Вспоминаю о прошлом Хуайиня[92]
Славный Муж да от злых собак
Не потерпит грубых обид![93]
Он в Трех Ци себя утвердил[94],
После смерти стал знаменит.
Все ж потомки должны иметь
Снисхожденье, его браня:
Он убогой прачки еду
Не забыл до последнего дня[95].
Вспоминаю о прошлом Гуанлина[96]
Цикады стрекочут, вороны галдят, —
Все как наяву предстает.
Но где они, дамбы династии Суй
Былые краса и почет?
Он был неуемным, Ян-ди – государь,
Любитель красот, жизнелюб,
Издревле болтлива людская молва,
Язык человеческий груб!
Вспоминаю о прошлом Таоеду[97]
Засохшую траву, ленивые цветы
Пруд обмелевший отразил, – и больно,
Что персика листва летит от веток прочь
И что разлука ждет сердца влюбленных.
Грустна судьба лючаоских господ,
Их знатности завидовать не надо:[98]
Ведь толку нет от лика на стене
И имени, начертанного рядом![99]
Вспоминаю о прошлом Темной обители[100]
Как ни беспредельна ширь – беспредельней скорбь.
Задохнувшись, не течет Черная река[101].
Струны превратились в лед, грустно отзвенев[102],
Но в ушах ее звучит прежних дней тоска.
Пред потомками смешным и ничтожным слыть
За порядки и дела будет Ханьский двор.
Всем сановным, всем чинам, челяди гнилой,
Десять тысяч лет не смыть подлости позор![103]
Вспоминаю о прошлом горы Мавэй[104]
Безжизненно лицо. На нем лишь пудры след[105].
И, каплями светясь, застыл холодный пот.
Тепло и нежность – все исчезнет навсегда
И растворится вдруг в безбрежности пустот.
Что было – то прошло, и ветер отшумел,
Ее веселых дней не возвратить назад.
Могильная земля укутала ее,
Но даже под землей не тает аромат!
Вспоминаю о прошлом храма Пудунсы[106]
Душа малютки Хун ничтожна,
И правил в ней порок один[107],
Когда, как сводня, приглашала
Чжан Шэна к девушке Инъин.
Пусть пытке старшей госпожою
Хуннян подвергнута была, —
Влюбленные нашли друг друга,
Их жизнь дорогу обрела!
Вспоминаю о прошлом Обители цветов мэйхуа[108]
Придя, он встанет возле мэйхуа,
А может быть, недалеко от ивы.
Но не ему ль дано портрет узреть
Той девушки – воистину красивой?[109]
Сойдясь, не будут вспоминать Чуньсян[110],
Сказавшую, где Ду Линян могила, —
И так уж год, как западных ветров
Он о разлуке слышал стон унылый![111]
Прочитав стихотворения, все пришли в восторг и захлопали в ладоши.
– Первые восемь стихотворений исторически достоверны, – произнесла Баочай. – Чего нельзя сказать о последних двух. А жаль. Надо было и их написать в том же духе.
– Нет, нет! – запротестовала Дайюй. – Напрасно сестра Баочай придирается! Конечно, в официальной истории вы ничего подобного не найдете. Это скорее неофициальные жизнеописания. Но на подобных сюжетах часто строятся пьесы, их знают даже трехлетние дети! А о сестре Баочай и говорить нечего!
– Дайюй права! – заметила Таньчунь.
– Ведь Баоцинь побывала в тех местах, о которых пишет! – поддакнула Ли Вань. – Пусть этого нет в официальной истории, но из уст в уста передаются предания, и люди им верят. Я собственными глазами видела четыре могилы наставника Гуаня! Кстати, наставник Гуань лицо вполне реальное. Но потомки слагали о нем легенды, и точно неизвестно, где именно он захоронен. В «Описании земли», например, говорится, что у некоторых знаменитых людей много могил. Происхождение большинства древних реликвий вообще неясно. Два последних стихотворения хотя и недостоверны исторически, но их содержание часто служит темой для романов и пьес. Эти пьесы всем хорошо известны, а отдельные реплики из них даже употребляются как пословицы. В общем, не так опасно слушать арии из «Западного флигеля» и «Пионовой беседки», как читать вредные книги. Впрочем, все это придирки сестры Баочай.
Баочай ничего не могла возразить и умолкла. Затем все принялись отгадывать загадки, но ни одной не могли отгадать.
Зимой дни короткие, быстро стемнело, и сестры отправились ужинать к госпоже Ван.
Вдруг пришли и доложили:
– Приехал Хуа Цзыфан, старший брат Сижэнь. Мать Сижэнь тяжело заболела и просит дочь приехать.
– Можно ли не отпустить дочь к матери?! – промолвила госпожа Ван. – Мать и дочь – единое целое.
Госпожа Ван велела Фэнцзе отправить Сижэнь домой. Фэнцзе позвала жену Чжоу Жуя и сказала:
– Сопровождать Сижэнь пошли женщину, которая при выездах следует за госпожами. Ты тоже поезжай. Возьми с собой двух девочек-служанок. Коляску, в которой поедет Сижэнь, пусть сопровождают четверо слуг. Во второй коляске поедешь ты, в третьей – девочки-служанки.
– Слушаюсь, госпожа! – ответила жена Чжоу Жуя и собралась уходить, но Фэнцзе ее окликнула:
– Сижэнь очень бережлива, но ты передай, что я велела ей одеться получше и взять побольше платьев. Да упакуйте все как следует и не забудьте захватить грелку для рук. Пусть Сижэнь ко мне непременно зайдет, я сама все проверю.
Жена Чжоу Жуя кивнула и вышла.
Спустя немного Сижэнь пришла к Фэнцзе вместе с женой Чжоу Жуя и двумя маленькими служанками, которые несли узел с платьями и грелку для рук.
Фэнцзе внимательно оглядела Сижэнь. Прическу ее украшали золотые шпильки, на руках сверкали браслеты с жемчугом; из-под накидки, подбитой горностаем, виднелась черная атласная безрукавка на беличьем меху. Зеленая юбка была расшита золотом.
– Этот наряд тебе очень идет, его подарила госпожа, я знаю, – произнесла Фэнцзе, оглядев Сижэнь с ног до головы, – но безрукавка все же мне кажется простоватой, да и замерзнуть в ней недолго. Надо бы потеплее одеться!
– Госпожа обещала мне подарить в конце года накидку на пушистом меху, – ответила Сижэнь.
– У меня есть накидка, только мне не нравится, что она отделана мехом, – сказала Фэнцзе. – Я давно собиралась ее переделать, но ладно, дам тебе поносить. А потом переделаю, когда к Новому году госпожа подарит тебе другую.
Все засмеялись.
– Вы и так раздарили уйму вещей, – возразила, смутившись, Сижэнь. – То говорите, что от себя дарите, то – что от старой госпожи. Но все это так, ради смеха.
– Госпоже такое и в голову не приходит, – улыбнулась Фэнцзе. – Но разве это важно? Главное – не уронить достоинства. Нечего и говорить, что мне приходится нести убытки, – зато служанки хорошо одеты и не страдает мое доброе имя. Ведь не над служанкой станут насмехаться, если она неказиста, как подгорелая лепешка, а надо мной, скажут, будто, управляя хозяйством, я довела вас чуть ли не до нищеты.
– Вы – сама мудрость, госпожа! – растроганно вздыхали служанки, слышавшие этот разговор. – Вы и старшим госпожам угождаете, и нас не забываете!
Между тем Фэнцзе приказала Пинъэр принести безрукавку из темного набивного шелка, подбитую восемью шкурками голубого песца, и отдала Сижэнь, после чего осмотрела содержимое узла, – там были две безрукавки и два халата. Фэнцзе приказала Пинъэр принести шелковый платок цвета яшмы, завязать в него плащ, защищающий от снега, и тоже отдать Сижэнь. Пинъэр вышла и вскоре вернулась, неся два плаща: темно-красный, поношенный, и поновее – из голландского сукна.
– Хватит и одного, – возразила Сижэнь.
– Возьми себе темно-красный, – сказала Пинъэр, – а второй передашь по пути барышне Син Сюянь. Вчера все так красиво выглядели на фоне снега – кто в меховой накидке, кто в плаще на меху! Одна Син Сюянь дрожала от холода в своей плохонькой одежде, жалко было ее! Так что плащ ей пригодится!
– Вы только на нее посмотрите! – вскричала Фэнцзе. – Не спросись, вздумала дарить мои вещи! Будто я мало потратилась!
– Барышня Пинъэр знает, что вы всегда готовы угодить госпоже, к тому же добры к служанкам! – сказали все хором. – Что вы не мелочны, не стараетесь побольше урвать для себя, заботитесь о прислуге. Иначе она не посмела бы так поступить!
– Да, Пинъэр хорошо меня знает! – рассмеялась Фэнцзе и обратилась к Сижэнь:
– Если с твоей матерью случится несчастье и ты задержишься, пришли человека предупредить, я велю тебе отвезти постель. На домашней постели не спи и туалетными принадлежностями там не пользуйся. – Затем она сказала жене Чжоу Жуя:
– Тебя учить незачем, ты знаешь, какой у нас заведен в доме порядок.
– Не извольте беспокоиться, – поспешила ее заверить жена Чжоу Жуя. – Как только приедем, всем домочадцам велим удалиться. А уж если задержимся, прикажем отвести две отдельные комнаты.
Сказав так, жена Чжоу Жуя попрощалась с Фэнцзе и вышла следом за Сижэнь. Она приказала мальчикам-слугам зажечь фонари и сопровождать коляску. Они направились к дому, где жил Хуа Цзыфан. Но об этом мы рассказывать не будем.
Между тем Фэнцзе вызвала двух мамок со двора Наслаждения пурпуром и приказала:
– Выберите одну из старших служанок потолковее и пошлите на ночь дежурить в покои Баоюя, Сижэнь вряд ли сегодня вернется. Да смотрите, чтобы он чего-нибудь не натворил.
Мамки удалились, но через некоторое время вернулись и доложили:
– В покои второго господина Баоюя мы послали Цинвэнь и Шэюэ, а сами вчетвером по очереди будем неотлучно находиться в прихожей.
– Проследите, чтобы Баоюй пораньше лег и пораньше встал, – наказала Фэнцзе.
Мамки обещали в точности исполнить ее приказание и возвратились в сад Роскошных зрелищ.
Вскоре вернулась жена Чжоу Жуя и сообщила Фэнцзе:
– Сижэнь пока останется дома, ее мать умерла.
Фэнцзе немедленно передала эту весть госпоже Ван, а сама приказала одной из служанок пойти в сад Роскошных зрелищ за постелью и шкатулкой с туалетными принадлежностями. Баоюй велел Цинвэнь и Шэюэ собрать все самое необходимое.
Вскоре пришла служанка и взяла у Цинвэнь и Шэюэ все, что они приготовили для Сижэнь. Затем Шэюэ и Цинвэнь сняли украшения, переоделись на ночь, и Цинвэнь села греться у жаровни.
– Не строй из себя госпожу! – заворчала Шэюэ. – Мне надо помочь, а ты ни с места!
– Я и одна могла здесь управиться, – ответила Цинвэнь. – Но раз уж ты взялась, пошевеливайся, а я хоть сегодня отдохну!
– Дорогая сестра, – попросила Шэюэ, – я постелю второму господину, а ты занавесь зеркало и задвинь верхние занавески – я не достаю, ты выше ростом.
С этими словами она пошла стелить Баоюю постель.
– Стоило мне присесть, как она сразу подняла шум! – пробормотала вслед ей Цинвэнь. Это услыхал из своей комнаты Баоюй, опечаленный вестью о смерти матери Сижэнь. Он встал, опустил занавеску на зеркало и, выйдя в прихожую, обратился к Цинвэнь:
– Можешь греться, я все сделал.
– Все время греться не будешь, – с улыбкой ответила Цинвэнь. – Я только что вспомнила, что не принесли постельных грелок.
– А тебе какая забота! – перебила ее Шэюэ. – Второму господину не нужны грелки, нам и жаровни достаточно.
– Если вы не ляжете спать в моей комнате, мне будет страшно и я всю ночь проведу без сна, – сказал Баоюй.
– Я останусь здесь, – успокоила его Цинвэнь, – а Шэюэ пусть ляжет у вас.
Наступила вторая стража. Шэюэ опустила занавески и полог, принесла светильник, подбросила благовоний в курильницу, помогла Баоюю лечь и легла сама. Цинвэнь примостилась возле жаровни.
Во время третьей стражи Баоюй стал сквозь сон звать Сижэнь. Никто не ответил, и он проснулся. Тут он вспомнил, что Сижэнь уехала, и готов был над собой посмеяться.
Цинвэнь тоже проснулась и крикнула Шэюэ:
– Я в соседней комнате и то проснулась, а ты лежишь рядом и ничего не слышишь, как мертвая!
– Ведь он звал Сижэнь! При чем здесь я? – отозвалась Шэюэ и, зевая, перевернулась на другой бок.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она наконец Баоюя.
– Принеси чаю.
Шэюэ накинула халат из красного шелка и направилась к двери.
– Возьми мою накидку, замерзнешь! – крикнул ей вслед Баоюй.
Не говоря ни слова, Шэюэ взяла поданную Баоюем накидку, подбитую соболем, спустилась вниз, вымыла руки, налила в чашку теплой воды и вместе с полоскательницей отнесла в комнату. Затем вытащила из ящика с чайной посудой чашечку с блюдцем, налила и подала Баоюю. Сама она тоже прополоскала рот и выпила полчашки чаю.
О проекте
О подписке
Другие проекты