Глава следующая

Алиса нашла свободный клочок травы и уселась, веером разложив вокруг юбки. Ноги она вытянула и скрестила в лодыжках, а руки уперла в землю позади себя. Из угла рта у девочки свисала недоеденная маргаритка.

– Продолжай, – предложила она, щурясь на Оливера в потоках светливня. Без сомнения, он был симпатичным мальчишкой, но стал бы еще симпатичнее, если бы вымыл с мылом не только голову, но и мысли в ней.

Оливер запустил руку в волосы, и несколько прядей упали ему на глаза, резко контрастируя со смуглой кожей. По цвету они в точности напоминали серебристую сельдь. Алиса на мгновение задумалась, не ел ли он эту рыбу в детстве, и с трудом подавила дрожь.

Мальчик прислонился к соседнему дереву, скрестил руки на груди и смерил Алису долгим взглядом. Она выдержала его, не моргнув.

– Это намного сложнее, чем я думал, – пробормотал Оливер.

– Да? – Алиса невозмутимо продолжала жевать стебель маргаритки.

– Как ты можешь сопротивляться силе моего убеждения?

Алиса пожала плечами.

– Как ты можешь быть таким злобным мальчишкой?

Он нахмурился.

– Я не злобный.

– Но ты по-прежнему считаешь, будто я самая отвратительная девочка в Ференвуде?

Он неторопливо обдумал ее вопрос.

– Ты должен знать, – добавила Алиса, – что я ради тебя и ногой не топну, пока ты не будешь со мной совершенно честен.

И она, вытащив из кармана тюльпан, протянула его Оливеру. Тот поморщился, покачал головой и отвел глаза.

– Не понимаю, как ты можешь есть все эти штуки.

Алиса скорчила гримасу и целиком засунула тюльпан в рот.

– Итак? – сказала она, не прекращая жевать. – Ты считаешь меня отвратительной?

Оливер покачал головой.

Алиса оцепенела.

– Нет?

Последнее слово она проговорила почти шепотом. Сердце так и бухало в груди. До этой минуты Алиса даже не осознавала, как сильно надеялась, что он передумает. Ей не хотелось быть уродливой. Ей так отчаянно не хотелось быть уродливой.

– Ты не считаешь меня отвратительной?

Оливер пожал плечами:

– Я считаю, что ты никакая.

– О…

Алиса опустила голову. Его слова жалили ей лицо: каждый слог – как крохотная змейка.

Никакая было гораздо хуже, чем уродливая.

Щеки Алисы залила краска, на коже расцвели красные и розовые пятна. Оливер это заметил.

– Слушай, – сказал он мягко. – Я просто старался быть честным, как ты и…

– Знаю, – ответила она чересчур громко, быстро моргая.

Не нужно было ей его сочувствие. Алиса подняла голову и, несмотря на пылающие щеки и колотящееся сердце, взглянула Оливеру прямо в глаза. Не важно, что он про нее думает, сказала себе девочка. (Даже если на самом деле это и не так. Не вполне.)

– Тогда будь честен и в остальном, – произнесла она. – Что ты тут делаешь?

Оливер вздохнул. Посмотрел на свои руки. Снова на Алису. Снова на руки. И снова на нее – на этот раз уже не отрываясь.

– Я знаю, что́ ты знаешь.

Полупрожеванная маргаритка выпала у Алисы из открытого рта.

– Боюсь, если я что и знаю, так только то, что не знаю, что ты знаешь.

– Ты не единственная видишь правду, Алиса.

– Что? – Глаза девочки расширились. – Ты… ты умеешь читать мысли? – продолжила она шепотом.

– Нет, – рассмеялся Оливер. – Я обладаю даром убеждения. А еще – способностью узнавать один факт о каждом человеке, которого встречаю.

– Серьезно?

Он кивнул.

– И что это за факт?

– Его самый страшный секрет.

Если бы Алиса уже не сидела, ей бы пришлось немедленно это сделать.

Теперь все наконец объяснилось. Симфония, звучавшая в его крови и костях; красота, заворожившая девочку накануне. Она проистекала из тайных песен и шепотков каждой души, которую встречал Оливер на протяжении вот уже тринадцати лет.

Это было поразительно.

– Ладно, – сказал мальчик, явно чувствуя себя более свободно. – Я был с тобой честен. Взамен мне нужна твоя помощь.

– Сядь, – велела Алиса, указывая на землю рядом с собой.

Оливер подчинился.

– И давно ты знаешь?

– Знаю что?

– Ну… Это самое… – И Алиса сделала замысловатый жест рукой, который не обозначал ровным счетом ничего.

Оливер тем не менее ее понял.

– С той минуты, как тебя увидел.

– Почему же ты молчал? Почему рассказал об этом только сейчас?

– Потому что, – и он вздохнул. – Со дня Сдачи прошел почти год, а я до сих пор не выполнил свое задание. Это уже кажется невозможным.

– Но если я тебе помогу… Это ведь будет жульничество?

– Никто не узнает.

– Если только я не расскажу, – нахмурилась Алиса.

– Не расскажешь.

Девочка вскочила на ноги.

– Оливер Ньюбэнкс, – начала она потрясенно, – за всю свою жизнь я солгала ровно три раза – и совершенно точно не буду лгать в четвертый ради тебя. Если ты думаешь, что можешь меня запугать и втянуть в какую-то противозаконную магию – в которую я, между прочим, даже не верю, – то тебе, должно быть, ананас упал на голову.

– Эй, эй! – запротестовал Оливер, тоже поднимаясь на ноги. – Никто от тебя не требует никакой магии. Ясно?

Алиса недоверчиво прищурилась. Мальчик вздохнул и пожал плечами.

– Как бы там ни было, ты наверняка передумаешь, когда узнаешь, что я могу тебе предложить.

– Не передумаю.

– Передумаешь, – ответил Оливер. – Потому что предложить я тебе могу кое-что очень ценное.

– Тебе нечего мне предложить, ты, огурец-переросток!

Оливер смерил девочку внимательным взглядом.

– Алиса, – сказал он, – я знаю, где твой отец.

* * *

– Ох.

Алиса почувствовала себя марионеткой, которой вдруг перерезали нитки. Девочка снова опустилась в траву, оглядываясь с таким видом, будто забыла, где находится.

– Ох…

– Ты поможешь мне, – повторил Оливер, наклоняясь к ней, – а я помогу тебе. Все просто.

Алиса не могла этого доказать, но она всегда знала, что отец жив. Да, она оплакивала его утрату, но ей бы и в голову не пришло оплакивать его смерть, потому что она была уверена – абсолютно, совершенно уверена, – что однажды его найдет. Папа просто ушел. Куда-то. Где-то он есть!

Однако ей нужно было удостовериться.

– А что, если ты врешь? – прошептала она, глядя на Оливера глазами размером с подсолнухи.

– Ты бы уже знала, – ответил мальчик, очевидно удрученный этим фактом.

Это и в самом деле было так. Она бы уже знала.

Через неделю после исчезновения отца Алиса совершила самую большую сделку в своей жизни. В то время ее сбережения составляли семь финков – не хватало одного финка до стоппика, – и она потратила их все, чтобы дать магический обет: до тех пор, пока с ее губ не слетит ни одна ложь, никому не удастся ее обмануть или одурачить. Только так она могла быть уверена, что рано или поздно найдет отца. Что никто не собьет ее с пути.

(Должна заметить, что, хотя в Ференвуде было в порядке вещей тратить финки и стоппики на сиюминутные фокусы и причуды, поступок Алисы, несмотря на всю его романтичность, представляется мне чрезвычайно непрактичным. В конце концов, она потратила целых семь финков! Впрочем, мы не можем винить девочку, которая пыталась вернуть хоть какой-то контроль над своей жизнью, правда? Но я отвлеклась.)

– Ох, Оливер, где же он? – вдруг спросила Алиса. Руки ее тряслись, сердце неслось вскачь, а голову переполняли страхи и надежды. – Куда он ушел?

– Не так быстро, – ответил мальчик, поднимая ладонь. – Сначала мы выполним мое задание, а потом вернем тебе отца.

– Но это нечестно…

– Это все, что я могу предложить.

– Нам обоим есть что терять, – возразила Алиса. – Если ты не выполнишь задание…

– Я знаю. – И Оливер смерил ее таким взглядом, что она умолкла. – Знаю, что случится, если я не справлюсь. Необязательно произносить это вслух.

Алиса как раз и собиралась произнести это вслух, когда осознала одно ужасное обстоятельство – и в отчаянии привалилась к дереву, причитая: «О нет, о нет!»

– Что? – Оливер старательно делал вид, что ему не интересно. – Что такое?

– Завтра, – простонала Алиса. – Завтра первый день весны!

– И что с того?

– А то, – ответила Алиса, закипая. – Завтра я сама получу задание!

– Тебе уже двенадцать? – удивился Оливер. – Я думал, девять.

Алиса предпочла пропустить это замечание мимо ушей.

– Что, если мне поручат поймать дракона, как Фэнни Бердфинску? Или отправят к звездам, как Сэлли Содкрайер? Или скажут целый год подковывать коров серебряным пенни?

– Глупости, – бросил Оливер. – Никто тебя не заставит подковывать коров серебряным пенни. На худой конец – золотым никелем, или…

– Или мне велят объезжать диких коз! Ох, Оливер, тогда я не смогу тебе помочь.

– Ладно, – сказал он, потирая лицо ладонями. – Я понял.

Едва родившиеся надежды Алисы были разбиты вдребезги. Их осколки аккуратной стопочкой лежали у ее ног.

– Если только… – вдруг начал Оливер.

Алиса подняла на него несчастный взгляд.

– Если только… – повторил мальчик и умолк.

– Продолжай.

Оливер с сомнением на нее покосился.

– Если только ты не откажешься от Сдачи.

Алиса судорожно вздохнула.

Отказаться от Сдачи было выходом, который выходом вовсе не был. Сдача была ее единственным шансом доказать, что она чего-то стоит, и заставить наконец вращаться шестеренки собственного бытия. Каждый ребенок в Ференвуде рос в предвкушении своего уникального задания, личного приключения и главного вызова в жизни.

Алиса мечтала об этом шансе двенадцать лет.

Да, на вид она могла отличаться от прочих горожан, но ее сердце было сердцем истинного ференвудца, и она имела право на задание, как и любой другой. Она шла к этому дню через весь младшерост, среднерост и домашнее обучение с мамой – к тому заветному часу, когда она, несмотря на все свои странности, сможет хоть в этой малости сравняться со сверстниками.

Если она упустит свой шанс, это разобьет ей сердце.

Как разбило ей сердце исчезновение отца.

Святые прянички, она совершенно не представляла, что делать.

* * *

Алиса потерянно брела к городу. Она и сама понятия не имела, почему выбрала этот путь, но сегодня у нее выдался чрезвычайно странный день, и она просто не могла сейчас отправиться домой. К тому же она ходила этой дорогой не так часто. Каждый визит в город становился для девочки болезненным искушением. Там можно было найти (и купить!) столько интересного – но с единственным финком в кармане Алисе оставалось в основном разглядывать и вздыхать.

Теперь девочка шагала по знакомым тропинкам, которые перетекали в мощенные булыжником улочки, без обычного предвкушения. Погруженная в свои мысли, она машинально переступала узловатые корни, обходила спящих пичуг и то и дело прислоняла отяжелевшую голову к какому-нибудь дереву. Вскоре она перестала замечать, где находится и куда направляется. Пообнимавшись пару минут с очередным деревом, Алиса вздохнула и уже собиралась продолжить путь, как вдруг ее внимание привлек какой-то шорох. Оглядевшись, девочка обнаружила и виновника: городская газета беспомощно хлопала бумажными крыльями, зажатая в пальцах переплетенных ветвей. Алиса привстала на цыпочки, высвободила газету и без особого интереса просмотрела новости на первой странице. Кто-то предлагает вареный картофель по пять финков за мешок. Городскую площадь готовят к церемонии Сдачи, приносим извинения за доставленные неудобства. Не видел ли кто карликовую козу мистера Персифаля? Зейнаб Тинксер продает лимонное каноэ за пятнадцать тинтонов.

От последнего объявления у Алисы расширились глаза.

Пятнадцать тинтонов! Да она в жизни не видела столько магии – и даже не представляла, что делать с такой уймой. (Глупости, конечно. На самом деле еще как представляла. Алиса потратила бы все до последнего финка, чтобы найти папу.) Девочка снова подумала, как славно было бы поскорее вырасти, начать зарабатывать самой и перестать зависеть от переменчивых щедрот матери.

Алиса сложила газету и сунула ее под мышку.

В Ференвуде редко происходило что-то, достойное сводки новостей; всё всегда было предсказуемо хорошо. Правда, недавно город потрясла нежданная беда: особенно яростный порыв ветра унес с поля нескольких поросят – но с тех пор прошла добрая неделя. Самой большой трагедией Ференвуда стало исчезновение Алисиного папы три года назад. Эта новость была одновременно и самой странной: никто из жителей города в жизни не покидал его границ.

Алиса тоже никогда не выезжала за пределы Ференвуда. И никто из ее знакомых ребят. Единственным исключением в размеренной жизни ференвудцев становилось традиционное задание – но, выполнив его, все они непременно возвращались домой. Городок был с трех сторон окружен морем, и чтобы выбраться в большой мир, им приходилось огибать Феннельскайн – в котором, как я уже упоминала, ни один из них не был по очевидным причинам. (Здесь нужно сделать оговорку, что лично мне эти причины отнюдь не очевидны, но за все время наблюдения за Ференвудом мне так и не удалось добиться хоть сколько-нибудь вразумительного ответа, почему ференвудцы с таким упорством избегают встреч с соседями. Боюсь, этот ответ оказался бы весьма банальным: например, они считают Феннельскайн невыносимо скучным, – хотя утверждать наверняка я опять-таки не возьмусь.)

Однако главная причина, по которой никто из ференвудцев не покидал города, заключалась в том, что для выживания им была необходима магия. Отец ушел три года назад – такой срок считался в Ференвуде смертельным. Едва ребятишки осваивали язык, родители принимались твердить им, что уйти из города – значит обречь себя на верную гибель. Они питались магией, дышали ею; магия составляла саму суть их бытия. Отношения ференвудцев с землей представляли собой полный симбиоз: горожане мирно жили среди грядок и деревьев, а те взамен обеспечивали их всем необходимым. Зерна магии, от рождения укорененные в обитателях Ференвуда, заботливо взращивались землей, которую они удобряли и вспахивали.

Без земли им было не выжить.

Именно в этом заключалась главная беда, боль и правда, которая делала потерю отца столь безнадежной: за пределами Ференвуда магии не было. По крайней мере, достоверно о таком никто не слышал. Конечно, ходили слухи, что есть и другие, далекие волшебные земли, – но людям только дай почесать языками, правда? Слухи рождаются от скуки, а подобная чепуха – от безрассудства. Что до Ференвуда, все его жители предпочитали полагаться на проверенные знания, а не выдумки и догадки. Они вообще не очень одобряли выдумки. По крайней мере, так полагала Алиса – хоть и не имела тому прямых доказательств. Утрата отца подточила благоразумие девочки, и теперь она была готова поверить в любую чепуху, способную его спасти, – даже если это делало ее непростительно странной в глазах окружающих. Может, отец нашел другой оазис магии; может, он еще жив. Может, он до сих пор ищет дорогу домой.

В глубине души Алиса жила в эпоху до появления надежных карт, уличных знаков и нумерованных домов. В глубине души она жила в эпоху, когда шагнуть за порог значило сказать «до свидания», а не «прощай»; когда разлука дарила надежду на новую встречу.

Видите ли, кроме надежды, у Алисы ничего не было – но с нею она могла взобраться на любой холм и переплыть океан.

* * *