Жизнь шла ровно и размеренно. С работой и учёбой всё ладилось, и Тоня постепенно привыкала к новому ритму, и полностью была довольна жизнью.
Однажды соседка по комнате, Элла, с явным нетерпением и воодушевлением предложила Тоне пойти вместе на празднование Первомая. Девушка говорила быстро, взахлёб, пообещала, что будет весело: «Почти весь наш цех будет! Потанцуем, пообщаемся!»
Тоня сначала колебалась, она не любила шумные компании. Но перспектива сидеть три выходных в одиночестве, среди пустых кроватей и гулкой тишины общежития, показалась совсем уж унылой.
– Ладно, схожу. Если не понравится, то уйду, – подумала она, соглашаясь на уговоры с неуверенной улыбкой.
Утром первого мая проснулись поздно. Тоня оделась быстро, как обычно, а потом с удивлением и лёгким раздражением наблюдала, как Элла снова и снова переодевается, то крутясь перед зеркалом, то перекрашивая губы. Спустя почти час, девушки наконец-то вышли.
По дороге зашли в магазин: Тоня купила сок и печенье, а Элла, сияя, взяла две бутылки вина.
– Ты как всегда?! – с хитрой улыбкой бросила она.
Тоня только кивнула. Алкоголь она не признавала. Несколько раз пробовала, но всякий раз её передёргивало от вкуса.
– Нет, это не моё. И зачем напиваться, чтобы веселиться? Разве нельзя просто общаться? – думала она.
Элла уверенно вела Тоню через многоэтажку к нужной двери. Было ясно, что бывала здесь не раз. Она толкнула приоткрытую дверь, и девушки вошли в наполненную гомоном квартиру. Из колонок лилась музыка, стол ломился от закусок, а воздух был пропитан сигаретным дымом и алкоголем.
Элла оказалась права – девушек из цеха было много. Парней меньше, и почти никого Тоня не знала, кроме Лёшки – наладчика, который уже сидел с рюмкой в руке, весело оглядывая вновь пришедших.
Их быстро усадили за стол. Перед Тоней поставили стакан с вином. Она тихо отодвинула его и налила себе сок в чистый бокал. Громкие тосты, крики, сигареты и хохот лились со всех сторон. Кто-то рассказывал пошлые анекдоты, кто-то уже спотыкался о собственные ноги.
Тоня чувствовала себя не в своей тарелке.
– Зачем я пришла? Глупо. Лучше бы осталась дома, почитала. Хоть выспалась бы, – упрекала она себя мысленно, поглядывая на часы.
Через какое-то время в комнате стало тесно. Подошли ещё люди, и Тоню задвинули в самый угол к окну. Встать и выйти стало просто невозможно.
Возможность появилась, когда начали танцевать. Она осторожно выбралась из-за стола, прошла в спальню, где на кровати громоздились чужие куртки и пальто, и стала искать свой плащ. Он оказался в самом низу, мятый. Она еле вытянула его, выпрямилась и услышала позади щелчок. Дверь за ней закрылась.
Тоня резко обернулась. У двери стоял Лёшка. Он медленно шёл к ней, пошатываясь, с растянутой пьяной улыбкой.
– Куда собралась, пташка? – растягивая слова, спросил он.
– Мне пора. Уже поздно, – старалась говорить спокойно, Тоня.
– Да ну, – шаг вперёд. – Веселье в самом разгаре.
– Я устала. Хочу домой, – быстро натягивала плащ.
Наконец-то надев плащ, она была готова уйти, но не смогла. Лёшка, загораживая проход, медленно покачиваясь шёл на неё.
– А мы с тобой даже не танцевали, – зубасто оскалился он.
– Я не танцую.
Он подошёл вплотную и резко обхватил её за талию. Его лицо оказалось совсем близко. Тоня до отвращения резко почувствовала неприятный запах водки и продуктовой смеси, как из мусорного ведра. Её чуть не затошнило. Ужас и отвращение сжали горло.
– Я научу, – прошипел он ей в лицо.
Тоня упёрлась ему в грудь двумя руками, пытаясь оттолкнуть, но он был слишком большой, чтобы ей справиться.
– Пропусти меня! – резко крикнула Тоня, отталкивая его, но он был сильнее.
– Щас пропущу… Только чуть-чуть побалуем, а? Ты ж взрослая девочка… – он продолжал улыбаться всем ртом, отжимая её назад.
– Нет! Не смей! – закричала она, в панике глядя в его мутные глаза. – Отпусти меня сейчас же, я закричу! – с ужасом взмолилась Тоня.
– Кричи сколько угодно, никто не войдёт, да и дверь заперта.
– Что ты задумал?
– А ты не догадываешься, моя пташка?!
– Я тебе не пташка и я не твоя!
– Да, какая мне разница. Чья бы ты ни была, сегодня, сейчас ты моя, и всё!
Он ещё сильнее обхватил её и прижал к бёдрам. Тоня пыталась вырваться, отрывая его руки от себя.
– Не надо, не делай этого! – задыхаясь от страха и отвращения, громко закричала она.
– Да ты не парься, тебе понравится.
– Нет, не надо, я закричу!
– Кричи, толпе только понравится. Они знают, чем мы тут занимаемся. Когда я с девчонкой, мне никто не мешает. Так что расслабься и получай удовольствие!
Он повалил Тоню на кровать, на кучу чьих-то пальто и начал рвать на ней одежду, отдёргивая сопротивляющиеся руки. Навалился на неё, вдавил в кровать. Руки как клещи, дыхание – как из болота. Она билась, кричала, плакала, стараясь оттолкнуть его. Но он был сильнее. Его рот с грязными зубами хватал её губы, липкие пальцы тянулись под одежду. Она плакала, билась, но ничего не могла сделать.
Сколько это продолжалось?! Ей показалось – целую вечность! Он хрипел, сопел, с носа ей на лицо капал пот. Как он был противен, как она его ненавидела!
Тоня чувствовала, как исчезает воздух, как мир тонет в грязи, отвращении и бессилии.
– Господи… Только бы выбраться. Только бы выжить! – мелькало в голове.
Наконец, он тяжело завалился рядом. Она вырвалась из-под него, дрожа всем телом. Не глядя, натянула на порванную блузку плащ, застегнула его до самого подбородка. Туфли валялись под кроватью. Она едва натянула их, спотыкаясь, кинулась к двери, дёрнула замок, и он поддался.
Распахнулась дверь, и толпа встретила её смехом и аплодисментами. Все хохотали, улюлюкали, кто-то даже свистнул.
Тоня остановилась. Глянула на всех. Знакомые лица: девушки из цеха, с кем пили чай в перерывах, с кем делилась хлебом и нитками, смеялись, глядя на её растрёпанные волосы и скомканный вид.
Она не сказала ни слова. Только бросила на них гневный, полный боли и ненависти взгляд. И выскочила прочь, с трудом сдерживая крик.
Очнулась Тоня оттого, что кто-то аккуратно постучал по её руке. Она медленно повернула голову и увидела рядом молодую женщину. Та была красива, с мягкими чертами лица, и в глазах сочувствие, настоящее, без слов. Женщина молча протянула бумажный платок. Тоня уставилась на него, словно впервые видела такую вещь. Затем взяла и сжала в кулаке так сильно, что пальцы побелели. Её тело раскачивалось вперёд-назад, как у безутешного ребёнка, и взгляд был пуст, направлен куда-то внутрь, в ту самую точку, откуда уже нельзя кричать.
Женщина пододвинулась ближе, осторожно вытащила ещё один платок и снова подала. Но Тоня всё так же сидела, не понимая, что происходит, зачем это, что ей нужно сделать? Внутри было полное оцепенение. Она не могла, не умела больше реагировать.
Женщина мягко обняла её за плечи и стала вытирать заплаканное лицо. Пальцы её были тёплыми, движенья осторожными, как будто она боялась разрушить хрупкую скорлупу, в которую Тоня спряталась от всего мира.
– Тихо, тихо… всё пройдёт… всё забудется… успокойся, моя хорошая, – шептала она, как мать потерянному ребёнку.
Смазанная тушь стекала по щекам. Женщина бережно стирала её, словно боялась причинить боль даже прикосновением. Но слёзы продолжали литься тихо, беззвучно, как кровь из раны.
– Всё пройдёт… всё забудется… – повторяла она убаюкивающим голосом. – Скажи мне, милая, куда тебе идти? Где твой дом?
Тоня с трудом разжала сведённые судорогой челюсти. Губы дрожали. Попыталась что-то сказать, но из горла вырвался, только глухой хрип. Слов не было, только боль. Не было сил объяснять, даже думать не было сил.
Женщина не стала больше спрашивать. Просто молча прижала девушку к себе и погладила по голове. Так, они просидели долго. Время расплылось, будто его больше не существовало. Только боль и пустота.
Наконец, спустя, наверное, больше часа, Тоня подняла взгляд на женщину.
– В общежитие… завода «Труд»… – слабо прошептала она.
В её глазах была такая усталость, такая всепоглощающая безысходность, что та даже на мгновение отвела взгляд.
– Ух ты! Это же на другом конце города. Как ты туда поедешь? – осторожно спросила она, чтобы хоть как-то втянуть Тоню обратно в реальность.
– Зачем?.. – еле слышно, не глядя, произнесла та.
– Как зачем? Тебе нужно домой. Отдохнуть, прийти в себя…
– У меня… – Тоня с трудом выговорила, – больше нет дома. У меня теперь ничего нет!
Она вжалась в скамейку, качнулась, как маятник, и перед глазами снова встали ужасные образы: та закрытая дверь, их смех, равнодушные взгляды. Элла… все они. Они знали. Они слышали. И смеялись. Смеялись над ней. А она кричала. Кричала внутри. Не хотела верить, но всё было по-настоящему.
– Они не остановили. Они смотрели. Им было всё равно. Я для них никто. Я была просто… – как барабаном стучали мысли в голове. – У меня больше нет дома!
– Как это нет? А общежитие? – осторожно переспросила женщина.
– Я не хочу туда… не хочу их видеть… – сквозь стиснутые зубы проговорила Тоня. – Это они… всё они… подстроили…
Её трясло. Лицо налилось бессильной злобой, отчаянием, страхом. Пальцы дрожали, ногти впивались в ладони.
– Ну ладно, ладно, не говори ничего. Попробуй не думать сейчас. Всё потом, милая, потом… – успокаивала женщина, нежно поглаживая её по спине, и добавила: – Знаешь, что мы сделаем?
– Что? – отрешённо переспросила Тоня.
– Мы пойдём ко мне.
– Зачем?
– Потому что ты сказала, что у тебя больше нет дома. А я тебя к себе приглашаю. Просто в гости.
Тоня сидела молча. Мысли вязли. Слова не имели смысла.
– Вставай, пошли, – мягко, но настойчиво продолжила женщина. – Я рядом живу. Встань, пожалуйста. Пойдём ко мне.
– Зачем?
– Поспишь. Отдохнёшь. Умоешься. Просто будешь, и никто тебя не тронет.
– Я не хочу… ничего не хочу…
– Я знаю. Я хочу. Хочу, чтобы ты пошла со мной. Поддержи меня. Просто доверься, ладно? – в её голосе не было нажима, только тепло и решимость.
Тоня медленно, с большим трудом поднялась. Ноги подкашивались, тело ломило, как после побоев. Пульс бился в висках, заглушая всё вокруг. У неё совсем не было сил ни встать, ни передвинуть ноги, чтобы идти.
– Как тебя зовут? – спросила женщина, осторожно беря её под руку.
– Тоня… – прошептала она.
Продолжая говорить, не замолкая, женщина уговаривала, увлекая девушку за собой. Её голос был как якорь, что удерживал Тоню в реальности. Слова текли рекой, и хоть смысл их ускользал, сам звук успокаивал. Тоня не слушала, она просто шла.
– Если бы она меня не нашла… Что бы я сделала? Ушла бы в воду? Бросилась бы под машину? Стала бы кричать, разрывая небо? Сама бы я не выбралась, – мысли метались, как птицы в клетке, больно ударяясь о голову.
Женщина чувствовала, если оставить девушку одну, она не выживет. Не сегодня. Сегодня нельзя. Сегодня слишком больно. Её нужно вытянуть из этой тьмы, хоть за руку, хоть силой. Если её не отвлечь, то она всё время в мыслях будет возвращаться к этому, пытаться найти объяснения и причины произошедшего, стараться понять, почему с ней это произошло?! Этими мыслями она будет мучить себя, значит, не сможет себе помочь. Потому что внутри неё образовалась чёрная, живая дыра. И если её не залатать теплом, дыра засосёт всё и душу, и жизнь. Нужен человек, который поможет ей переосознать случившиеся и помочь отпустить ситуацию. Сейчас главное – просто быть рядом!
Улицы были залиты мягким вечерним светом, но в сердце Тони царила непроглядная тьма. Они шли медленно. Женщина, которая буквально вытащила её из небытия, всё говорила и говорила, слова лились как ручей: тёплые, заботливые, обволакивающие. Тоня почти не слышала их. Плакать уже перестала, но слёзы будто продолжали течь внутри неё, как тёплая соль по израненной душе. Всё вокруг казалось смутным, размытым. Она словно плыла в вязком сне, послушно следуя за незнакомкой, не задавая вопросов.
Прохожие, особенно женщины, окидывали Тоню тревожными взглядами. В её заплаканных глазах было что-то невыносимо узнаваемое: боль, страх, беспомощность. Но никто не решался остановиться.
Они подошли к старому четырёхэтажному дому с потемневшей лепниной. Фасад хранил в себе какую-то особенную, почти камерную тишину, будто дом таил, истории, которые слышали его стены. Женщина, которую звали Аля, открыла дверь ключом, и они вошли в прохладный полутёмный подъезд.
На втором этаже щелкнув замком, дверь отворилась, и их встретил приглушённый запах лаванды, чуть слышный аромат выпечки и старого дерева. В коридоре было прохладно и тихо.
Навстречу, из глубины квартиры, вышла пожилая женщина. Маленькая, крепкая, с ясными, по-доброму внимательными глазами. На ней был кружевной передник, а волосы аккуратно убраны в пучок. Улыбка дрогнула, когда она увидела Тоню. Ту самую, растрёпанную, как будто вывернутую наизнанку, с потухшими глазами.
– Аля… это кто? – спросила она негромко, почти шёпотом. – Что случилось, дочка?
Аля коротко глянула на мать. Взгляд был тяжёл, сдержан.
– Это наша гостья, мама, – ответила она, и еле слышно добавила: – Потом всё расскажу. Сейчас ни слова.
Она сбросила туфли и повела Тоню в ванную.
– Постели в моей комнате на диване, и чай крепкий с лимоном сделай. Халат и полотенце принеси, пожалуйста.
– А может, врача? – прошептала женщина, догадавшись, что случилось неладное.
– Мама, ты ещё скажи милицию! – резко отрезала Аля. – Ни врача, ни допросов. Только душ, чай и спать. Она дома. Всё!
– Хорошо, милая, я всё поняла… – мама суетливо зашагала в сторону кухни.
Аля завела Тоню в ванную и, взглянув на неё, заметила, что та чуть-чуть оживает.
– Раздевайся, – твёрдо произнесла она. – Всё до последней нитки. Всё в мусор. Сюда ты пришла заново родиться, поняла?
Тоня молчала, но послушно тянула пуговицы на плаще. Руки дрожали. Сняв его, с глухим звуком бросила на кафель.
– Всё, всё выбросить… – тихо, сквозь зубы, говорила она, срывая с себя одежду. – Чтобы ничего не осталось!
– Молодец, – пробормотала Аля, сжимая губы до синевы. – Злишься, значит, живая! Будешь жить, слышишь?
Одежда сыпалась на пол клочками, словно умирая в последний раз. Аля аккуратно собирала всё в пакет. В её движениях чувствовались и забота, и внутренняя ярость, и решимость, как будто этим жестом она хотела стереть с девушки всё, что с ней сделали.
Тоня шагнула под душ. Горячая вода хлестала по телу, срывая последние остатки оцепенения. Она стояла, закрыв глаза, давая потокам воды, смыть страх, унижение, отчаяние. Хотелось, чтобы с тела стекала не только грязь, но и память.
– Вот шампунь, гель, – мягко сказала Аля. – Я тут, рядом, не буду мешать. Зови, если что.
Аля вышла, прикрыв дверь. В комнате мать уже закончила стелить постель.
– Где папа? – спросила Аля, стараясь говорить спокойно.
О проекте
О подписке