Ловко ринулись в бурлящий поток людской. Через некоторое время были у ювелирной лавки. Там уже собралась небольшая толпа зевак. Одни мужики, что, не решаясь подойти ближе к раскрытым настежь окнам и двери, разделившись по двое, по трое, кучками, лениво перебрасывались своими соображениями по поводу сегодняшних цен на пшеницу, на гречиху, просо. Погода также стала предметом их степенного обсуждения.

Потягивая трубки, искоса поглядывали на вход, кто сегодня будет первым покупателем. В эту лавку приходят всегда знатные и состоятельные. Часто-густо, это весьма высокородные дамы, иногда в сопровождении своих именитых мужей. Каждому хотелось поглазеть на сильных мира сего, чтобы потом, на досуге рассказывать об этой встрече своим знакомым, смакуя каждую подробность увиденного.

Марта остановилась, оглянулась на Антона, одернула на себе юбку, привычным движением ладонями всколыхнула грудь, игриво провела по волосам, глубоко вздохнула и устремилась в середину.

Антон присоединился к зевакам, наблюдая за новой знакомой. Уж очень она его заинтересовала. Эта весьма привлекательная молодая женщина, излучала такую уверенность, силу, обаяние! Низкий, бархатный голос придавал ее речи особое очарование. Взгляд живой и цепкий, немного язвительный. Глаза по-кошачьи раскосые, зеленые, хитрые, завораживали любого, кто хоть на мгновение цеплялся за них взглядом. Бархатистая кожа медового загара. На голове тяжелая коса, уложенная веночком. И дух от нее исходил такой тонкий, ароматный, ни с чем не сравнимый, будто рядом букет полевых цветов, с едва уловимым терпким, горьковатым запахом полыни.

Марта остановилась перед прилавком, нерешительно оглянулась. В середине было нежарко. В солнечных лучах, пробивающихся через открытые окна и дверь, светилось и переливалось всеми цветами радуги великое множество всевозможных украшений. Чего здесь только не было! Такого богатства ей видеть еще не доводилось.

― Ау, здесь кто-то есть, – позвала осторожно, жадно вглядываясь в витрину.

― Я есть, – широко улыбнулся хозяин на все крепкие зубы, показываясь из темного угла. Это был могучий здоровяк с аккуратной острой бородкой, с маленькими глазками, глубоко сидевшими под широкими бровями. Голос его тонкий и пронзительный, совсем не подходил такому внушительному виду. Длинные черные волосы спрятаны под шелковой косынкой, завязанной сзади на узел. Разговаривая, он все время как-то по – особому причмокивал губами.

Она в ответ обнажила жемчуг своих зубов.

― Здравствуйте! Так это вы здесь торгуете, – начала несмело разговор, запинаясь. – Вы этот… как его… Чмок…

― Кто чмок? Зачем обзываться. Чмок – это нехорошее слово. Это не ко мне. Я Махмуд, а для друзей Пиппаллиус.

― Ну, да! Да! – закивала согласно головой.– Я так и хотела сказать, Чмок и Пипла ну этот, который, сильно то есть слабо умный а, кстати, где он? – оглядывая лавку. – У него еще борода, как у козла… у к-к-козлика и голосок такой же.. тоненький. – Промямлила, заметив наличие сего важного предмета на грозном лике хозяина. Он недовольно нахмурился.

― Что такое Пипла? Не знаю такого, я один здесь хозяин.

Густо покраснела от смущения, осознав, что сказала что-то не то. – Это не я это там так говорят – махнула рукой на дверь. Вы здесь… торгуете, один…и все время.

― Я, конечно! Какой вопрос! Что же интересует вас, о, красивейшая из самых красивых? – сложив перед собой ладони лодочкой, низко склонив голову. – Какова причина столь благословенного прихода, о, прохлада моего глаза, нектар души моей, о, сладкая пахлава моего сердца. Какой редкий, изысканный аромат источает это тело, мечта многих достойных мужчин.

― Меня, – оглянулась нервно, оторопевшая будто здесь был еще кто-то. – а.., ну да. Нектар – это, наверно, вино, пиво… Я тоже такое употребляю. Правда немного. Так… По праздникам, то всегда, – поправила себя. Ну, если ему нравится обзывать ее словами непонятными, пускай ругается, стерплю. – Я, наверно, тово, ну это, как сказать, так и не тово. – Машет рукой в воздухе, решительно, – я пришла купить… вот, – выдохнула с облегчением, впиваясь восхищенными глазами во всю эту роскошь.

― Слушаю и повинуюсь с любовью и удовольствием, о, лучезарная, подобна открытому солнцу на безоблачном небе. Что показать тебе, свет моего глаза?

― А можно, – загорелась Марта.

― Ну, конечно, можно, и посмотреть, и примерить, – с такой сладкой улыбкой. – Что надо подать той, что подобна полной луне среди звезд?

― Вот тот перстень, – отчаянно ткнула пальцем в самый большой и самый красивый.

― О, смущение сердца моего, это самое лучшее украшение, что когда-нибудь могли видеть эти достойные глаза.

Марта напряглась невольно. Сердце ее забилось в радостном предвкушении обладания этим чудом.

― Давайте я Вам помогу.

Вытащил из бархатной коробочки и осторожно надел на палец. Марта с упоением смотрела на массивное золотое кольцо с большим изумрудом, обрамленным искусно ограненными бриллиантами. Камень завораживающе переливался от нежно зеленого до почти черного. Капельки бриллиантовые играли чудесными бликами разноцветными, очаровывая женщину. Такой красы еще не видели эти удивительные глаза, что сияли сейчас не меньше, чем изумруд. Марта восхищенно охнула, восторженно замахала рукой перед собой, глянула на торговца, не удержалась и закружилась, вся, светясь от счастья. Хозяин с довольной улыбкой наблюдал за нею. Зеваки сошлись вместе, приблизились вплотную к окнам, важно подбирая слова, стали делиться мнением.

― А что вещь богатая, только не каждому по карману.

― Примерять – не покупать.

― Курица не птица, а баба не купец. Нет у нее таких средств. Что, по ней не видать?

― Иной скупой богач выглядит беднее нищего.

― А примеряется долго как!

―Такую вещь купить, надо все хорошо обдумать, а то купишь лишнее, потом продашь нужное.

― Пускай лошадь думает, у нее голова большая. а здесь либо берешь, если деньги есть, либо нет, если денег нет.

― А сколько стоит колечко, – опомнилась молодка.

Услыхав цену, замерла, что вкопанная. На лице ее отразились удивление, озабоченность и смятение.

Это же целое состояние. Сникла сразу, загрустила. Нехотя сняла с пальца.

―В мечтах мы богатеи – а наяву никто, – продолжала рассуждать толпа.

― Видела баба во сне хомут, не видать ей наяву лошадки.

― Дайте мне вон тот браслет. – Попросила Марта, не мигая, многозначительно глянув в глаза хозяину.

Примерила очередное диво, все так же повертелась перед зрителями. И потом пошло-поехало. Все без разбору. Учтивый купец вначале носился по лавке, словно угорелый, желая угодить такой шикарной покупательнице, беспрерывно рассыпаясь в любезностях, но вскоре стал понимать, что все напрасно, звону много, а толку нет. Если Марта разгорелась от радости обладания, хоть и кратковременного, таким состоянием, то он постепенно сник и стал злиться на женщину и на себя, что так легко поддался ее очарованию.

― Надеюсь, вы уже выбрали себе, что хотели купить.

― Пока нет, – довольная, вертит головой.

― Уж больно долго торгуетесь, мне закрываться надо.

― Как, уже? – переспросила огорченно.

― У меня еще дела в городе, лучше приходите завтра, – добавил кисло.

― Дайте мне снова, то колечко. – И одарила такой лучезарной улыбкой, что поневоле растаял, решил, в последний раз можно. Надела на палец, внимательно осмотрела. Созерцание это вызвало в ней так хорошо знакомое томление плоти. Неужели ей не владеть этим чудом!

― Где ваше зеркало, – вспомнила, наконец.

Бородой кивнул в сторону маленького обломка, висевшего на стене.

― Этот огрызок считаете зеркалом? А как же мне узнать идет ли мне колечко? Глазам моим, фигуре, моей юбке, в конце концов.

Глаза у хозяина полезли из-под бровей. Он впервые узнал, что кольцо примерять надо перед большим зеркалом. Марта вглядывается в него внимательно,

― Да оно у вас треснутое. Вон трещина в камне.

― Не соврать, так не купить. – Живо откликнулась толпа на такое известие.

― Сбрехала баба начисто, и не покраснела.

― Эка невидаль! Сорвалось и солгалось. С кем не бывает?

― Ага, кто врет, тот и крадет.

Купец испуганно вглядывается и с облегчением понимает, что эта хитрая женская уловка.

― Как не разглядывать, а чего нет, того не увидать. – Переговаривается толпа.

И вконец разозлившись, начисто забыв о своей высокопарности,

― Дамочка, если у вас нет таких денег, так и скажите, нечего мне товар хаять. Приходите, когда они появятся. За ваши деньги – любой наш товар.

― Как нет денег, – обиделась Марта. – вы что думаете, я в такую даль приехала, продала корову, всех своих… две курицы, что ласка задушила, будь она не ладна, этого… одного..,ихнего безутешного друга… петуха, – махнула головой, – ту же самую коро…– считает на пальцах, – чтобы шутки шутить. – Стал крепнуть голос. – У меня деньги есть и немало, – решительно поджала губы.

― Тогда скажите, что выбрали, может, уступлю в цене.

― Станешь торопить – толку не будет. Видишь – сомневаюсь, что брать.

― Бабенке этой трудно угодить. – толпа рассуждает.

― Знамо дело, хоть копеечку выторговать завсегда приятно. – Продолжали беседовать мужики за порогом, заглядывая бесцеремонно в середину.

― Мог бы и хорошо уступить, вон как выплясывает перед ним, ровно заведенная.

― Ага, ни село ни упало, отдай бабе шмат сала.

― Уж больно много загнул.

― Всякий продать подороже хочет.

― На торгу завсегда два дурака: один дешево дает, другой дорого просит.

― Само собой разумеется, кто себя обидеть хочет!

Важно потягивая табак, продолжали дымить мужики, глазевшие на торг. Толпа зевак увеличилась.

Прислушивалась Марта к их разговорам, понимая, что торговля окончена. Денег у нее и в самом деле не хватает на такую дорогую покупку. Хотя немного имеется, а если появился в кармане даже пятак, какая женщина не будет чувствовать себя жутко богатой и не захочет порадоваться приобретением парой-тройкой достойных ее украшений. Что с того, если стоят они по цене стада коров!

Неукротимая злость разгоралась в неудовлетворенной женской душе. Почему кто-то может купить, а она нет? Почему одним все, а другим ничего! Можно было завладеть всем этим сокровищем при помощи обмана, но свидетелей за окнами много. Рисковать нельзя!

― Торговаться – не покупать, можно и своровать – Лениво перебрасывалась толпа словами.

― Давайте сюда перстень, а то неровен час, пропадет. – Махмуд решительно снял с ее пальца сияющее чудо.

― Вы что намекаете, что я украсть его могу. – Обиделась Марта.

― Место бойкое, вещь дорогая, всякое может быть, – затряс озабоченно бородой.

Дожилась! Если она сейчас беззащитная, одинокая женщина, так, что и напраслину терпеть от всякого хама должна? Ну, нет! Это уже чересчур! Набрала воздуху побольше и, пошла поливать обидчика, благо слова долго искать не пришлось.

― Ах, ты, козел облезлый, – вспомнила кумушек, – ах, ты комар писклявый, недобитый, да подавись своей уступкой, своим поганым товаром. – Зеленые глаза ее, казалось, прожигали насквозь, – Я что, не смогу купить в другом месте кольца паршивого? А здесь ничего не возьму, даже задаром, пусть рука у меня отсохнет! Может ты еще надумал обыскать меня? Да лопнут глаза твои бесстыжие, если только заглянешь куда! – сует ему под самый нос свой могучий бюст.

― Не сходно – не сходись, а на торг не сердись, – замямлил Махмуд, напоровшись на тугую грудь. Затрясся мелкой потной дрожью. Глаза его возбужденно заблестели. Скривились губы в улыбке хмельной.

― Возможно, столковаться и по – другому, о, горячая и полногрудая владычица сердца моего! Ты такая заводная, пойдем ко мне жить, будешь мне служить. Подушки у меня мягкие…

Марта почувствовала, как его крепкая рука сжимает ее локоть, дыхание обжигает лицо, мягкая борода щекочет шею. На мгновение заколебалась. Можно было бы согласиться, где наше не пропадало, а куда тех, что за окном стоят, деть! Что потом в городе о ней говорить станут! Нет, сегодня менять ничего не будет, но и воровкой обзывать себя, тоже никому не позволит.

― Что, – глаза ее удивленно округлились, гневно сверкнув, – ах, ты пакостливый, шелудивый козел! Что трясешь здесь передо мной бородой своей плешивой! Да, что б она у тебя совсем вылезла, а на лбу вторая выросла! и чтобы в ней блохи завелись! что бы ты с щуки перья драл, да на тех подушках спал! чтоб тебя вело да корчило, покуда в пекло не завело! Чтоб тебе через свой клятый порог горб да бельмо подцепить…– без передыху сыпались проклятия возмущенной женщины.

― Кобыла с медведем тягалась, один хвост да грива осталась.

– Шальная баба. Сколько силы! За одну ночь с ней, все бы отдал.

― Такая обнимет, дух не переведешь!

― Хоть, вся исклянись, мне как с гуся вода, – унялся хозяин. Он уже видит, как подкатывает к самому порогу карета. С нее выходит Вирена с кожаной сумочкой, густо обшитой каменьями, в которой, верно, полно денег, вальяжно поправляет на себе меха, яркие длинные перья на голове и высокомерно направляется в настежь распахнутые двери. Гордо вошла, кичливо раскачиваясь телом, твердо зная себе цену.

Вот это покупательница! Вот это клиент! Сразу забыл о Марте. Суетливо бросился навстречу. Весь в любезном внимании. Само подобострастие. Сама учтивость.

Ее наметанный взгляд сразу ухватил кольцо золотое, украшенное сочной зеленью изумруда, в окружении сверкающих капелек бриллиантов, что еще держал в ладонях. Она жеманно протянула ему руку. Он, перегнувшись вдвое, надел его на тонкий палец. Повертела рукой, – а что, ничего. Ладно, беру.

Горделиво прошла к прилавку, оттолкнув брезгливо ногой корзину, скромно стоящую на полу, прилипла взглядом к витрине. Сердитая Марта, увидев такую богатую и чванливую даму, сразу догадалась, кто виноват в том, что у нее прореха в кармане. Вот где, наконец, можно отвести душу и отыграться за всю свою жизнь, не очень удавшуюся. Ткнула решительно корзину назад, под самые ее ноги.

― Откуда такие дохлые берутся? Надо же, одна кожа да кости, а спеси сколько, ровно с княжеского престола слезла! – говорит, как бы ни для кого.

― Убери из – под ног свою драную кошелку, задрипанка нищая, – сверкнула злобным взглядом Вирена.

― Куда несено, туда и поставлено. Я бы свой кошель на эту замызганную торбу сроду не поменяла. – Ядовито поинтересовалась. Заботливо осмотрела, – Вы, дамочка, так сильно уморились на работах, али сухотами болеем, что такая тощая, аж страшно приличным людям глядеть на это жуткое безобразие, так и тянет подать чего-то перекусить, – в ее голосе звучало такое искреннее, и такое ехидное сострадание.

Изумленная этой неслыханной дерзостью, округлив свои маленькие глазки, решительно поджала тонкие губы.

― А ты принарядилась, чтобы всех нищих в городе перещеголять. – Брезгливо ткнула пальцем в одежду Марты. – В этой юбке рыбу только в реке ловить. А сорочку у какой несчастной старухи перед смертью стащила? Вот это фасон! Нищий нищему может только позавидовать. Ишь, убралась красно как, что твоя коза на Рождество! И сюда приперлась, будто к себе домой. Сказано, козья рожа – везде вхожа. – Злорадно хихикает, кокетливо отставляя пальчик в сторону, приставляет лорнет к глазам и дальше острым носом в украшения.

― А ты, бесхвостая курица в павлиньих перьях, гляжу давно обнищала умом! Думаешь, если размалевала рожу, словно пасхальное яйцо, напялила на себя меха из облезлой кошки, будто свинья в хомут влезла, так уже великой цацей стала? Давеча видала таких, бродячих. По всему городу шуты бегают, зазывают на представление. Хороша мода! Не каждый нищий в такое оденется. Это же всем курам на смех!

― Тут так дурно пахнет! И откуда тухлой псиной воняет, – сморщила благородный носик Вирена, поглядывая в корзину. – А кислятиной как несет! Милочка, ты совсем раскисла от пота. Убери свои грязные руки из моих глаз долой, закрываешь обозрение.

И почти легла тощим торсом на прилавок, близоруко щурясь в лорнет, вглядываясь в драгоценности.

― Грязь не сало, потер и отстало. По мне лучше сто раз вспотеть, чем раз прахом покрыться, хотя, сухие жабьи кости тарабанят звонко. Далеко слышно, как лягушонка в обшарпанной коробчонке тарахтит по городу, – насмешливо кивнула на тарантас, где ждал хозяйку покорный молодой кучер в щеголеватой одежке, с напомаженной головой, и с по – залихватски закрученными усиками.

― Сама дура вонючая! Вижу, в твоей голове лягушки давно завелись, – начинает потихоньку расходится Вирена.

― Ты, птица дохлая, не дощипанная, титьки свои курячьи убери с моего товару. Я тут прежде тебя пришла и все это уже скупила. – Стала наступать Марта.

― О, почтеннейшая из всех почтенных, – пытается вмешаться в столь «приятный» разговор Махмуд, обращаясь к Вирене. – Я предлагаю примерить это удивительное ожерелье, равным которому не владел никто из всех великих мира сего.

― Подобру-поздорову, отстань, не суй в нос свои замызганные цацки, видишь, разбираемся. Не ерзай под ногами!.. не заводи душу!.. не буди во мне стервы. – Неистово вращая потемневшими от яростного возбуждения глазами, придвинулась Марта к хозяину. Тот отступил, изумленный таким бешеным напором.

Фыркнула Вирена, хищно оскалив мелкие зубки в язвительной улыбке. Выхватила ожерелье, надела на длинную шею и, довольная, стала разглядываться в зеркало, злорадно пританцовывая перед Мартой.

― Идет-не-идет, купить-не-купить! У меня денег столько, что всю эту лавочку со всеми ее потрохами могу забрать.

Ее тоже начало охватывать радостное возбуждение. Всегда так приятно достать соперницу.

― Чего квохчешь курицей, все куплю, все куплю! Лопнешь от натуги. В эти руки много не загребешь, вон, они у тебя, словно крюки. И ожерелье это пристало, что курице бусы.

― Порою завидущая хула лучше, чем дурацкая хвала! Что досада берет по чужому добру? Аж, трясешься, что купить не можешь. Берут завидки на чужие пожитки!

― Завидны в саду черешня да вишня; кто не пройдет, тот щипнет. А здесь чему завидовать? Ты в зеркало на себя погляди получше. Вставь свои слепые зенки в него и увидишь, что в кривой роже и рот на боку. Как не крась, уже ничем сверху не закрасишь. Хотя, промеж слепых и кривой в чести.

― Ты дура беспардонная, на себя лучше погляди, нос, что лапоть на всю рожу. – Зачастила, заметно нервничая, Вирена.

― Да не такая раскрасава, что в окно ночью глянет – месяц с перепугу на землю шлепнется. Во двор выйдет – со страху три дня собаки воют. – Ткнув руки в боки, грудью вперед, ехидно издевалась Марта.

Мужики заинтересованно следили за перебранкой.

― Наша барынька возбудилась – то как!

― Рада дура дуру встретила.

― Как не крути, а деревенская корова шустрее городской кобылы. – Делились между собой довольные зрители. Не каждый день доводится услышать перебранку двух достойных друг друга стерв.

― Чего ты своим выменем мне в нос тычешь. Вон набухло, ровно у коровы перед отелом. – Вирена стала совсем близко, прищурив яростно глаза, – меня не укусишь, а себя за зад попробуй. Надо же, откормила, что не обойти, не объехать. – В ее голосе появились первые визгливые звуки.

―