Глава 9

Визит к Аркадию Петровичу Алексей нанёс через неделю после бала. Естественная мысль о женитьбе посетила его только за день до этого. Он существовал в каком-то тумане, ни на что серьёзное не решаясь, даже не думая ни о чём, что когда-то было важно для него; он просто вспоминал Елену и улыбался ей, как будто она могла видеть его. В общем-то, господин Нестеров не был настолько старомоден, чтобы думать, что брак способен сделать человека счастливым, но другого способа быть с женщиной и не испортить её репутацию в то время не существовало.

Алексей не решился сначала поговорить с самой Еленой, не признаваясь самому себе, что боится её. Боится даже не отказа, а её лица, горящего такой тягой к жизни, что даже его, не юного наивного мальчика, это удивляло. До встречи с Еленой Алексей всерьёз размышлял о возможном браке с Натальей. Но призрак собственного счастья, а не только спасения хорошей девушки, на этот раз победил в нём. Наталья скоро должна была искать себе место, что для дворянки, пусть и из разорившейся семьи, было унизительно. В конце концов, Алексей решил, что ничего никому не обещал, что его вечное желание осчастливить всех просто утопично, а Наталья вряд ли вообще надеялась на него. «Она бы хотела мужа, который любит её, а не женится из убеждений», – последние мысли Нестерова были правдой. Он вздохнул о Наталье и постучал в дверь к Ваерам.

Аркадий Петрович с удивлением встретил Нестерова в гостиной у сестры, но ещё больше изумился, узнав о цели посещения. Елена гостила у Ады, поэтому мужчины беседовали открыто.

Аркадий Петрович уже давно мечтал о родстве с другом Дмитрием, хотя тот и не давал к этому серьёзных поводов помимо болтовни и завуалированных шуточек, а недавно и вовсе укатил на Кавказ, «лечить печень». Господин Грушевский, как и многие вращавшиеся с ним в одном кругу, не питал особенной привязанности к безродному Нестерову, атеисту и спорщику. Правда, состояние служило существенным плюсом для брака, ради него отец Елены готов был закрыть глаза даже на происхождение будущего зятя. Аркадий Петрович не имел чести слышать Алексея во всей красе, поэтому опасности своего будущего положения не предполагал. Считая себя либералом и воспитанным человеком, не желая принадлежать к тем варварским временам, когда молодых девушек силой затаскивали в церковь, Аркадий Петрович дал понять визитёру, что последнее слово останется за Еленой, но лично он не возражает. Аркадий Петрович, может быть, был из тех, кто может лишить ребёнка сладкого, но уж точно не из тех, кто заставляет его есть нелюбимый десерт. Елена могла не опасаться, что её, как Марию Троекурову, обвенчают силой.

Проводив Алексея жеманными выражениями признательности, но терзаясь мыслями о правильности вердикта, Аркадий побежал разыскивать сестру, чтобы точнее расспросить её, знавшую решительно всё обо всех, о достатке Нестерова. «Ничего, – подумал он, кривясь, – в крайнем случае, можно и отговориться. Велика птица!»

В то самое утро в огромном доме Натальи Орловой разразился настоящий скандал. Он странным роком предвосхитил дальнейшую судьбу двух похожих внешне, но очень разных внутренне девушек.

– Это неправда, мама, она лжёт, лжёт! – кричала Ада срывающимся, словно в истерике, голосом.

– Боже мой, перестаньте, барышни! Неприлично так вести себя двум воспитанным девушкам! – пыталась образумить их Наталья Львовна, хотя кричала только Ада, а Елена, несчастная оттого, что её поступок расценили неверно, смотрела на беснующуюся подругу с горечью, слишком глубокой, чтобы оправдываться.

Несколько минут спустя она тихо проскользнула к выходу. Никто её не удержал – все, в том числе и Наталья Львовна, были заняты успокоением Ады.

Возвращаясь домой по раскалённой Северной Венеции, Елена старалась не думать о произошедшем, но разум со свойственной ему непокорностью останавливался на самых болезненных моментах инцидента, заново переживая унижение. Какой же она оказалась маленькой дурочкой, если подумала, что кто-то поверит в бескорыстность её желания освободить подругу от пагубного влияния Аркадия Петровича! Скоро Елена осознала, что ярость Ады вполне закономерна и даже понятна. Естественно, первая мысль в голове очарованной девушки: «Ты просто ревнуешь меня к отцу!» Елена на миг представила, что это правда, и против воли выдохнула. Втайне она всегда мечтала о том, чтобы отец отвлёкся от своих вечных поучений. Елена только сейчас поняла, что хотела бы этого брака, и, не будь Ада Адой, с радостью бы держала корону во время обряда. Не все понимали необратимость венчанных союзов. Вот что угнетало её больше всего.

Да и как можно было раскусить Аркадия Петровича? Разве те люди, которых мы видим в лучшем ракурсе – блистающими чисто вымытой кожей на маленьких собраниях, с которыми болтаем о глупостях или лениво обсуждаем последние события, могут поведать что-то о грязи в своей душе? Многие и не подозревают о такой в себе, считая всё остальное человечество дураками и подлецами, одобрительно кивая и хихикая после афоризмов модного острослова. «Да, как много в мире зла, куда катится человечество? Просто ужасно, все плохие. Исключая меня, естественно».

Понимая, что она наделала и подозревая последствия, Елена не в лучшем расположении духа наткнулась на Алексея, несшегося по улице с непонятного рода улыбкой. Увидев девушку, Нестеров опешил и минуту не мог выговорить ничего путного. Он был взволнован, словно забыл о том, что они живут в одном городе и встретиться могут не только по уговору. Было уже обыденно идти наперекор всем, говорить, что думаешь, избрать для себя иную дорогу, а признаться в любви женщине оказалось делом непосильным. Он и пошёл сначала к её отцу не из уважения к буржуазному педанту, а из страха увидеть её вздёрнутую бровь и смеющиеся над его словами черты. Пусть лучше она узнает всё от отца, тогда возможный отказ не будет так страшен. Алексей не забыл подумать и о том, что Елена в вопросе любви оказалась куда смелее его, и это так же не прибавило ему самоуважения.

Елена, напротив, предстала перед ним спокойно-уверенной, как будто поняла, что он запутался в её сетях не меньше, чем она в его, а, раз их шансы равны, что проку стесняться? Она рада была увидеть его, сейчас он один мог унять неприятные мысли.

– Алексей! Как приятно видеть вас снова. Уже неделя прошла после бала. Что-то случилось? – добавила она заботливым голосом, – вы неважно выглядите.

Вспомнив, сколько мучительных минут пережила, надеясь, что в доме раздастся звонок или курьер принесет записку, Елена хотела укорить Алексея, но передумала, наслаждаясь его близостью.

– Всё хорошо. У меня были дела, – буркнул он, уставившись на свои ботинки. – А вот вы прекрасно выглядите.

Елена улыбнулась. Алексей подумал, что его состояние теперь похоже на помешательство. Он долго сопротивлялся влюблённости и следующей за ней беззащитности, но, будучи живым человеком, не устоял. За её улыбку он готов был… Он не придумал, что именно, потому что Елена быстро заговорила, понизив голос. Интонации её мягкой речи тихо вибрировали, что свидетельствовало о волнении.

– Алексей, мне нужно посоветоваться с вами. Я… я верю, что вы выслушаете и фыркать не станете, вы ведь… – она слегка покраснела.

– Разумеется, вы можете мне всё рассказать, попытаюсь сделать всё возможное.

– Вы ведь знаете Аду Орлову? Мою подругу.

Он кивнул, продолжая сосредоточенно слушать и вспоминая, как спорил с Адой месяц назад.

– Так вот… Она, то есть мой отец… Ох. Они собрались пожениться.

При этих словах Алексей присвистнул, давая понять: «Вот дал старик!» Он не думал об Аде, но, всё же, где-то в подсознании понимал, что она достойна лучшей участи. Еленин отец не вызывал у него никакой симпатии. Даже больше – недоумение и странную настороженную жалость, смешанную с частым у него отстранением от тех, кто не признавал его.

– Да, ну так… Алексей, я всё вам скажу, но не вынесу, если вы возненавидите меня! – при последних словах она посмотрела на Нестерова огромными от страха глазами. Он мог бы подумать, что Елена выглядит жалко, но был слишком для этого влюблён, поэтому с досадой встретил эту мысль.

– Я вам клянусь, что не возненавижу вас.

– Хорошо. Не у вас одного была несчастливая семья. Моя мать зачахла в двадцать девять лет во многом благодаря отцу. Вы не представляете, каким он бывает с женщинами, причём даже с любимыми. Любить он своеобразно умеет, конечно, но… Ни во что не ставил маму, сделал её жизнь похожей на кошмар. Может, она и сама была в чём-то виновата, но всё – таки… Мы же уязвимы больше вас, а обычно все твердят, что мужчина должен быть главным в семье. Но главным же не значит – диктатором! Да, мама была слабой, но он должен был позаботиться о ней. А он, поняв это, стал шутить над ней. Ему-то казалось, что это всё безобидные шутки, а как она это воспринимала… Сидела, как статуя, и только вытирала платком глаза. А потом вовсе любовницу завёл у неё на глазах. Тут она и зачахла совсем, ребёнка носила, но не выносила. Умерла в родах. Ведь психическое состояние отражается на телесном образе, вы сами говорили мне это.

Елена поперхнулась подползшими к горлу слезами. Глаза застилала прозрачная плёнка. Алексей стоял тихо.

– Так вот, – продолжала Елена, вытерев слёзы нежной ладонью, – он её в могилу свёл. Кто-то может говорить, что она сама была в ответе за себя, виновата, что такая слабая, но… Тут уж ничего не поделаешь – свёл, и всё. Правда, переворачивать случившееся по-всякому можно, но от истины не денешься никуда. Потом вы бы видели, как он с Аглаей обращался, как с собакой какой-то!

– Аглая – это…

– Любовница его, или как сказать можно ещё – наложница, что ли. Она ему троих мальчиков родила, и все бойкие, смышлёные. А ему хоть бы что. Незаконные – и всё. Не люди, не дети. Он только меня любит, да и то, наверное, потому, что я в браке родилась. Теперь – то он строит из себя безутешного вдовца! Так он эту Аглаю… Вы бы видели, как она рыдала, когда мы совсем в Петербург переехали. А ему всё равно, только ворчал. Ну как так можно, как? – она с мольбой посмотрела на него, словно прося уничтожить несправедливость и боль. – А теперь я, как представлю, что он и Аду так же уморит, так мне жутко становится.

Нестеров молчал долго, глядя то на неё, то на струящуюся в канале воду, прозрачную и весёлую несмотря на сдерживающие её камни.