Я опускаю взгляд на медальон, в центре которого всё ещё мерцает рубин. Карта. Ответ очевиден. Нам нужно понять, что на ней.

Лера ещё раз внимательно осматривает карту, её брови хмурятся. Я чувствую, что она тоже начинает понимать серьёзность ситуации. Это не просто старый документ – это послание, оставленное для меня.

– Если карта реальна, значит, и склеп существует, – тихо говорит она, постукивая пальцем по изображению креста. – Нам нужно туда попасть.

Я киваю, чувствуя, как по телу пробегает нервная дрожь. Мы не знаем, что найдём там. Книгу? Или нечто более зловещее?

– Нам стоит подготовиться, – говорю я, откладывая карту. – Если это место действительно заброшено, нам понадобятся фонарики, инструменты… и, возможно, план отступления, если что-то пойдёт не так.

Лера смотрит на меня испытующе.

– Ты уверена, что готова? – в её голосе нет страха, только твёрдая решимость.

– У меня нет выбора, – вздыхаю я. – Эта книга каким-то образом связана со мной. Если я её спрятала во сне, значит, в другой жизни она уже была в моих руках. А раз кто-то хочет её вернуть, значит, там есть что-то важное.

Лера молчит, но я вижу, как в её голове тоже прокручиваются возможные сценарии. Взглянув на часы, она поднимается.

– Тогда нужно отправиться туда как можно быстрее, – заявляет она. – Но нам нужно выяснить, где точно находится этот склеп. Если он есть на карте, то, возможно, о нём остались какие-то записи.

Я вдруг вспоминаю старые архивные книги в городской библиотеке. Когда-то, в детстве, я слышала, что там хранятся материалы о забытых местах, городских мифах и исчезнувших поселениях. Библиотекарь, строгая пожилая женщина с проницательным взглядом, часто рассказывала, что в архиве есть рукописи, которым больше сотни лет. Там могут быть карты, упоминания о странных происшествиях и даже свидетельства очевидцев. Если где-то и можно найти информацию о склепе, то именно там.

Возможно, там есть записи о том, кто построил этот склеп, и кто в нём был похоронен. А может быть, сохранились старые газеты или дневники с намёками на древние события, связанные с этим местом. Это может быть наша единственная зацепка, единственный шанс узнать, что скрывает карта и какую роль я играю во всей этой истории.

– Завтра идём в архив, – говорю я твёрдо, ощущая, как внутри нарастает смесь волнения и тревоги. Мы должны выяснить, откуда взялась эта карта и какое место на ней обозначено. Если архив хранит старые записи, возможно, там есть ответы, которые помогут нам разобраться в происходящем.

– Ну что ж, впереди у нас день поисков и, возможно, первое настоящее расследование, – с лёгкой ухмылкой говорит Лера, но её голос звучит чуть напряжённо. Она пытается сохранять оптимизм, но я знаю, что и она чувствует тревогу. Мы идём в неизвестность, и никто не знает, что нас ждёт там.

Я провожу рукой по краю карты, вглядываясь в древние линии, будто пытаясь проникнуть в их смысл. Мы отправляемся по следу прошлого, и неизвестность этого пути гложет меня. Завтрашний день может изменить всё. Возможно, в архиве мы найдём простую историческую справку о старом склепе, забытом временем. Но что, если нас ждёт нечто большее? Какие тайны скрывает это место? И почему оно связано со мной?

В голове проносится тысяча вопросов. Ощущение дежавю становится сильнее. Будто я уже была там, ходила по старым коридорам, чувствовала прохладу каменных стен под пальцами. Но это невозможно. Или нет?

Я думаю о библиотеке, о её затхлом воздухе, пыли веков, пропитавшей страницы книг. Старые газеты, пожелтевшие документы, записи, которые никто не читал десятилетиями. Может, среди них мы найдём имя, дату, событие, которое укажет нам правильный путь.

А что, если кто-то следит за нами? Если эта книга по-настоящему важна, неужели её просто оставили лежать в безмолвии склепа? Или за ней уже идут другие? Завтра мы получим ответы… или встретим новые загадки. Мы отправляемся по следу прошлого.

На следующее утро мы встречаемся у входа в городскую библиотеку. Здание старое, массивное, с высокими окнами и тяжёлыми дубовыми дверями. Здесь пахнет пылью, временем и тайнами, которые годами скрывались на полках.

Библиотекарь, пожилая женщина в очках, смотрит на нас поверх стопки книг.

– Чем могу помочь? – её голос тихий, но в нём слышится скрытая строгость.

– Нам нужны архивные записи, – говорю я, стараясь звучать уверенно. – О старых деревнях, заброшенных кладбищах. Может быть, у вас есть карты или газеты с упоминанием разрушенных склепов?

Женщина прищуривается.

– Вы исследователи? Историки?

Лера быстро кивает.

– Да, что-то вроде этого. Мы пишем работу о забытых местах нашего города.

Библиотекарь что-то обдумывает, затем кивает в сторону дальней двери.

– Архив вон там. Но предупреждаю: не все документы в хорошем состоянии, да и разбирать их не так просто. Ищите аккуратно.

Мы проходим вглубь библиотеки, где воздух становится прохладнее. Полки здесь заставлены старыми фолиантами, папками и коробками с пожелтевшими страницами.

Время словно замедляется, пока мы осторожно перебираем бумаги. Часы поисков тянутся мучительно долго. Пыльные страницы шелестят под пальцами, иногда рассыпаясь в ладонях на мелкие кусочки. В тусклом свете архивных ламп буквы на пожелтевших листах расплываются, превращаясь в лабиринт старых историй, забытых судеб и никому не нужных сводок. Мы перебираем десятки газетных вырезок, журналов и рукописей, в которых чернила потускнели от времени. Иногда попадаются любопытные заметки – об заброшенных деревнях, о странных событиях прошлого. Но ничего конкретного.

Я решаю сменить тактику. Подхожу к дальнему ряду шкафов, где стоят деревянные ящики с картами. Один из них выглядит особенно старым, его ручка покрыта тонким слоем ржавчины. Осторожно потянув за неё, я слышу скрип старого механизма. Ящик не сразу поддаётся, но наконец открывается, и из него клубами вырывается пыль, заставляя меня чихнуть.

Внутри – свёрнутый в трубку пергамент. Я вытаскиваю его, стряхиваю пыль и медленно разворачиваю. Передо мной старая карта. Линии на ней потускнели, но я вижу знакомые очертания. Деревни, старые дороги, и в самом центре – едва различимый рисунок склепа с крестом.

Я внимательно приглядываюсь, пытаясь разобрать старинные буквы. Чернила потускнели, линии слегка расплылись, но название деревни всё же различимо. Я моргаю, перечитывая его снова и снова, а затем ощущаю, как по спине пробегает холодок.

Эта деревня мне знакома. Я держу карту в руках, ощущая, как внутри растёт беспокойство. Эта деревня… Я была там, но почему ничего не помню о склепе?

Каждое лето мы проводили в деревне несколько недель. Там жила наша дальняя родственница, тётя Клава, со своим большим семейством. У неё был просторный дом с огромным двором, где всегда пахло свежескошенной травой и тёплым хлебом из печи. Но несмотря на уют дома, мы с бабушкой предпочитали ночевать на сеновале.

Я помню этот аромат сена, лёгкую сухую колкость стебельков под ладонями, тёплый воздух, пропитанный запахами трав. Лежать там ночью было особым удовольствием: сквозь щели в крыше проглядывали звёзды, а ветерок мягко шевелил пряди волос. В те моменты мне казалось, что мир вокруг наполнен волшебством, а я – его часть.

Бабушка рассказывала мне старые истории, сидя рядом, опершись на мешки с сушёными травами. Её голос был мягким, спокойным, и под него так легко было засыпать. Я помню, как чувствовала себя абсолютно счастливой, укутанной в эту безмятежность, в ночной шёпот леса и далёкий лай собак, доносившийся из села.

Мы собирали ягоды в окрестностях, заходили вглубь леса, но никогда не приближались к старому кладбищу, которые виднелись на горизонте. Тогда я не придавала этому значения, но теперь понимаю – это было не просто суеверие. Бабушка знала что-то об этом месте. Что-то, что мне не предназначалось знать?

По вечерам, когда солнце садилось за горизонт, окрашивая небо в багряные оттенки, мы собирались на завалинке у тёти Клавы вместе с соседской ребятней. Щёлкая семечки и наслаждаясь прохладой наступающей ночи, мы слушали истории старого деда Акима. Он усаживался на потрёпанный временем табурет, закуривал трубку и, выпуская в воздух кольца дыма, рассказывал.

– Эти места… – его голос звучал глухо, словно проникал сквозь века, – они многое помнят. Люди приходили и уходили, а лес и земля хранили их тайны.

Он рассказывал о духах, которые бродят между деревьями в поисках своих домов, давно превратившихся в сгнившие доски в высокой траве. О потерянных душах, которые не нашли покоя и по ночам выходят на старые тропы, окутанные туманом, и зовут случайных путников неразборчивым шёпотом.

– В старом лесу за заброшенным кладбищем, – однажды заговорил он, понизив голос, – если встать в полнолуние у кривой осины, можно услышать их голоса. Люди клянутся, что там звучат имена… их собственные имена.

Мы сидели, затаив дыхание, переглядываясь в полумраке. Кто-то нервно теребил край рубашки, кто-то прижимался к другу, но никто не перебивал.

– И что тогда? – осмелился спросить кто-то из ребят.

Дед Аким долго молчал, а потом тихо сказал:

– Если услышишь своё имя – не оглядывайся. Никогда.

Было страшно, но ещё больше – интересно. Это тот самый детский страх, что холодком пробегает по спине, но не отталкивает, а манит ещё сильнее. Я ловила себя на мысли, что хочу увидеть всё это своими глазами. Хотелось дождаться полнолуния, пройти по старой лесной тропе и проверить, правда ли можно услышать голоса, зовущие по имени.

Вечером, когда мы уже лежали на сеновале, я спросила у бабушки:

– А это правда? Духи, заброшенные деревни, шепот?

Она долго молчала. В темноте я не видела её лица, но чувствовала, как она напряжённо перебирает сухие травинки в руках.

– Глупости всё это, – наконец сказала она, но в голосе не было привычной уверенности. – Не ходи туда, Арина. Ни одна хорошая история не начинается с того, что кто-то пошёл туда, куда его не звали.

Тогда мне казалось, что она просто пугает меня, как все взрослые пугают детей, чтобы те не совали нос в опасные места. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю: она говорила это не просто так.

Мы слушали истории деда Акима. В груди щекотало предвкушение тайны, и страх только подогревал интерес. Было жутко, но ещё больше хотелось проверить: правда ли можно услышать своё имя в лесу? Правда ли за старым кладбищем скрываются тени?

Однажды ночью я почти решилась. Встала с сеновала, босиком ступила на землю, пытаясь выскользнуть незамеченной. Но бабушка не спала. Её голос раздался из темноты, негромкий, но наполненный такой уверенностью, что мне стало не по себе.

– Даже не думай, – сказала она. – Ложись спать.

Я замерла. Бабушка не повысила голос, не бросилась меня останавливать, но в её словах звучало что-то гораздо сильнее запрета. Это был не страх за меня. Это было знание. Знание того, что мне туда нельзя.

Теперь я понимаю: она что-то скрывала. Что-то, что не хотела мне говорить. И если я хочу найти ответы, мне придётся самой вернуться туда.

Я тогда не поняла, почему в её словах звучала тревога. Мне казалось, она просто боится за меня, как все взрослые боятся за детей. Но теперь, вспоминая тот разговор, я понимаю – это был не просто страх. Это была осведомлённость.

Она знала. Знала больше, чем рассказывала.

Всякий раз, когда я предлагала пойти туда, в сторону старых развалин, её лицо темнело. "Там нечего смотреть, Аришенька," – говорила она, уводя меня в другую сторону, и теперь я понимаю – она сознательно избегала этого места.

Бабушка что-то скрывала. Она всегда избегала разговоров о старых развалинах, никогда не позволяла мне уходить далеко за деревню. Но я иногда ловила ее взгляд, направленный в ту сторону. Может, она искала там что-то?

Были ли её поездки туда простой традицией или же она пыталась найти что то, о чем так и не смогла мне рассказать? Возможно, она знала о книге. Возможно, она даже держала её в руках.