Глава 9. Брайан

Я с трудом удержался от того, чтобы закатить глаза. Вопрос был предельно прост. И ответ был очевиден. Но, похоже, все извилины блондинки ушли в локоны.

– Нам было очень интересно узнать о твоих насущных потребностях, – сообщил я. – А теперь всё же скажи, что ты думаешь по поводу костра?

– По поводу костра я думаю, что если кто-то вынет из чехла своё «пёрдэ»^[14] и чего-нибудь настреляет, нам будет, что на нем поджарить, – заявила девчонка, и мне слегка поплохело.

Я постарался выдержать лицо, чему очень помог колумбиец, оттянув на себя внимание:

– «Пёрдэ»! – заржал он, как мерин в стойле. – Ой, не могу! Не смотри на его пукалку, детка, – обратился латинос к Келли. – Иди ко мне. Мое ружье, – он пару раз качнул бедрами, – бьет без промаха.

– Да? – восхитилась дурочка. – Тогда вы тоже можете раздобыть что-нибудь из дичи на ланч, – ответила она с невинным видом.

Может, и не дурочка. Может, только прикидывается. Что наводит на очень нехорошие размышления. У уха взыкнул комар. Я хлопнул ладонью, но, кажется, не попал. Местные москиты почуяли добычу и вскоре начнут массовые миграции к месту обитания теплокровных жертв. Еще один довод в пользу костра, который, по понятным причинам, не стоит разводить у самолета.

– Я тут поохочусь. Обещаю, если будет крупная добыча, обязательно с тобой поделюсь, – уведомил блондинку совсем потерявший управление колумбиец.

Похоже, дымнул он чем-то покрепче табака. Так-то оно и ладно, каждый сам творец своего конца. Но не в джунглях же, где одна ошибка – и все мы трупы.

– Отлично, – обрадовалась девчонка. – Тогда вон тот упакованный с синюю пленку чемодан подай, пожалуйста, – она показала рукой налево от футболиста. – Я, конечно, понимаю, что не вовремя, но, мистер Уэйд… – обратилась она ко мне. – Вы же в экспедицию собирались. У вас, случаем, котелка в вещах не затерялось?

Архетипическая женщина должна архетипично думать об очаге и еде для самца, который приносит ей мамонта. Это прекрасно, если бы не одно «но». Из слов девчонки следовало, что она разделяет мнение колумбийца. Просто боится сказать это в открытую.

– Видите, Келли тоже считает, что нас искать не будут, – сделал аналогичный вывод колумбиец и придвинул ее чемодан на край. – Молодец, детка, ты выбрала правильного папочку!

– Я не считаю, что нас не будут искать, – с жаром возразила блондинка, потянула багаж на себя и жалобно взглянула в сторону американца.

Тот подорвался и аккуратно опустил чемодан на землю.

Это, типа, она «выбрала папочку»? В смысле, он же ей в отцы годится. Плюс/минус.

– Просто если нас не найдут… – она благодарно улыбнулась Додсону и повернулась ко мне: – Тут и сейчас-то не слишком светло. А в шесть^[15], наверное, будет хоть глаз выколи. А так-то я, конечно, считаю, что нужно сделать всё, чтобы нас нашли. Предлагаю помолиться за это^[16].

Она закрыла глаза, сложила руки на груди и зашевелила губами. Kinder, Küche, Kirche. Прямо идеальная женщина. Я наблюдал за спутниками из-под приоткрытых век. Американец несколько раз перекрестился ладонью. То ли католик, то ли англиканин, то ли лютеранин. Колумбиец, убедившись, что никто его не видит, тоже произнес короткую молитву, быстро перекрестился и поцеловал распятие на цепочке.

В целом, девчонка, конечно, права. Нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.

– Предлагаю разделить силы, – заговорил Эндрю. – Мы сейчас втроем идем выбирать подходящее место для костра. Собираем дрова для первой партии. Потом мы с Отавиу его разводим и какое-то время поддерживаем, а Брайан пытается что-нибудь настрелять. Келли тем временем осматривается в самолете. Если до четырех спасатели не появятся, нужно будет похоронить пилота и готовиться к ночлегу.

Казалось бы, он просто повторил мои слова. Но мне они почему-то не понравились. В первую очередь тем, что их произнес не я, а «папочка». Но именно сейчас очень важно не разжигать споров. Так что я согласился. В конце концов, разделение сил оптимальное. Неадеквата убираем подальше от самолета, но под присмотр американца. Девчонка проводит ревизию груза. Тайник при таком раскладе тоже будет под контролем.

Мы втроем вытащили труп через пассажирскую дверцу и накрыли его парусиной из багажного отделения. Келли нас за это горячо поблагодарила и сразу начала деловито осматривать салон. Пока американец переодевался в более демократичные джинсы, рубашку в клетку и сандалии, я тоже сменил низ и переобулся в берцы. Отавиу успел скурить еще одну сигаретку, но не пойман – не наркоман.

– Йех-ху! – донесся радостный клич девчонки из самолета. – Смотрите, что я нашла! – Она стояла в двери и размахивала двумя поллитровыми бутылочками воды. – Там две упаковки, – закончила она, глядя на меня.

– Ты бы лучше в туфлях остался, – посоветовал я Додстону, вытащил походный котелок и, подтянувшись на пороге, поднялся в салон.

– Покажи бутылки, – попросил я у девчонки, поставив рядом с ней котелок. Вот, видишь? Кто принесет к твоей пещере мамонта лучше?

Она послушно отдала обе.

– С чего ты взяла, что у меня «Пёрдэ»? – наконец задал я вопрос, который не давал мне покоя.

– Ну, учитывая, что ты posh^[17], начиная с акцента, заканчивая пошитой на заказ обувью, сложно предположить что-то другое, – фыркнула блондинка, разглядывая бутылки, которые я прокручивал по очереди в руках, а в следующий момент уставилась на меня, будто на моих плечах выросла вторая голова с тремя глазами: – У тебя что, реально «Пёрдэ»?

Я даже не знал, что на это ответить. Потому что – да.

– Ты больной? – с тем же выражением продолжила она. – Хорошо, что Отавиу не знает, что это такое, и здесь нет Интернета. Как ты думаешь, ее можно пить? – перевела Келли тему.

Следов инъекций я не обнаружил.

– Думаю, можно. Предлагаю опробовать на Ферране, – не удержался я.

Девчонка сморщилась:

– Вообще-то это нечестно.

– Я не вижу никаких признаков впрыскивания яда, – попробовал убедить ее я. – Но, если хочешь, пей первой.

– Ну уж нет. Тогда пусть лучше «Тавиньо», – она поставила пальчиками кавычки. – А он быстро действует?

– Зависит от концентрации.

Я осмотрел еще две бутылочки.

– Почему у тебя такой чистый английский? – спросил я у девчонки.

«И откуда ты знаешь, что такое posh?» – добавил про себя.

– А почему ты столько знаешь про яды? – парировала она.

– Я, пожалуй, пойду.

– Да уж, пожалуй, иди. Если там возникнут сложности, пальни пару раз, пожалуйста.

Милая, добрая, гуманная девочка Келли. С кучей блондинистых скелетов в своем французском шкафу.

Глава 10. Келли

Наконец отзвук мужских голосов стих в щебете птиц и шуме ветра в ветвях, и я смогла спокойно выдохнуть. Всё-таки Брайан с этим своим «ни_за_что_не_угадаешь_о_чем_я_думаю» взглядом – то еще испытание для нервов. Ага, биолог он, как же! Юный натуралист! Одежда, пошитая на заказ у модного портного – posh. Винтажное Пёрдэ – posh. Ложа в Королевском оперном театре, клубная карта «White’s»^[18], членство в крикетном клубе – это всё posh. Образование в области естественных наук – категорически не posh! Подойдет гуманитаристика, какая-нибудь «Английская проза конца XVII века». Общественные науки. Но не биология, я вас умоляю. Самый крайний случай – коллекционирование насекомых. Могут простить как милую posh-экстравагантность. Posh и колумбийская сельва вязались примерно так же, как английский дог с чихуахуа^[19].

Тогда что он тут делает, скажите на милость? Что за извращение такое: летать частной «попуткой» с ружьем, которое стоит примерно столько же, сколько и транспорт? Это как путешествовать автостопом в бриллиантовом колье.

Я тоже, молодец. Рядом с этим высокородным снобом я и вправду превращаюсь в «блондинку». Как вам ответ на элементарный вопрос о моем английском? Что, было трудно ответить: «Училась в Великобритании»? Или еще лучше: «Училась».

Наверное, привычка не отвечать прямо на прямые вопросы пришла именно с тех времен, когда я «училась». Экспедиции были тяжелы физически, зато там всё было просто и понятно. Вот мы с папой, вот – остальной мир, дикий и нецивилизованный, который нужно приручить. А когда мы возвращались в Кембридж, начиналось самое страшное. Папа тоже был posh. Поэтому в Англии меня неизменно отправляли в лучшую паблик-скул для девочек. Не знаю, как сейчас в Итоне, говорят, после семидесятых в ней прекратились издевательства над новичками. Но в моем серпентарии их никогда официально и не было. Поэтому, – официально, – бороться было не с чем. Ведь это же лучшие дочери британской аристократии, хрупкие гортензии. Лишь редкие цветоводы знают, что гортензии могут быть смертельно опасны^[20].

По понятной причине образ «солнечной девочки», который безупречно действовал в Южной Америке, с одноклассницами не сработал. Для них я была «грязнокровкой» со смешным акцентом, обожженная почти дочерна тропическим солнцем. От меня отсаживались, обсуждая за моей спиной, каких глистов я привезла из диких стран. Я не разбиралась в театральных премьерах и выставках, модных брендах и молодежных сериалах. По моему лицу можно было прочитать все мысли.

Я была не posh.

А этого в правильном аристократическом обществе не прощают.

Мне не устраивали «темную». Не портили письменных работ. Просто хихикали над моими неловкостями. И о каждом проступке, несоблюдении неписанных законов школы тут же доносили учителям. Тьютор каждый раз жаловалась папе на трудновоспитуемого подростка. Меня б отчислили, если бы не блестящие успехи в учебе и победы на художественных конкурсах. Иногда хотелось специально провалить контрольную. Но потом я думала, что папе будет стыдно, и как обычно писала на высший балл.

Я старалась. Я очень старалась стать, как все. Работала над произношением, перепахивала Интернет в поисках всевозможных posh-сведений. Тренировалась перед зеркалом держать лицо. Но… я опоздала. Всё это нужно было делать ДО школы. Ярлык плебейки приклеился ко мне намертво.

В старших классах стало легче. Предметы сократились до профильных, а в изобразительном искусстве остальным до меня было, как до Колумбии пешком. Иностранные языки я знала на уровне носителей. Занятия стали почти индивидуальными. Девочки-одноклассницы повзрослели, и у них появились более интересные занятия, чем травля странной дочери странного профессора.

И тогда началась вторая часть Марлезонского балета^[21].

Он был старшим братом моей одноклассницы. Аристократ с родословной со времен Войны Алой и Белой розы. Очаровательный, обаятельный, джентльмен и уже студент. Он сопровождал меня в галереи, приглашал на соревнования по гребле, в которых участвовал, и даже возил на настоящую лисью охоту. Я влюбилась как дурочка. Рассказывала ему о наших экспедициях, показывала свои рисунки, мечтала о его визитах, как о солнце в промозглое английское утро. И даже целовалась с ним. Гадюки-одноклассницы подходили ко мне, чтобы лицемерно сообщить, как завидуют. Сестренка его даже показательный скандал закатила, лишь бы обеспечить достоверность ухаживаний. К счастью, выдержки у самой моей лютой подруги оказалось меньше, чем следовало. И я узнала о его страничке в Твиттере, где он делился впечатлениями о романе с парией, прежде чем дело зашло слишком далеко. А оно бы зашло, судя по обсуждениям.

Потом, когда я стала той, кем стала, он писал, что я ему действительно нравилась тогда. Что со мной было интересно. Но он должен был держать лицо перед приятелями.

Да мне плевать.

Просто это стало последней каплей, которая определила мое будущее. И отношение к posh. Всё, чего они заслуживают – дарить мне подарки и умолять о внимании. Так что, Брайан Уэйд, засунь себе свои собственнические замашки туда, куда не попадает солнечный свет. На меня твоя магия не действует. Свободен!

Глава 11. Брайан

Под пологом ветвей было душно, а на пятачке «окна», залитом полуденным солнцем – еще и жарко. В бензобаке крыла обнаружились остатки бензина, под сидением пилота – кусок ветоши, из чего совокупно получилась отличная зажигательная бомба. Она очень помогла в разведении огня. Влажный тропический лес свое название честно отрабатывал. Найти в нем то, что будет гореть без дополнительного горючего, оказалось тем еще квестом. Это вам не по туристическим тропам идти со своим углем. На плечах носильщиков. Но в конце концов бензин из бака, зажигалка Тавиньо, упорство и пара сказанных в сердцах слов (мной – пара; Отавиу, понятное дело, был более многословен) сделали свое дело, и костер задымил. Я даже немного позавидовал Эндрю и колумбийцу, которые оставались поддерживать пламя. Больше дыма – меньше гнуса. Шума поисковых самолетов или вертолетов мы не слышали, но, возможно, черный столб поможет переломить удачу в нашу сторону.

В отличие от Отавиу, я твердо знал, что нас искать будут. Возможно, не сразу. На то, чтобы поставить на уши местные спасательные службы, потребуется какое-то время. Хотелось бы, чтобы оно настало сегодня, а не через неделю. Копать пилоту могилу среди корней, которые переплетаются под землей так же цепко, как лианы и ветви – наверху, удовольствие на любителя. Можно было бы просто оттащить мертвеца подальше. «Санитаров леса» в сельве достаточно. И тех, кто «подчистит» их трупы, которые цианид вскоре пометит жирным надгробным крестом, тоже хватает. Но, во-первых, это не по-христиански. А во-вторых, потом понабегут зеленые, повесят на нас локальную экологическую катастрофу, бла-бла-бла. Не дай бог, какую-нибудь краснокнижную бабочку придавит в процессе повсеместного падежа падальщиков. Придется стать пожизненным донатором WWF. Спасибо, не надо.

Кстати, о WWF.

Я вынул из чехла части ружья и начал его собирать.

– Ух, ты! – восхитился из-за моего плеча колумбиец, который не смог удержать длинный нос вдалеке от оружия и полез под руку, чтобы провести пальцем по чеканке.

– Китай, – уважительно прокомментировал я.

Нечего нашему аборигенному другу знать, что это такое. Тут блондинка права. Благо, на Китай можно спихнуть что угодно и где угодно. Покупаешь в Лондоне магнитик с Биг-Беном, а на нем сзади написано: Made in China. То ли символ Британской Империи, то ли промышленно-торговой гегемонии Пекина.

– Кита-ай, – согласно покивал Ферран, выражая восхищение чужим трудолюбием. А что бы не выразить? Это же не обязывает его вкалывать. Колумбасик особо не перетруждался, хотя кое-что к костру припер.

Мне же предстояло идти на охоту. За парой-тройкой мамонтов. Сельва – это вам не пампасы с табунами необузданных мустангов и быстроногих нанду. Здесь и дичи-то особо нет. Кошачьи сами на тебя не прочь поохотиться, но, к счастью, они предпочитают выходить из укрытий по ночам. Обезьяны… Вроде неловко. Не будешь же ты троюродного брата на костре поджаривать? Тем более что местные обезьяны – совсем не то же самое, что обезьяны Старого Света. Капуцины – они вообще почти как люди на морду. У уакари наоборот, морда похожа на седалищную мозоль бабуина. Тоже аппетит не возбуждает. Капибары предпочитают водоемы. А где те водоемы? Большой вопрос. Из колибри каши не сваришь. Так что остаются попугаи.

Компас на ручных часах позволил определиться с направлением. Для тонкой настройки на обратном пути можно будет ориентироваться по запаху дыма. Для навигации между самолетом и костром мы протянули веревку. Я еще раз проверил связь. Сети не было. Не ловил и GPS. Наверняка дело в сплошной стене леса и кривом рельефе, но как тут не помянуть добрым словом космический суверенитет Колумбии^[22]? Конечно, всем на него дефекать. Но когда очень хочется кого-нибудь обвинить в постигшей тебя несправедливости, чем правительство Колумбии хуже других?

Слева наконец послышались пискляво-скрипучие вопли попугаев. Стайка сварливых, цветастых ара о чем-то переругивалась между собой. Через несколько минут участников пернатого скандала стало на двух меньше. Остальные разлетелись. Но, в принципе, нам больше и не надо. В тропиках впрок заготавливать пищу можно только для разведения плесени. В других целях нужно брать ровно столько, сколько съешь.

Чтобы утешить окончательно, на обратном пути небеса направили меня прямо на дерево манго^[23]. В остальных фруктах я не очень разбираюсь. А манго ни с чем другим не спутаю. Каких-то двадцать-тридцать попыток, и дубина, подобранная с земли и запущенная вверх «вертолетиком», собрала урожай, ради которого пришлось пожертвовать рубашкой – не в руках же тащить?