Здравствуйте! Я проведу Вас
В безумство.» Но фразы не стали терпеть, дожидаться
Пока их озвучат, и сами пошли огибать равнодушность
Людей, декораций, поверив, что те должны ждать их.
Они выходили из телодвижений, из сдержанных жестов
Руки, что свободна от свёртков замятых тетрадок;
Гремели, стучали: по стенам, в дверные полотна из жести,
Но звуки ушли в их прозрачность, абстрактность.
Тогда крупы слов захотели сбежать изо рта, разгуляться.
Часть билась о воздух, но кто-то с припадками, в стаю
Сбивался, метался, желая весь вплавиться в разные взгляды.
Вокруг то кружилось, то падало, а я
Стояла на публике голая, в свете, себя ненавидя,
Прикрытая феями, ёжиком, мёртвой медузой.
Заметят такое лишь те, в ком застряли слова, не навылет
Прошли (их края завязала на узел).
Наталия Новгородська
Тихий город у синего моря,
Рядом степи с духмяной травой.
Как люблю твои, Родина, зори!
Уезжая, тоскую душой…
И куда бы ни шёл и ни ехал,
Все дороги ведут в Таганрог.
И дела все как будто не к спеху,
В дом родной лишь ступлю на порог.
Мне акации нашей аллеи
Шепчут песни прошедших времён.
И мечтаю вернуться скорее
В дом, где детством бывал обделён.
Я мечтаю прижаться к ладоням
Милой мамы и, так же, – отца.
Вспоминая о детстве, с поклоном
Целовал бы я их без конца.
Саша Пасса
1.
Говорят же: ровню ищи, не сочти за бред;
Ошибёшься с подругой – нахлебаешься, милый, лиха.
Как же случилось, что воин, мудрец, аскет
Замуж взял за себя чокнутую шутиху?
А пошли птенцы – как с концами свести концы,
Как творить ежечасную битву Духа?
У неё всё песенки, пляски, прорехи да бубенцы.
Отвернёшься к стене – обнимет и поцелует хотя бы в ухо.
Обовьёт, дурная: ни целомудренной красоты,
Ни влекущего обещания рая того земного,
Всё бы травы ей жечь, хохотать и взрывать мосты,
Всякий день изменяя масть, ох, опять, неужели снова.
Говорят же: ровню ищи, не сочти за труд;
Как с такою женой продвигаться к предвечным высям?
Ты же не дурень и не презренный шут,
Ты от иллюзий стремишься быть независим.
Сколько за эту жизнь она тебе написала писем?
2.
Скоморошья шкура моя пестра,
А под нею – волшебного жар костра.
Обними, отогрейся, и всё пройдёт,
Засыпай, мой суженый, до утра.
А под пёстрой шкурою зимний лёд,
Приложи, где больно, и боль замрёт.
Амулет безумно прекрасных лет —
костяная змея, гибкий мой хребет.
А под пёстрой шкурой – стальной скелет.
Мне Праматерь на кости напела плоть.
Муж твой будет, сказала Она, аскет —
Будь готова любую выстоять непогодь.
Положила за сердцем опаловый ясный крест,
Поселила верность в моей груди.
Муж твой будет, сказала Она, мудрец —
За молчанье не очень строго его суди.
Окунала мои ладони в родник-без-дна,
Полный соком Луны и защитой от лих любых.
Муж твой воином будет, сказала Она,
Исцели его раны, когда он позволит коснуться их.
Скоморошья шкура моя пестра,
И тряпьё в бубенцах – на дыре дыра.
Засыпай, мой суженый, до утра.
Я тебе женою сотворена.
Говорят, не ровня?
Да ни хрена.
Валера Дрифтвуд (Успенская)
Если ты слышишь глухой барабанный бой,
Слышишь – единственный из толпы – барабанный бой,
Если Луна из жёлтой сделалась золотой,
Значит, Они пришли за тобой, пришли за тобой.
Если дыбом встают волоски вдоль всего хребта,
Дыбом встают волоски вдоль всего твоего хребта,
А в подреберье – сосущая пустота,
Значит, твоя судьба изменяется навсегда.
И как бы ты ни был чист, искалечен или учён,
Их появления ты не предвидел и не учёл.
Чёрен пером, Безымянный стоит за твоим плечом.
Та, что Не Названа, улыбается ни о чём.
Если дурман закипает в твоей крови,
Чёрный дурман закипает в прекрасной твоей крови,
Даже не думай, не пробуй, напрасно Их не зови:
Нету имён у Тех, кто рождён до первой земной зари.
И вдруг в темноте, среди пляшущих жарких тел,
Сделается дорога, как ты хотел.
Ступишь, пройдёшь по прямой, невредим и цел,
Встретишь и обретёшь именно ту, которую ты хотел.
Те, Кто приходят, когда ты меньше всего готов,
Те, Кто приходят, когда ты совсем готов,
Юн или сед – отречён – не целован – вдов —
Это Они пинком отправляют тебя в любовь.
Смолкнет на миг глухой барабанный бой —
Грянет опять барабанный безумный бой.
Вечно отныне мне танцевать с тобой,
Переплетаться единой судьбой слепой.
Верь, моя радость, белая кость, удалая стать.
Мне ли не знать, моя радость.
Мне ли не знать.
Валера Дрифтвуд (Успенская)
Как поутру моя Госпожа собирается в лес на охоту:
Бурый плащ шерстяной и зелёную грубую куртку наденет,
Крепкий лук снаряжает моя Госпожа, смертоносные стрелы,
Пламень кос убирает Она под суконную серую шапку.
Провожая Её, во дворе плачут старые слуги:
Госпоже бы ходить в изумрудном шёлковом платье,
Госпоже бы украсить чело венцом драгоценным,
Вышивать золотые цветы на торжественной ткани пурпурной.
Знаем лишь мы, подруги, Её охотничья свита:
Всякий же день Госпожа снежно-белого гонит оленя.
Зверь благородный в короне рогов небывалых
Чует ловушки, далече обходит любые засады;
И только в яростной скачке, в предельном усилии тела и духа,
На острие ликующей жизни, в полупяди от смерти,
Равно презрев добродетель и грех – лишь тогда и возможно
В миг вдохновенья добыть снежно-белого зверя.
Знаем лишь мы, Госпожи охотничья свита,
Как над убитым оленем поёт Она дикую песню;
Как срастаются раны его; превращается зверь в человека;
Снова стучит, невредимо, стрелою пробитое сердце.
В чаще лесной ликует весёлая свадьба:
Косы моей Госпожи примяты венком из веток зелёных,
Ярче зари на щеках у Неё румянец пылает,
Статен жених, на Неё по-оленьи он ласково смотрит.
Только минует опять их время любви и покоя,
И затоскует моя Госпожа по своей восхитительной ловле,
И затоскует супруг Её по зелёному лесу,
И обернётся оленем, надев костяную корону.
Как поутру Госпожа собирается вновь на охоту.
Взор Её ясен, светла и опасна улыбка.
Молвит подругам, нам, своей охотничьей свите:
«Вольно же каждой из вас своего выслеживать зверя!
Знайте повадки, любимые тёмные тропы,
След подмечайте любой, мои легконогие сёстры!
Как я иду за Оленем, идите за Туром могучим,
Мудрого Волка ищите, прекрасного гордого Барса;
Благословите стрелы свои поцелуем.
Лишь об одном вам скажу: обходите десятой дорогой
Диких Козлов да унылых, спесивых Баранов!» —
Этот завет, Госпожа, мы никогда не забудем!
Как поутру моя Госпожа собирается в лес на охоту:
Бурый плащ шерстяной и зелёную грубую куртку наденет,
Крепкий лук снаряжает моя Госпожа, смертоносные стрелы,
Пламень кос убирает Она под суконную серую шапку.
Валера Дрифтвуд (Успенская)
Не тяжело предугадать
Судьбы извилистой уклон…
Когда ты ищешь благодать,
Кидая слово, как закон…
Венец творения – исток,
Но ты не мог об этом знать,
Что души падки, как листок,
Когда на теле вещий знак…
Дьявола печать;
Мёртвым не восстать!
Отплеск на челе,
Осень по весне!
Снова в твоём сне —
Ложь горит в огне;
На скитанье лун —
Отголосок струн…
Дьявола печать!
Синь твоих небес…
Ангел или бес?
Перехлёст дорог,
Времени острог!
Шаг – не значит жизнь;
За огонь держись!
От дурмана лет
Повести ответ…
Дьявола печать!
………………………………………………………………..
Преклоняя колени по вечности снов;
То ли быль, то ли хохот от снов…
Извращение веры; мне жаль, очень жаль…
На челе вековая печаль…
…и не скомканы души; молчат времена,
По дорогам глубокого сна…
Твоё имя – рассвет; через тысячи лет,
Зов прелюдии – море огня!
…………………………………………………………………
Дьявола печать!
Мёртвым не восстать!
Отплеск на челе,
Осень по весне!
Снова в твоём сне —
Ложь горит в огне;
На скитанье лун —
Отголосок струн…
Дьявола печать!
………………………………………………………………….
…что ты знаешь, когда тело – жар без любви…
И неверие глаз; и предвестник зари…
Шаг за шагом по склону, наверх, дотемна,
Дань – величие дна; твоё имя – звезда!
Дьявола печать!
Егор Плотницкий
О проекте
О подписке