Женя вздрогнула. В ее «шкафу» действительно уже несколько недель томился свой скелет, который имел не только имя Саша, но еще даже и фамилию – Ермоленко. Саша Ермоленко – кумир ее детства. Февраль собирался уже плавно перетечь в март, а она все никак не могла забыть встречу с ним в торговом центре «Ока». Ей даже несколько раз снился один и тот же сон: они с Сашей, сидя на коленях на газоне подле памятника Ленину, который вопреки всем новомодным политическим течениям городские власти сохранили на привокзальной площади, выкапывают ее «секрет». Саша поражается, как хорошо он сохранился, радуется этому, как ребенок, а потом они прямо на газоне целуются до полного помутнения рассудка.
Надо сказать, что со времени той памятной встречи Женя гораздо чаще, чем это было нужно, забегала в «Оку», но Ермоленко так больше ей и не встретился. С одной стороны, это было хорошо, потому что плохо, когда замужней женщине снятся посторонние мужчины. Если с ними, с посторонними мужчинами, начать то и дело встречаться в «Оке», то они запросто могут трансформироваться в не посторонних, а очень даже близких, таких, как в повторяющемся сне. С другой стороны, Женя очень хотела увидеть Ермоленко еще раз. Она поняла, что в нынешнем своем виде произвела на него неожиданно большое впечатление, и ей захотелось закрепить успех назло той девочке с пикантным шрамиком, которая нравилась Саше, когда они жили на улице Вокзальной.
– Схожу за мясом, – внезапно сказала Женя. – Суп уже кончается, надо варить другой.
Сергей обрадовался, что скользкий разговор о не слишком чистых юношеских увлечениях завершился вдруг мясом для супа, и согласно кивнул, тем более что по телевизору с минуту на минуту должен был начаться очередной футбольный матч. Присутствие жены при этом захватывающем действе вовсе не обязательно и даже, пожалуй, вредно. Она непременно станет мельтешить перед экраном туда-сюда со всякими мисками и поварешками, а это чревато пропуском голевых моментов игры.
Женя зашла в ванную, чтобы подправить косметику. Из овального зеркала на нее глянула молодая красивая женщина, в лице которой ничего не надо было поправлять. Женя послала своему отражению воздушный поцелуй, быстренько оделась и вышла из дома.
На улице, несмотря на минус пять, уже вовсю пахло приближающейся весной. Трудно определить, из чего этот запах складывался. То ли он шел от земли газонов, которые кое-где уже освободились от снега, то ли от юных девушек, снявших шапки и пустивших по ветру свои длинные душистые волосы, то ли его источали деревья, внутри которых за заиндевелой еще корой уже проснулась, бурлила и пенилась жизнь. Кое-где на тротуарах среди снега, натоптанного за зиму до цвета и фактуры булыжной мостовой, чернели островки асфальта, чуть подернутые нежной сизой дымкой. Женя с удовольствием процокала по одному из островков каблучками, и у нее защемило сердце от совсем не нового, но всегда волнующего притока знакомых ощущений. Сегодня эти ощущения оказались особенно остры, потому что были связаны со «скелетом» по фамилии Ермоленко и с детством.
Как же они все ждали, когда в их дворе хотя бы частично сойдет снег и на куске асфальта можно будет начертить мелом слегка кривоватый «скачок» с «котлом», «огнем» и «водой»! В художественной литературе эту девчоночью игру непременно называют классиками, а в их дворе расчерченный на квадратики прямоугольник звался именно «скачком», и это было правильнее, потому что по его клеткам скакали: «по-русски» – это если только на одной ноге, и «по-немецки», когда разрешалось периодически опираться и на вторую ногу. Женя долго не умела скакать «по-русски», зато красивее других разрисовывала розовыми и голубыми мелками «домик» в те нечастые случаи, когда ей удавалось его заиметь. Лучше других, разумеется, скакала и забрасывала «битки» в «котел» Люда Никольская, красивая девочка со шрамом и первая любовь Саши Ермоленко.
Вместе с тонким весенним ароматом Женя будто заново вдохнула запах своего старого двора, засаженного кустами с волчьими ягодами, такими же, как на привокзальной площади, где покоился ее «секрет», и грудь снова полоснула детская ревность к Люде. Вместо соседнего магазина «Веста. 24 часа», куда она честно направлялась за мясом для супа, Женя вдруг резко свернула в противоположную сторону, к Комсомольскому каналу, который тоже никто так и не удосужился переименовать, хотя, например, ее сын Игорь уже очень плохо представлял, кто такие комсомольцы.
Перейдя через мост, Женя попала в старую часть города Колпина с домами, построенными пленными немцами в стиле сталинского ампира: с полуколоннами, лепными украшениями, крылечками с чугунными завитками под козырьками и знаменитыми башенками на крышах. Недалеко от вокзала высился пятиэтажный дом с башней и приличной высоты шпилем – одна из главных колпинских достопримечательностей. Во-первых, по своей архитектуре он отдаленно напоминал знаменитое здание Московского университета имени Ломоносова на Воробьевых горах или гостиницы «Украина». Во-вторых, когда жители Колпина по железной дороге возвращались домой из дальних странствий (или из той же Москвы), дом со шпилем всегда приветствовал их огромным флюгером в виде венка колосьев, перевитого лентой, почти точь-в-точь такого же, как на гербе Советского Союза, и даже со звездочкой наверху. При виде этого первого в городе высотного дома со шпилем и флюгером у каждого, даже очень сурового, колпинца увлажнялись глаза, теплело в груди, и он чувствовал себя частицей огромного государства, широко и привольно раскинувшегося «от Москвы до самых до окраин…» Особенно душу грело то, что их город окраиной не был! Он был одной из станций, упомянутых в знаменитом путешествии Александра Николаевича Радищева из Петербурга в Москву, о котором радивые учителя рьяно вдалбливали в голову каждому российскому школьнику помимо его воли. Справедливости ради стоит заметить, что Радищев в своих записках Колпино никак не обозначил, но и так ясно, что мимо него он обязательно проезжал. Иначе как бы он попал в Тосно, Любань или Чудово?
Поворачивать к дому со шпилем Жене было не нужно. Она быстрым шагом прошла Банковский переулок и, вдруг вновь вообразив себя пятиклассницей в спущенных гольфах и с хвостиком на макушке, лихо перебежала дорогу перед автобусом, выруливающим с привокзальной площади. Внутри арки длинного четырехэтажного дома, за которым, собственно, и находился двор ее детства, Женя остановилась. Пахло кошками и особым банно-мыльным запахом временно складированных во дворе товаров хозяйственного магазина, который по-прежнему существовал на первом этаже дома с аркой. Конечно, она много раз пробегала мимо этой арки и даже заходила в сам хозяйственный магазин, но сегодня знакомые с детства запахи растревожили ее чуть ли не до слез.
А двор, как оказалось, не слишком изменился. Так же тяжело раскачивалось на ветру замерзшее корками белье, прицепленное деревянными остроухими прищепками, кучерявыми пластмассовыми и даже сохранившимися с незапамятных времен – оловянными, антикварно потемневшими. Так же курили и матерились грузчики хозяйственного магазина. Так же урчали подъезжающие к его задним дверям машины. Только вот горки, качели и карусели детской площадки были изготовлены уже не из металла, а из разноцветного веселого пластика. Стены крашенных в желтый и бежевый цвета домов нынешние юные художники-монументалисты изрисовывали уже не мелом, а жирными акриловыми струями красок из баллончиков.
Изогнутый углом дом-корабль, в котором жила Женя со своими друзьями, так и не переделали в гостиницу, только часть первого этажа передали диспетчерской автобусного кольца. В доме теперь жили совсем другие люди. Неужели там по-прежнему коммуналки? Или огромные сталинские квартиры сейчас занимают отдельные счастливые семьи? Женя посмотрела в окно своей бывшей коммунальной кухни. На подоконнике угнездилась девочка лет десяти и смотрела во двор, совсем как она когда-то сидела, выглядывая из-за чудовищно разросшегося столетника и высматривая, не пройдет ли мимо Саша Ермоленко.
– Женя? – услышала она незнакомый женский голос и вздрогнула. Кто может здесь ее помнить? Женя ни разу не заходила во двор с тех пор, как они переехали в «Аврору» на Тверскую улицу. Вроде и недалеко, но ее, девочку, тогда гораздо больше, чем старый двор, интересовала новая улица Машиностроителей, куда собирался переезжать Саша.
Женя медленно обернулась. Перед ней стояла совершенно незнакомая женщина с худощавым малосимпатичным лицом и напряженно улыбалась.
– Да, я Женя, – сказала она. – А вы… я что-то не припоминаю…
– Ну как же! Я Галя Иванова! – улыбнулась женщина и, почти как сама Женя взрослому Ермоленко, сказала: – Ну-ка вспоминай: «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три: на месте фигура замри!»
– Галка! – всплеснула руками Женя. – Не может быть! Ни за что не узнала бы!
– Да… Я выгляжу не очень… столько забот… А ты, наоборот, необыкновенно похорошела. Даже узнать трудно. Если бы ты так долго не смотрела на окно вашей бывшей кухни, то, возможно, я тоже прошла бы мимо тебя. – Она опять улыбнулась и спросила: – Что, тоска по детству замучила?
– Вроде того! – ответно рассмеялась Женя. – А ты, Галка? Ты-то что здесь делаешь?
– Я здесь живу.
– Как? Разве вы не уехали?.. Или ты снова… Ничего не понимаю…
– Слушай, Женька! – взяла ее под руку Галя. – А давай к нам зайдем! Все расскажу. Поболтаем, а? Сто лет ведь не виделись! Время-то у тебя есть?
– Вре-е-мя… – протянула Женя и бесшабашно тряхнула головой. – Да найдется у меня время! Только удобно ли? Муж? Дети?
– Ни мужа, ни детей сейчас дома нет, так что никто нам не помешает! Пошли, подруга! – И Галя повела ее к тому же крайнему справа подъезду, в котором жила с самого рождения.
– Галь, так ты что, все в той же квартире живешь? – изумилась Женя, медленно поднимаясь по знакомой лестнице. Стены подъезда, казалось, со времен их детства так и оставались выкрашенными грязно-синей, во многих местах облупившейся краской. Может быть, под одним из подоконников еще сохранилась надпись «Галка + Женька = дружба навеки», которую они в четыре руки нацарапали толстыми и острыми на концах гвоздями, вытащенными из ящиков у хозяйственного магазина? Даже черная с белыми лапками кошка, шмыгнувшая между Жениных ног, до боли напомнила Галкину Стрелку, хотя ею быть уж никак не могла. Кошки так долго не живут. Она и во времена их детства была уже весьма почтенного кошачьего возраста.
– Представь, в той же самой и проживаю, – грустно отозвалась Галя. – Мы ведь в то лето так и не переехали на новую квартиру.
– Как? Почему? Когда мы торжественно прощались у Ермоленко, вроде бы у всех наших родителей уже были ордера!
Женя с таким душевным трепетом произнесла Сашину фамилию, что бросила быстрый взгляд на бывшую подругу: не заметила ли та ее излишнего волнения? Но Галя сосредоточенно рылась в недрах огромной сумки, разыскивая ключ. Все, что для Жени сейчас казалось наполненным особым тайным смыслом, для нее было серой повседневностью.
– Обещали квартиры действительно всем, – сказала Галя и вставила наконец найденный ключ в скважину, – но несколько семей так и не успели их получить к тому моменту, когда наш дом раздумали перестраивать под гостиницу. Выехали почти все. Остались мы, Николаевы и бабка с дедкой Вальки-Который Час. Помнишь ее? Проходи!
– Помню. Я всех помню, – отозвалась Женя и переступила порог огромной сталинской квартиры с высокими потолками и лепными бордюрами.
Раньше у самых дверей, как раз под бордюром, висел зеленый Галкин велосипед «Ласточка» с женской рамой, предмет белой Жениной зависти, и соседская детская ванночка. Теперь ничего не висело. Стены были оклеены современными тиснеными обоями с крупными красными и синими цветами. Свою и Женину верхнюю одежду Галя повесила в новомодный зеркальный шкаф-купе, который никак не желал влезать в жалкую прихожую небольшой Жениной квартиры, а в необозримых просторах коридора старого дома смотрелся уютным и компактным.
– Галь, так вам, может, и повезло? – предположила Женя. – Вся квартира вашей семье и досталась? Это ж шикарные апартаменты! В нашей нынешней квартире, например, развернуться негде! А уж гостей принимать – сплошная мука!
– Ага, нам! Как же! Держи карман шире! Единственное, что удалось сделать уже потом, это утрясти вопрос о проживании в квартире двух семей вместо трех. Нам с Вовкой и сыновьями достались две комнаты, а в той, у кухни, где раньше Рябинины жили, сейчас бездетная семья устроилась. Люди неплохие, не могу пожаловаться. Сосуществуем довольно мирно.
Женя прошла в комнату со стандартной мебельной стенкой и компьютерным столом в углу. Из-за высоких потолков мебель, как и в коридоре, показалась ей неестественно маленьких размеров. На журнальном столике в застекленных рамочках стояло несколько фотографий. На одной круглили щеки и надували губы два одинаковых мальчика лет десяти. Женя улыбнулась, сообразив, что бывшая подруга родила близнецов. На второй…
– Галка! – изумилась Женя, схватив в руки вторую фотографию, свадебную. – Так ты что же… вышла замуж за… – Она побоялась назвать имя, чтобы все-таки не ошибиться. Она не виделась с Вовкой Николаевым с момента отъезда из дома, но у Галкиного жениха на фотографии была точно такая же, как у него, задорно торчащая вверх челка.
– Да, я вышла замуж за Николаева, – просто ответила Галя.
– Но ведь вы, кажется, никогда…
– Женька! Мы последний раз с тобой виделись, когда нам было по тринадцать. Разумеется, тогда еще ничего и не было. А потом как-то… само собой получилось. Из детей нашего дома здесь остались только мы с ним вдвоем. Понаехало, конечно, много других, но такой тесной компании, какая была у нас, больше уже не получилось. А может быть, мы с ним и не хотели никаких других компаний? Нам и вдвоем было неплохо. А потом почувствовали, что стали друг для друга самыми главными. Поженились вот… Двух парней родили. У меня теперь целых три Вовки! И все практически на одно лицо.
Женя еще раз взяла в руки фотографию с Галкиными сыновьями. Она сразу этого не заметила, но теперь видела, что они действительно здорово похожи на Николаева, только челки не торчали вверх светлыми ежиками, а лежали на крутых мальчишеских лбах, как и полагается челкам, прямо и чуть набок. Женя поставила фотографию на место и удивилась тому, что Галка уже успела наметать целый стол всяких закусок.
– Так коммуналка же! Холодильники в комнатах держим, – пояснила она и кивнула в дальний угол, где действительно комфортно расположился высокий современный холодильник.
Поставив на стол баночку оливок, она полезла в отделанный матовым зернистым стеклом шкафчик, вытащила из него початую бутылку армянского коньяка и сказала:
– Вот! С 23 февраля осталось! Дернем за встречу! И за наступающий Женский день!
– Дернем! – весело согласилась Женя, хотя не очень любила крепкие напитки. – Ну и где же твой Николаев? – спросила она, когда они «дернули» и закусили.
– Да на даче! Специально отгул взял. Проверить надо, как там после зимы. А мальчишки в институте. Сказали, что не раньше девяти явятся. Какой-то курсовик у ребят в общежитии будут делать. Оба в Сельхозакадемию поступили, которая в Пушкине. На землеустроительной специальности учатся. Говорят, очень она нынче перспективная.
– Галь, ну а как вообще?
– Что?
– Ну семейная жизнь? Я никак не могу представить тебя с Вовкой. Вы же все время дрались!
– Да это когда было! – рассмеялась Галя, налила еще по одной рюмке коньяка и задушевным голосом сказала: – Знаешь, Женя, я ни разу не пожалела, что вышла за Николаева замуж. Из меня, видишь, красавицы не получилось, а Вовка меня и такую любит. Представляешь, сыновьям уже по двадцать, а он меня любит!
– Ну, за это стоит выпить! – сказала Женя и чокнулась с Галкой.
– Хотя, конечно, может, ему просто лень, – рассмеялась та.
– Что лень?
– Ну… искать, в кого бы другого влюбиться. Он и в детстве был полноват и не слишком поворотлив, а сейчас – вообще…
– Толстый, что ли?
– Не столько толстый, сколько огромный! Он под два метра ростом! И сыновья в него. Я между ними бегаю, как лилипут в стране Гулливеров. В общем, Женя, у нас все нормально. Из коммуналки, конечно, теперь уж вряд ли выберемся, но особо не переживаем. Дачу вот в Трубниковом Бору построили. У нас там целых двенадцать соток. И дом хороший, теплый. Если что, там можно и зимой жить. И машина есть. «Жигуль», конечно, но мы не гордые. Нам иномарок не надо. В общем, все как у людей. Ну а ты-то как?
И Женя взахлеб стала рассказывать про свою жизнь, которая тоже, в общем-то, сложилась неплохо, и, конечно, про сына и мужа.
– Представляешь, Галка, мы с Сергеем познакомились в институте и первое свидание назначили друг другу в Питере, а когда он собрался меня провожать, оказалось, что нам обоим надо на электричку в наше Колпино! Мы ведь как переехали, так на Тверской и живем. А он жил совсем недалеко, на Красной улице. И ведь ни разу до института в Колпине не встречались!
– Значит, так у вас было на роду написано! – глубокомысленно изрекла Галка и спросила про Жениного сына: – А Игорек твой куда собирается поступать? Может, тоже в Пушкинскую академию рванет? Мои парняги довольны!
О проекте
О подписке