ГЛАВА ПЕРВАЯ. Путь на Сахалин

Трюм парохода был заполнен всяким сбродом: это были воры, убийцы, жены заключенных со своими детьми, которые плыли к своим мужьям на Сахалин скрасить их каторгу; но на самом деле этим бабам там, на Большой земле, без этих бедовых мужиков одним с детьми не прожить. Вот они и собрали все свои пожитки, детей и отправились на остров. Весь этот смрад за три дня пути изрядно надоел Анне. Перед правосудием она была наравне со всеми здесь находившимися, но сама она ставила себя не то чтобы на ступень выше, а считала себя недосягаемой для их ума. Она заняла место в углу трюма, свет единственной лампочки в помещении, где разместилось около пятнадцати человек, не падал в ее сторону. Этого она и хотела, чтобы ни один недостойный взгляд этих людей не смотрел на нее. И если чьи-то глаза встречались с ее, то они быстро их отводили, тяжесть ее взора мог не каждый вынести, даже матерые убийцы в первый же день их совместного путешествия не осмеливались на нее смотреть.

До того как оказаться на пароходе, заключенным пришлось преодолеть долгий путь длиною в два месяца из столицы до Хабаровска. Добирались по-разному, где поездом, где грузовым судном, а когда и пешком. Иногда ей казалось, что этой дороге нет конца и живыми они не доберутся до места. Добравшись до реки Амур в середине июня, заключенные пересели на пароход, который доставит их на остров. Арестанты были не единственными его пассажирами. Он благополучно перевозил провизию, военнослужащих на остров Сахалин. Путь должен был занять не более трех дней, но плохие погодные условия оттянули прибытие на два дня. В отличие от обитателей трюма, остальные пассажиры разместились в небольших, но чистых и обставленных по европейскому типу каютах. Сопровождать заключенных было приставлено пять офицеров, которые были вооружены винтовками.

По законам Российской империи Анна ничем не отличалась от своих соседей. Она не была женой каторжника и не хотела никого навестить на острове, она по решению суда была признана виновной в убийстве двух человек, в котором, к слову сказать, она и в действительности была виновна. Но перед богом она считала себя ни в чем не повинной, и даже жертвой. Она освободила души убитых от предстоящих страданий. Этим она себя неосознанно успокаивала и оправдывала, потому что понимала в глубине своей еще не погибшей до конца души, что никаких страданий и не предвиделось, а ею самой руководили месть, злость, жестокость и все, что еще может быть плохого в человеческой сущности.

Ее одиночество нарушил пожилой мужчина, он подсел к ней и начал разговор.

– Я много на своем веку повидал, много людей встречал. Дружбу водил с такими, что и в аду не сыщешь. А вот на тебя смотрю и не могу понять.

– Что ты не можешь понять? – не дав договорить, прервала она его. – Что такая, как я, здесь делает?

– А какая такая? Если ты здесь, то ничем не лучше остальных. Или тоже песню запоешь, как другие, что ты ни в чем не виновата?

– Ты меня, дядя, со всеми не равняй. Ты вот за что здесь? Дай угадаю. В пьяной драке собутыльника ножом пырнул или напился да жену прикончил.

Мужчина усмехнулся, и по его выражению лица она поняла, что одно из предположений оказалось правдой.

– Ты мне лучше расскажи, за что тебя на остров отправили. Вон видишь ту бабу? – и он указал в сторону женщины, которая сидела в другом конце трюма. – Вот она убила мужа, он пришел домой пьяный, она сгоряча не рассчитала, огрела его по голове чем-то, он и помер на месте. Ты не похожа на нее. У тебя, я думаю, грехи поинтересней.

– Ты что, в душу лезешь?

– Я старый уже, меня, кроме интересных историй, ничего и не радует, а ты точно можешь рассказать что-нибудь забавное. Ты хочешь выглядеть угрожающе, но я по глазам твоим вижу, что ты намного лучше, чем кажешься.

– Заблуждаешься ты, старик, я ровно такая, какой кажусь.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Еврейская девочка

Анна росла без родителей и воспитывалась уже своей пожилой бабушкой. Когда ей было двенадцать лет, болезнь забрала ее мать, а четырьмя годами ранее умер и отец. Тяготы воспитания легли на плечи Розы Яковлевны, внучку она любила всем сердцем. Жили они в деревне, дом стоял в конце улицы, обособленно. Дом был большой и ухоженный, выкрашен в белый цвет, а крыша покрыта черепицей. У главного входа были высажены кустарники сирени, весной их благоухание разносилось по всей улице. За домом располагались надворные постройки, сарай и большой огород. Всего в нескольких шагах от дома было кладбище. И поэтому про их семью гуляло много правдивых и выдуманных разговоров. Ходила молва, что Роза разговаривает с усопшими на кладбище, берет землю с могил для проведения ритуалов. Слухи эти были обоснованны, старушка была известна тем, что гадала желающим узнать свою судьбу, заговаривала болезни и могла связаться с душами ушедших людей. Практически каждая семья в деревне хоть раз обращалась за помощью к Розе Яковлевне. Свои знания она с удовольствием передавала внучке.

Посвящена Анна была в этот иной мир в день кончины матери. Тело усопшей лежало в гробу, гроб стоял на трех стульях, два стула поддерживали изголовье и ноги, третий располагался под гробом посередине. В комнате были зажжены свечи, все зеркала и окна завешаны черной тканью. Вокруг гроба сидели четыре старушки. Анна спала в соседней комнате, в силу своего возраста она не смогла просидеть у тела всю ночь и заснула. Проснулась она оттого, что бабушка потрепала ее за плечо.

– Анна, проснись, – сказала старушка. – Анечка, вставай.

– Уже утро?

– Нет, еще не утро, – женщина встала на колени перед кроватью, и их лица стали на одном уровне. – Хочешь последний раз поговорить с матерью?

Анна ничего не могла ответить на такой вопрос, конечно, она хотела бы поговорить еще раз с родительницей, но как, мертвецы же не разговаривают. Она молчала, а Роза убрала одеяло, приподняла ребенка за плечи с постели и, взяв за руку, повела в комнату с покойницей. Мать была покрыта с головой прозрачным тюлем, и черты ее лица хорошо были различимы. Роза Яковлевна попросила присутствующих женщин выйти из комнаты и закрыла дверь. Они с Анной остались одни. Женщина подвела Анну к изголовью гроба, дала ей кусок воска и лоскут черной ткани.

– Рисуй пентакль, – повелительным тоном сказала Роза.

Анна нарисовала воском пятиконечную звезду и несколько символов в углах, которые велела нарисовать бабушка. Руки у нее тряслись, она еще до конца не отошла ото сна и не могла понять, что происходит. Когда она закончила рисовать, бабушка взяла ее за руку, отвела немного в сторону и начала читать молитву на иврите. Анна знала некоторые слова из молитвы и повторяла их за бабушкой, иногда получалось в унисон, иногда Анна отставала от нее. Анне показалось, что тюль, покрывающий ее мать, зашевелился, она подумала, что это сквозняк. Страх и темнота начали оковывать ее. Вдруг свеча у изголовья потухла, и вслед за ней потухли все свечи в комнате. Из-за отсутствия освещения комната погрузилась в кромешную тьму. Спустя короткое время глаза немного привыкли и начали различать силуэты, бабушка читала молитву, Анна уже не повторяла слова, страх обездвижил ее. Она стояла перед гробом в ногах матери, лежащей в нем.

Сквозь темноту, черную, как смола, она увидела, или ей показалось, до последнего дня своей жизни она так и не узнает, правда это или иллюзия, но мертвец приподнялся и сел в гробу. Анна без сознания упала на пол.