– Я не прыгаю, идиот, я – думаю. А ты мне мешаешь.

– Странное место для подумать, вы не находите? – он искал способы добраться до девушки, чтобы перетащить ее на безопасную сторону.

– Ты чего хотел, Чингачгук?

– …Поблагодарить тебя за то, что спасла меня вчера.

– Не стоит.

– Довольно смелый поступок для белой женщины.

– Безрассудный скорей.

– Я прошу тебя, перелезь обратно. Это опасно, ветер подует сильней, и ты упадешь, погибнешь.

– Да ну? Что ж, все мы не вечны, – пожала она плечами.

– Как тебя зовут? Аккуратней! – чуть не завопил он, когда Мария стала подниматься с места. Выпрямившись во весь свой рост, она повернулась лицом к индейцу.

– Я не знакомлюсь на мостах, знаешь ли. – Оперевшись на ограждающий забор, она легко толкнулась ногами и перепрыгнула через него. Уже через пару секунд она стояла перед незнакомым мужчиной. – Спасибо за компанию, – улыбнулась она, глядя на ошеломленного индейца, который давно так не боялся, тем более за абсолютно незнакомого человека. – Удачи! – Она развернулась и пошла по мосту дальше.

– …Мы еще встретимся, – прошептал ей вслед индеец, переваривая все произошедшее. В этой девушке было что-то такое загадочное и манящее. Он не мог понять, что именно. Постояв на мосту еще пару минут, когда Мария исчезла из вида, он поспешил вернуться домой.

Мост оказался длинным, и на другую сторону Лазарь добралась лишь спустя минут пятнадцать. А потом еще полчаса ушли на поиск цивилизации и такси. Домой она добралась ближе к десяти часам. По дороге пришлось заглянуть в ближайший супермаркет – умирать с голоду желания не было. Придя домой, разложив продукты по местам, она подошла к всегда включенному ноутбуку. Этот компьютер жил какой-то своей жизнью. В браузере была открыта ее страничка на фейсбуке. Она тоже жила своей жизнью. Прямо на глазах девушки велась переписка с десятками друзей – людьми, которых она не знала. Лазарь закатила глаза.

– Вот так рождаются легенды… приду домой как-нибудь, и – бац! – я уже лауреат Нобелевской премии за мир… – Она взяла со стола зеленое яблоко и откусила. – Наверное, у меня и инстаграм свой есть, я выкладываю там селфи с едой… – махнув рукой, она пошла в ванную умываться.

Помыв руки и умывшись, она проделала уже привычную процедуру – вытащила линзы из глаз и бросила их в очищающий раствор. Снова умывшись, девушка посмотрела на себя в зеркало.

– Ну, привет… – она подмигнула сама себе.

Выйдя из ванной, она села на диван и включила телевизор. Новостные каналы разрывались от экспертных мнений и комментариев по поводу убийства Уокера. Жена сенатора Мерфи то и дело мелькала на экране. Одни обвиняли ее в пособничестве, другие защищали.

– Бедняжка, – выдохнула Мария, доедая яблоко, оставляя лишь черенок, – но, увы, и тебе наверняка есть за что платить.

Лазарь устроилась на диване поудобней, накрылась пледом и под новостные выпуски сама не заметила, как уснула. В голове было слишком много мыслей, и только сон мог их устаканить.

Половину следующего дня Мария провалялась в кровати. Было невероятно лень что-либо делать и куда-то идти. Ночь ей импонировала куда больше. К сожалению, сон не разложил мысли по полочкам, а лишь придал им сил. Лазарь сидела за столом и смотрела в монитор своего ноутбука. Так хотелось с кем-то поговорить, с кем-то, от кого не нужно скрывать настоящую себя. Поразмыслив несколько секунд, она запустила одну из программ, существовавшую в двух экземплярах – у создателя и у нее. Тут же открылось окошко чата на черном экране. На той стороне никого не было, горел красный огонек.

– Ну давай, – прошептала она, – подойди к компьютеру, Горан.

– Что случилось? – спустя две минуты загорелся зеленый огонек, и Горан отписался.

– Не прошло и года… – она выругалась не на английском и тут же осекла себя. – Голова Лазаря, – напечатала она.

– Та, которая пропала, или тебя чья-то еще интересует?

– Завтра я иду на вечер, где ее передадут следующему хранителю… Я не знаю, что мне делать.

– А что тут сделаешь? Сходи посмотри… где еще такое увидишь… – Мария поморщилась от раздражения. Ее собеседник явно не понимал ценности реликвии. Ей не нравились его интонации, хотя она видела лишь текст. На том конце провода явно что-то изменилось, а ее забыли предупредить.

– Послушай меня, Мария, – напечатал Горан, – через два месяца мы завершим план. Он будет выполнен. Ты можешь жить полной, обычной жизнью… Забудь о прошлом, живи настоящим. Это то, чего бы хотел Микаэль.

– Может быть, он этого и хотел бы, да только он умер, – написала она в ответ, чувствуя, как подступают слезы. – И я хочу, чтобы его мечта осуществилась все равно, – сказала она, глядя в монитор. – И по каким-то неведомым причинам Бог дает мне шанс сделать это… – Лазарь положила голову на стол и закрылась руками. – Я попробую… может, это ты ведешь меня?.. К себе… самым коротким путем…

Снова зажегся красный огонек, и программа сама закрылась, а компьютер продолжал жить своей жизнью, не обращая никакого внимания на капающие на него слезы.

В тишине Мария слышала, как семейная пара в соседней квартире обсуждала произошедшее вчера убийство, а в другой квартире женщина играла на гитаре и напевала песенку на французском.

– …Chanson un peu triste, je crois… C’est une chanson d’amour fan, comme celle que tu fredonnais… – пела незнакомка чуть хриплым голосом.

– Да… грустная песня об увядшей любви, которую ты напевал… – повторила Мария слова песни не на английском. – Мне не хватает твоих песенок…

Какой-то ребенок бегал по коридору. Потом его легкие шаги дополнились тяжелыми шагами взрослого человека. Он подходил к каждой двери на этаже и засовывал под двери глянцевые черные флаеры. Один достался и Лазарь.

Она дождалась, пока шаги стихнут, и подошла к двери, подняла флаер с пола.

– Вечер индейской музыки в баре «Этно Гарлем», – прочитала она вслух. – Открытие бара сегодня в 20.00, каждый третий напиток – за счет заведения. – Она еще раз пробежалась по тексту глазами. – Хм, кто-то хочет споить целый район. А вот индейцы меня явно преследуют…

Остаток дня Мария посвятила уборке квартиры. Это помогало отвлечься от всевозможных нехороших мыслей. Закончив ужин, она взглянула на часы – шел десятый час. За окном снова разыгралась несильная метель. Нацепив старые джинсы, теплый толстый белый свитер и пуховик, Мария вышла из дома и направилась вниз по улице. Новый бар расположился всего в ста метрах от ее дома. Несмотря на плохую погоду, народу было много. Местные стягивались к новой алкогольной мекке. Белых среди жаждущих выпить было меньшинство. Возможно, пиво и индейская музыка их не так привлекали, как цветных. Новый бар расположился на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома. Дом относительно недавней постройки, от силы лет двадцать.

Возле входа толпились люди, а из приоткрытых дверей доносилась приятная узнаваемая музыка североамериканских индейцев. Лазарь остановилась у входа. Эту же песню она слышала и вчера. Девушка вошла в бар. Помещение было небольшим, отчего-то прохладным и переполненным уже разгоряченным народом. Расстегнув куртку, Мария стала прорываться к барной стойке. Как раз освободилось одно местечко в уголке – отличный обзор, да и близость к выходу. Заняв место, девушка сделала заказ. Бармен даже не стал ей предлагать чего-либо сверх, а просто пошел выполнять заказ. Получив свой коктейль, Лазарь устремила взгляд на маленькую сцену, где пять музыкантов индейского происхождения напевали любимые мотивы своих предков. Публику эта музыка интересовала мало, все были поглощены собой и своим обществом. Мария с любопытством разглядывала людей и, казалось, наслаждалась тем, что никто из них даже не смотрит в ее сторону. Только сейчас она поняла, что забыла надеть линзы.

– Ну, оно и к лучшему… – сказала она сама себе и закурила. – Опять он… – Она заметила своего знакомого индейца у края сцены. – Что ж, еще один коктейль, и уходим. Пока Чинганчгук нас не приметил.

Допив свой «Апероль шприц», Лазарь расплатилась с барменом и направилась к выходу. На улице было тихо, все люди разошлись. Опять улица наполнилась лишь тихим завыванием ветра. Мария медленно пошла к дому. Боковым зрением она увидела, как кто-то вышел за ней. Она хмыкнула и покачала головой.

– Знаешь, если бы у меня была паранойя, я бы решила, что ты меня преследуешь.

– Может, это небесам угодно, чтобы мы вновь встретились.

– Да зачем ты на мою голову с этих своих небес свалился?..

– Постой! – крикнул индеец. – Я знаю твой секрет.

Мария остановилась.

– Какой из них? – она глянула на него через плечо.

– Тот, который позволяет тебе быть невидимой для жителей этого района.

– Какая глупость, – фыркнула Лазарь.

– Ты живешь в доме для афроамериканцев, ходишь среди них, а они не обращают внимания на белую женщину среди них… они в твоей власти…

– Знаешь, мои услуги психиатра дорого стоят.

– Это твой дар. Он большая редкость… мой дед рассказывал мне о таком. – Индеец сделал несколько шагов к Марии.

– Дар, говоришь? Знаешь, те, кто его ощутил на себе, считают его проклятьем. – Она повернулась лицом к незнакомцу и посмотрела ему в глаза.

– На меня не работает. – Он покачал головой. – Но наша встреча не случайна, мне ее предсказывали.

– Как мило, – передернула она плечами. – И теперь ты спасешь мир? – Девушка улыбнулась.

– С твоей помощью, – кивнул индеец.

– Мой тебе совет, Чингачгук, не пей больше. Козленочком станешь. Давай, бывай! – она махнула ему рукой и продолжила путь домой.

– Мы еще встретимся, – кинул он ей вслед.

Мария вернулась домой и, побросав ботинки и верхнюю одежду на пол у двери, забралась с ногами на подоконник. Небо было в серых снежных тучах, снегопад усиливался с каждой минутой. Лазарь смотрела в небо, будто ища там что-то.

– …Даже в самом темном небе всегда ищи просвет, – прошептала она, касаясь стекла пальцами. – Ты никогда не говорил, что делать, если его нет…

Она прислонилась головой к стеклу и закрыла глаза.

28 февраля 2008 года, Сербия, близ села Сене

Весна в этом году выдалась ранней, но лишь в некоторых районах страны. У подножия Кучайских гор все еще царствовала зима. Деревья на склонах были усыпаны белоснежной мишурой, и морозный ветерок гулял по верхушкам. У самых гор высился древний монастырь Раваница. Когда-то давным-давно он был обнесен высокой крепостной стеной с семью башнями, но до наших дней дожили лишь три. Зимой тут было немноголюдно и тихо. У подножия гор стояла церковь Вознесения Господня. Дорога к ней, выложенная камнями, была засыпана свежим снегом, никто еще не проложил ко входу путь.

Два человека не спеша шли по дороге, о чем-то тихо разговаривая. Мужчина держал за руку свою спутницу так крепко, будто боялся, что ослабь он руку – она исчезнет.

– Не думаешь, что нам бы следовало вернуться домой? – спросила девушка, поправляя шарф.

– Зачем? – спросил Милош Лазарь, с восхищением рассматривая церковь. – Ничего не изменится с нами или без нас. На следующей неделе вернемся, и наша война продолжится. Только теперь мы будем вне закона, только теперь против нас будет полмира.

– Милош, – девушка остановилась, – я уже не понимаю, за что мы боремся. – Она замотала головой. – Если такое сопротивление, может, это никому, кроме нас, не нужно?

– Ну что ты, цветочек мой. – Он повернулся к ней лицом и рукой провел по ее щеке. – Люди боятся, а смелых очень мало. Нас загнали в угол и хотят, чтобы мы сдались. А я не хочу сдаваться, – он улыбнулся, – я хочу совсем другого.

– Чего? – невероятного фиалкового цвета глаза впились в его лицо, ожидая ответа.

– …Это так здорово, что я могу быть с тобой, когда дома война. Но еще больше я хочу, чтобы эта война никогда не дошла до тебя. Все очень просто, Сенка, я хочу, чтобы на Балканы вернулись мир и покой. Чтобы Сербия была Сербией, а не театром боевых действий между Востоком и Западом.

– А я не верю в мир и покой. Всегда найдется кто-то, кому мир придется не по душе.

– Пускай. Знаешь, когда я был малым совсем, мы семьей приезжали сюда. С тех пор здесь мало что изменилось. – Милош посмотрел вокруг. – Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Он взял ее за руку и повел в сторону церкви. Тяжелая деревянная дверь была немного приоткрыта. Вдвоем они вошли внутрь. Внутри никого не было, стояла первозданная тишина. На бледно-серых стенах до самого потолка просматривались старинные фрески. А золотые лики на алтаре поблескивали в лучах зимнего солнца и отражались на мраморном полу. Над ним на длинных цепях свисала кованая люстра с белыми свечами. Справа от алтаря в нише висела икона князя Лазаря. Под ней в стеклянном саркофаге лежали его нетленные мощи. Милош, взяв Сенку за руку, подвел ее к ним.

– Ты ведь знаешь, кто это.

Девушка кивнула.

– Помнишь старую легенду о голове Лазаря?

Сенка мотнула головой.

– Ее мало кто помнит… – Милош посмотрел на икону. – …Покуда не вернется голова к телу, Балканы не будут знать мира и будут тонуть в собственной крови за то, что не уберегли…

– Никто не знает, где она, Милош. И ведь не факт, что с ее возвращением все так и будет.

– Верно. – Он кивнул. – Но знаешь, если бы мне представилась такая возможность – я бы ее вернул. Шанс всегда есть… – Сенка обняла его сзади и прижалась к спине. – Может, – прошептал он, положа свои руки на руки Сенки, – дорога, по которой этой голове придется пройти, и будет тем шансом…

– Дорога важней итога, – прошептали они вместе.

Мария открыла глаза и снова посмотрела на небо. Среди серых снежных туч появилась крошечная прозрачная область. И именно через нее было видно то звездное небо, которое так тщательно скрывается от глаз людей. Мария видела лишь одну звезду, и чем дольше она на нее смотрела, тем сильней глаза наливались слезами. Она слезла с подоконника и присела на колени. Один кирпич под окном был не закреплен. Лазарь поддела его пальцем и выдвинула на себя. За ним была небольшая ниша – тайник. В нем лежала лишь одна старенькая железная коробка из-под клюквенного печенья. Мария достала коробку и вернулась на подоконник. Открыла ее. Внутри была одна-единственная выцветшая фотография и толстая серебряная цепочка с двумя серебряными кольцами. Она тихонько коснулась колец, затем взяла их в руку и поднесла ближе к лицу. На внутренней стороне обоих колец были одинаковые надписи кириллицей: «Заjeдно заувек»^[1]. Мария сжала кольца в кулак и взяла со дна коробки фотографию. На ней мужчина в форме цвета хаки сидел на зеленой траве под раскидистой яблоней и улыбался тому, кто его фотографировал. Мария медленно провела по его лицу пальцами.

– …Дорога важней итога… – прошептала она. – Да будет так. – Несколько слезинок упали на фотографию.