Глава 2. Первый протокол

Гул подъёмника стих, и двери распахнулись. Адриан шагнул на платформу, разрывая сумрак мягким светом, который ворвался из кабины лифта за его спиной. Этот свет был неярким, рассеянным, но в пустом зале казался почти ослепительным – он струился по полу, цеплялся за рёбра конструкций, вытягивал из тени очертания колонн и кабелей, словно пробуждая пространство от сна.

Металл под ногами тихо загудел, передавая вибрацию вверх по телу – глухой, почти живой отклик. Зал был огромен, как собор, наполненный выжидающей тишиной. В самом центре, погружённый в полумрак, парил KENAZ: темный, гладкий, идеально симметричный, как будто его вырезали из ночного неба.

Он ещё не передавал сигналы, ещё хранил молчание. Но это молчание давило на психику сильнее любого звука. Адриан чувствовал, как каждый луч от лифта, каждый шаг и каждый вдох, все эти мелочи навсегда врезаются в этот момент – в точку, после которой история человечества будет переписана.

Центр управления Global – гигантская сфера из стали и стекла, утопленная на пол километра под землёй всегда встречала своим металлическим перешептыванием озона и лёгким холодком системы кондиционирования, циркулирующего в трубах охлаждения.

Виден был лишь сумрачный купол потолка, испещрённый светящимися линиями данных. Стоило на секунду сосредоточить свое внимание и линии становились картой: 20 миллионов точек Южного сектора окрашивались синим, жёлтым или тревожным красным. Сегодня красных почти не осталось.

– Доброе утро, сэр. – Оператор-аналитик отвёл глаза, когда Адриан прошёл в центр.

Короткий стол из прозрачного монолитного стекла сплетался с голографическими проекциями. Совет уже ждал. Семь фигур: министры, кураторы корпораций, пара военных. Все в одинаково тёмных костюмах, как будто выкроенных у одного портного. Лишь глаза каждого выдавали нервное мерцание. Адриан приветствовал всех едва заметным кивком и коснулся панели: в центре стола возникла голографическая сфера, на которой загорелся ярче Южный сектор – первая территория, где пилотный протокол был применён вживую.

– Отчёт, – произнёс он спокойно.

Оператор вызвал таблицу.

– Синхронизация – 94%, стабильность канала – 99,2%. Три процента – под наблюдением, остальные три – признаны нестабильными, подлежат изоляции.

– Нестабильными? – голос министра логистики резанул нервной ноткой.

– Нейтро-поведенческая несовместимость, – ответил аналитик. – Цифра в пределах статистической погрешности, сэр.

Адриан бросил быстрый взгляд на диаграмму метаболических волн: синие столбики бились ровно, будто упорядоченные сердечные ритмы.

– Уровень спонтанной агрессии? – спросил он.

– Снижен на восемьдесят семь процентов.

Министр социальной интеграции глобального проекта позволил себе выдох облегчения. Кто-то из кураторов шевельнул плечами, сглатывая слюну обдумывал, как задать вопрос: исчезают ли в статистике люди, когда их лишают выбора? Но вопрос вслух не прозвучал.

Слева от голограммы стоял начальник службы безопасности, Хагал. Он сдержанно держал руки за спиной, тень от стола пересекала безупречно выглаженный китель. Ни одного лишнего движения и ни одного лишнего взгляда. Он казался встроенной частью этой инфраструктуры которая должна была изменить ход истории человечества. Адриан отметил его присутствие без слов и переключил карту.

На сфере ярче загорелся Восточный сектор – огромная территория мегаполисов и фермерских зон. Серые зоны обозначали предполагаемые очаги протестов.

– Мы готовы к расширению, – сказал глава оперативного отдела, выводя график. – Дата активации первого протокола начнется через сорок дней.

Один из учёных-советников поднял руку, позволяя робкое высказывание.

– Сопротивление там достигает тридцати пяти процентов, – напомнил он. – Риски… могут оказаться не линейными.

Адриан ввёл на стекле цилиндрическую диаграмму. На ней кривая принятия – формула его собственной модели – плавно спускалась к безопасному плато.

– Даже при пиковом протесте точка синхронизации не сдвинется более чем на семьдесят два часа, – произнёс он твёрдо. – Система не дестабилизируется.

В зале воцарилась тяжёлая тишина. Казалось, сам Кеназ ждёт, самого главного решения, улавливая сердечные ритмы тех, кто собрался его принять.

– Единство стоит жертв? – негромко поинтересовался министр, не отрывая взгляда от данных на голографическом дисплее.

Угол губ Адриана едва заметно приподнялся, но в его голосе не дрогнуло ни тени сомнения.

– Жертвы? – повторил он с лёгкой улыбкой. – Простите, господа, но в этой модели нет места жертвам. Мы говорим не о принуждении, эта система совершенна. В синхронизации никто не пострадает.

Он действительно был убежден в этом. Статистику, которая касалась "отклонений", Хагал от него просто скрыл.

Члены Совета, один за другим, поставили электронные подписи. Таймер на главном мониторе зажёгся алым отсчётом: 40 дней 00 часов 00 минут.

⸻

Когда заседание распустили, зал быстро опустел. Адриан остался на платформе, следя, как исчезают чужие силуэты за зеркальными створками. Тишина лёгким давлением легла на барабанные перепонки. Он позволил себе один глубокий вздох.

Потом повернулся к боковому коридору и двинулся к лифту. В металлическом тоннеле слышалось только эхо шагов да бессонная песня серверов: тысячи вентиляторов перекачивали холодный воздух, как гигантские лёгкие.

Апартаменты встретили его слабым янтарным светом. Перед ним открылось окно, за которым ночь, медленно обволакивала свои владения. Звёзды мерцали спокойно, торжественно, как будто сами наблюдали за происходящим внизу.

Глубокий космос расстилался оватывая весь горизонт, это удивительное полотно восхищало и притягивало взгляд. И чем дольше Адриан смотрел, тем сильнее ощущал внутри эту странную пустоту.

Он прислонил ладонь к монитору. Тёплый импульс датчика мигнул: «Стресс – 36%. Рекомендуемый отдых – 30 минут.» Адриан отключил подсказку.

На консоли вспыхнула статичная фотография: девочка в ярко-жёлтом платье смеялась, запрокинув голову, а вокруг неё, как будто застывшие во времени искры – прозрачные брызги ловящие солнце. Моя Сицилия.

Он не хотел возвращаться туда мыслями. Ему по прежнему было больно, эта утрата не отпускала его ни на минуту. Все, что он создал, было во имя сестры. Вся его система, каждая формула и расчет, были выстроены, чтобы защитить и сохранить жизнь таких же детей.

И всё же он невольно думал: если бы тогда уже существовал порядок, который был не иллюзорным, а настоящим. Выжили бы все на том пляже? Снимок продолжал гореть на экране, это была лишь картинка но в ней было больше жизни, чем во всей реальности Адриана. Он опустил глаза, ощущая, как внутри зашевелилось детское чувство всепоглощающей тоски.

Он стёр изображение движением пальцев так, как выдирают занозу. Переключил дисплей обратно на карту Южного сектора: вся карта светилась спокойным зелёным. Репортаж в мини-окне показывал улыбающихся жителей, чистые улицы, пустые стенды полиции.

Однако камера замедлила панорамирование и всего на одно, едва заметное мгновение. Что-то в кадре дёрнулось: пустынная аллея, на которой он увидел разбитую витрину. Показалось ли ему это? Он сам не знал.

– Сэр? – голос внутреннего коммутатора вернул его в реальность. – Подготовка к брифингу Восточного сектора в 10:00.

Адриан коротко подтвердил. Экран погас, растворив чужие лица и голоса, вернув тишину, в которой каждый звук собственного дыхания становился громче, чем любые приказы, обсуждения и отчёты, звучавшие в течение дня.

Он медленно и тяжело опустился на край кровати, его тело только сейчас напомнило, сколько часов подряд держалось в напряженном состоянии.

Его огромные плечи чуть осунулись, не потому что он устал, а потому что впервые за сутки не нужно было никому ничего доказывать и держать марку.

Волосы, как всегда, были уложены идеально – даже в них чувствовалась его одержимость порядком и стремление к точности, к власти над хаосом – но сейчас, впервые за долгое время, он провёл по ним рукой, резко, с раздражением, с какой-то тихой злостью, как будто хотел нарушить этот внешний лоск, чтобы хоть что-то вокруг соответствовало внутреннему беспорядку.

Он откинулся на кровать, а его взгляд медленно скользил по стене, по полу, по рукам, как будто Адриан искал те самые родные стены из его детства, цепляясь за тёплые и родные воспоминания. Не найдя этого, они просто застыли и смотрели в пустоту – туда, где до сих пор жила тихая, почти невыносимая память о тех, кого он не сумел спасти, и о шагах, обратного пути к которым уже не существовало.

И в этом молчании и застывшей позе, не было ни величия, ни грандиозных планов, ни давления мира, он был просто человек, который устал быть вершителем судьбы всего человечества.

⸻

Тем временем по периметру уровня безопасности «Криптона» – небоскреба, который возвышался над базой проекта “Синхронизация”, Хагал обходил датчики. Пальцы в чёрных перчатках едва касались панелей идентификации: точные линии, длинные коды и слегка запотевшая сталь монитора. Он вставил пломбу, закрыл крышку, провёл пальцем, фиксируя время и код проверки.

– Сегодня всё без отклонений, сэр, – доложил ему сержант дежурной смены.

– Продолжайте наблюдение, – ответил Хагал. Голос ровный, будто отшлифованный. Его лицо не выражало никаких эмоций.

Его взгляд задержался на бегущей строке статистики: «Сопротивление – нивелировано». Серые бригады возвращаются на базу. Цифры казались идеальными. Он остался доволен своим отчетом по проекту. Идеальность, как он знал из своей работы в спецорганизациях, всегда служила лучшей маскировкой недостатков.

Едва заметно он кивнул сам себе и пошёл дальше.

⸻

В другом конце города, далеко от стерильного подземелья, тяжёлые ворота склада лязгнули, впуская ледяной воздух ночной улицы. Киара скользнула внутрь и медленно и тихо опустила ржавую балку, чтоб закрыть проход. В ярком свете светодиодной лампы на грубом столе лежал разобранный чип.

– Смотри, код – новый, – шепнул тощий парень с пятном масла на щеке. – Это не старая версия. Они обновили шифр.

Киара вскинула брови, заглядывая через линзу. В ядре микросхемы мерцал шифр – незнакомая голографическая маркировка.

– Взломаешь? – уточнила она, но ответ был очевиден. Под оболочкой скрывалась криптограмма, которую невозможно было считать без мастер-ключа. Это ядро, могло заставить носителя сделать всё, что угодно.

Она выпрямилась, чувствуя, как замирает дыхание.

– У нас сорок дней, – произнесла Киара. Голос прозвучал глухо – Потом это не остановить.

И в этот миг где-то под землёй, там, где Адриан готовил новую фазу, таймер на экранах продолжал безжалостно тикать: 39 дней 23 часа 59 минут…

Мир ещё не знал, что между этими цифрами и первым ударом сердца свободы пролегла лишь одна тонкая человеческая воля – готовая погаснуть или вспыхнуть ярче любого огня.