Надо было срочно что-то предпринимать, иначе эта наглая ложь легла бы жирным пятном на репутацию главы. И однажды в служебном кабинете Алексея Никодимовича состоялось тайное совещание с прокурором города, начальником районной полиции и начальником паспортно-визовой службы Стеклова. Задача, которую предстояло решить, представлялась всем собравшимся очень непростой: нужно было превратить азиатов, шатавшихся по городу, в легальную трудовую армию. Выход предложил Коля Чапан, начальник паспортно-визовой службы. Он оказался до смешного простым: Чапан предложил регистрировать гастарбайтеров в заброшенных деревенских домах, благо таких в районе было великое множество.

Вначале все шло как нельзя лучше. Возникали, конечно, отдельные проблемы: нашлось несколько хозяев сельских развалюх, которые по глупости и из жадности запросили за регистрацию немыслимые деньги, но с такими хапугами районная паспортная служба возиться не стала. А затем случилось то, чего никто не мог предвидеть.

Одна старуха из глухого села Радищево умудрилась нахватать кредитов на три миллиона рублей под залог земельного участка и дома. Платить она и не собиралась, и в один прекрасный день ее дочка и зять, погрузив в шикарный внедорожник все честно нажитое, вместе с мамашей укатили из деревенской глуши в необозримые российские дали, оставив три городских кредитных учреждения с носом. Когда же через некоторое время в дом старухи явились судебные приставы, чтобы описать ее хозяйство, они не обнаружили в нем ни бессовестной заемщицы, ни ее семьи, ни самого имущества, подлежащего аресту. Но дом, как оказалось, отнюдь не пустовал, и взору изумленных приставов предстал интернациональный рабочий коллектив, имевший на руках паспорта с официальной регистрацией, причем эта регистрация была у всех одна – Стекловский район, село Радищево, дом 18. «Кто же позволил вам тут жить в таком количестве?!» – вопросил апатичных узбеков вконец обалдевший пристав, который ничего подобного в своей жизни еще не видел. «Чапан разрешил, начальник», – ответил за всех высокий старик-узбек. – «Какой такой чабан? Ты чего мне тут голову морочишь?! Отвечай, ты, ветеран Кара-Кума, кто вам здесь позволил находиться, а не то живо отправитесь обратно в чуйские эмираты!» – взревел пристав. Он орал так громко, что постояльцы со страху забились во все темные закутки и закоулки в доме и затихли там, ожидая, чем все закончится.

Однако нашелся в команде приставов неглупый человек, который разъяснил своему молодому начальнику, что Чапан, про которого толковал старик-узбек, никакой не пастух, а главный паспортист района. Начальник, осуществлявший до сего дня исполнение судебных решений без всякого огонька в душе, сразу сообразил, какое резонансное дело может из всего этого получиться. Приехав в свое учреждение, он тут же накатал заявление в районную прокуратуру о выявленных лично им грубых нарушениях гражданского законодательства. Зная склочный характер этого законника, прокурор не посмел замять дело, принимавшее самый нехороший оборот. Что же было делать?

И прокурор решился сделать трудный, но такой необходимый для чести района шаг. Он долго рассматривал трубку телефонного аппарата, наконец сурово, по-мужски, стукнул кулаком по столу и набрал номер приемной мэра. После разговора с Алексеем Никодимовичем вопрос разрешился законным образом, и виновник всего этого беззакония и вопиющей халатности, Николай Петрович Чапан, в тот же день был уволен со службы.

Алексей Никодимович, приехав домой после трудного и болезненного, почти личного для него дела, крепко напился. Он не любил терять людей, которым доверял, как самому себе, а тут случилось такое, и кто же все это натворил? Человек, которого Алексей Никодимович считал чуть ли не сыном, который буквально вырос на его глазах! Да, потеря была трудная. Но Алексей Никодимович переборол себя, и на следующее утро явился в свой кабинет бодрым и подтянутым, с какой-то суровой решимостью в глазах.

Нужно было жить дальше, – этого ждали от него люди, которые нуждались в нем. Дела в районе в последнее время шли в гору, и Алексей Никодимович просто не мог допустить, чтобы какая-то глупая мелочь разрушила все то хорошее и поистине нужное людям, что делал он как глава города и района. Он некоторое время задумчиво размышлял о себе и о людях, которые его окружали, и решил вдруг, что сейчас, именно сейчас, самое подходящее время для новых амбициозных проектов, о которых он раздумывал в недалеком прошлом, но исполнение которых все как-то откладывал. Не из нерешительности, нет, – просто время для них тогда еще не наступило, а сейчас, на пике борьбы с коррупцией и административным засильем во всех сферах жизни, их просто необходимо претворить в жизнь.

Стеклов, который он успел полюбить всей душой, часто раздражал его своим провинциальным видом, каким-то сонным равнодушием обывателей и неумением обустроить по-европейски свою жизнь. Торговля пребывала в полудиком состоянии, поскольку была по-азиатски разбросана по разным мелким магазинчикам, лавкам, каким-то немыслимым ларькам и киоскам, которые расплодились в городе в таком количестве, что уследить за их деятельностью не было никакой возможности. Разве так должен был развиваться истинно культурный город? Алексей Никодимович решил, что пора кончать с местным купеческим болотом, в котором неизбежно погибло бы все новое и смелое, к чему стремилась его душа.

Вскоре он встретился с губернатором области Гномовым. От этой поистине судьбоносной встречи зависело многое и в его личной судьбе, и в судьбе Стеклова, который скоро, очень скоро, должен был превратиться в город-сад.

В Стеклов пришла весна, а вместе с ней в город приехала огромная армия строителей. И жизнь города, до того момента более-менее размеренная и спокойная, разом круто переменилась. Масштабные стройки начались сразу в нескольких местах. Вся городская рать во главе с Алексеем Никодимовичем дни напролет с какой-то неописуемой лихостью и юношеским задором носилась по городу, давала ценные указания прорабам и простым рабочим, кого-то ругала, кого-то хвалила, и город, воодушевленный переменами, почти перестал спать. Впрочем, нашлись среди городской интеллигенции, которую Алексей Никодимович про себя окрестил поганой сволочью, отдельные ревнители стекловской старины, которые нагло кое-где заявляли, что мэр губит город. Эти тупоголовые охранители древних мощей даже основали собственную общественную организацию, которая стала всячески пакостить мэру и некоторым городским муниципальным управлениям. Они рассылали письма куда только могли, звонили во все инстанции, стучались во всевозможные властные кабинеты в администрации губернатора и даже в самой Москве, – в общем, надоедали главе города как могли, вставляя палки в колеса прогресса и централизации.

Конечно, они не могли уже ничего изменить, и Алексей Никодимович по доброте душевной позволял им тявкать на себя. Он уже со счету сбился, подсчитывая, сколько различных комиссий из области приезжало по его душу, чтобы проверить, соответствуют ли действительности все те факты уничтожения памятников архитектуры и культурного наследия, которые раскопали и предали публичной огласке эти полоумные любители древностей. Алексею Никодимовичу пришлось даже лично вникнуть в некоторые подробности истории Стеклова. Он выяснил отдельные анекдотические стороны этого прошлого. Полуразрушенное городское пожарное депо, стоявшее на берегу реки в самом центре Стеклова, в один прекрасный день само тихо сползло в воду, потому что денег на укрепление берега в городской казне на тот момент не оказалось. Правда, деньги эти чудесным образом обнаружились даже в чрезмерном количестве, как только на месте бывшей пожарной каланчи решено было строить современный бизнес-центр. На привокзальной площади случилась другая беда: там необходимо было построить крупный торговый центр – подарок, обещанный лично губернатору, но строительству этого важного объекта мешала старинная железнодорожная казарма, которая, словно бельмо на глазу, торчала в самом центре площади. Местные краеведы вцепились в эту рухлядь просто железной хваткой, и Алексею Никодимовичу все же пришлось пойти им навстречу, – он пообещал оставить от казармы часть кирпичной стены и вписать ее в фасад будущего здания.

Так, с боями и в постоянном нервном напряжении мэр города продвигался к заветной цели, к своему взлелеянному в мечтах городу-саду, который стал уже постепенно приобретать формы и вырисовываться в общих чертах.

Грандиозная перестройка шла своим ходом, и муниципальные служащие уже без страха, а даже с азартом сопровождали мэра в его стремительных наездах на стройки, но мэру это казалось уже чем-то вполне заурядным. В пылу переустройства не заметили, как в городе снесли старую часовню и бывший дом городничего. Городской архитектор, поздно обнаружив эти потери, схватился за голову. Но дело было сделано, и скрыть снос уже не было никакой возможности. На очередном заседании у мэра архитектор Буганов, посыпав голову пеплом, покаялся в собственных просчетах и недосмотре, но тут же обрушил свой гнев на заезжих проектировщиков, обвинив их в попустительстве и наплевательском отношении к собственным служебным обязанностям. Алексей Никодимович и тут проявил мудрость, обязав лично Буганова и проектное управление восстановить в кратчайшие сроки уничтоженные памятники. Но здесь же, на заседании, проштрафившиеся специалисты из Москвы доложили мэру, почему снос был необходим. Их доводы в корне изменили все дело. Оказалось, что эти развалюхи угрожали соседним зданиям, и если бы их не снесли вовремя, то под угрозой оказалась бы целостность целого ряда старинных домов по соседству.

– Ну что же вы, Борис Егорович, сами себя в штрафники записали? – спросил мэр Буганова, который сидел ни жив ни мертв, ожидая громких административных решений.

Когда же грозовые тучи над головой архитектора чудесным образом рассеялись, он не преминул обратить это дело в шутку.

– Да как же, Алексей Никодимович, я мог не поставить вас в известность об этом? Сами знаете – народ у нас грамотный, того и гляди, митинг устроят в защиту старых кирпичей, – загудев приятным баритоном, ответил мэру архитектор, и вслед за ним все заседание заулыбалось. Мужчины по-дружески хлопали Бориса Егоровича по плечу, а Алексей Никодимович, придя в прекрасное расположение духа, отдал распоряжение объявить приказом по управлению архитектуры и градостроительства благодарность лично Буганову и двум его заместителям.

С заседания все разошлось в отличном настроении. Мэр воодушевил всех своей смелостью и принципиальностью в важных для благоустройства города вопросах, и чиновничество еще более решительно взялось облагораживать Стеклов. У торговых рядов решено было вырубить старую липовую аллею и устроить на ее месте так необходимую городу автостоянку. Дело было сделано буквально за три дня, так что стекловская краеведческая банда и опомниться не успела и долго после этого случая приходила в себя.

Мэр приказал Буденичу ввести новую рубрику, материалы которой должны были непредвзято освещать будущее города. Новый быт уже вошел в каждую семью, и Игорь Семенович только успевал подписывать в печать очерки и заметки о городских нововведениях.

Однажды город проснулся, и летнее радостное солнце осветило Стеклов с изумлением, – лучи его ласкали уже не старые темные закоулки. Сверкали на солнце, словно пасхальные куличи, блестели яркими витринами супермаркеты, обложившие город со всех сторон.

Жители разбитых нищенских окраин Стеклова, оказавшиеся соседями торговых заведений, первое время любовались этой красотой. Нашлась, конечно, как всегда, горстка хулителей, обозвавшая новые дворцы Стеклова «сукинмаркетами», и дикий невоспитанный народ с восторгом подхватил это словцо.

В конце лета в город приехал губернатор. К его приезду готовились долго. Все необходимые меры предосторожности были предприняты загодя. В старом городе ликвидировали пивные шалманы, а их особенно злостным завсегдатаям предписано было вообще не появляться в городе во время визита губернатора; древние деревянные развалюхи, еще кое-где сохранившиеся в центре, обнесли глухими заборами из свежих досок, лодочную станцию на берегу реки Лушки, которую по вечерам облюбовывали местные пьянчужки, закрыли на длительный ремонт. Стеклов замер в ожидании высокого областного начальства.

Губернатор приурочил свой приезд к открытию торгового центра «Дарья», который распластал свое грузное кубическое тело на привокзальной площади, захватив почти всю ее территорию. Поговаривали, что Алексей Никодимович приготовил для своего высокопоставленного друга личный подарок, назвав открывшийся комплекс именем его супруги. Открытие «Дарьи» прошло с большой помпой. Губернатор выступил с вдохновенной речью, в которой назвал Стеклов расцветшей розой губернии.

Блестящая автомобильная кавалькада губернатора вихрем промчалась по центру Стеклова, нигде не останавливаясь, и свернула на федеральное шоссе. Стекловчане обсуждали визит высокого гостя, гадая, какие же теперь ветры перемен подуют и чем это обернется для них. Говорили, что дела в Стеклове теперь пойдут еще успешнее. А Алексей Никодимович довольно потирал руки: он добился неограниченного кредита области, который позволит ему воплотить все свои задумки в жизнь. Бюджетные вливания вскоре принесли свои плоды: мэр наконец-то начал давно задуманное дело, осуществление которого сулило лично ему славу на долгие десятилетия.

Вскоре сразу в пяти местах Стеклова начались подготовительные работы, о конечной цели которых горожане судили-рядили всю осень. На зиму все остановилось, но весной работы продолжились, и затем наступил долгожданный финал: на месте прошлогодних раскопок друг за другом открылись городские фонтаны. Их гранитные бассейны и искусно устроенная подсветка предстали перед горожанами во всем своем великолепии. Но, как всегда, нашлись в стаде паршивые овцы, испортившие все дело. Хулиганье втихомолку стало сыпать в фонтаны стиральный порошок и лить еще какую-то бытовую химию, отчего эти сложные гидросооружения выходили из строя. К тому же дикие ватаги молодежи устраивали в ночные часы пьяные гулянки у фонтанов, сопровождаемые битьем бутылок, запуском ракетниц и шутих, визгом, драками и прочими безобразиями. Жители перестали спать по ночам. А подростки совсем распоясались. По утрам дворники, матерясь на все лады, отгребали от фонтанов кучи битого стекла и мусора. Мэр отдал распоряжение патрулировать по ночам площади и скверы, но это оказалось пустой затеей, – то ли полиция плохо справлялась со своими обязанностями, то ли дерзкая молодежь, видя приближающиеся наряды, успевала прятаться в близлежащих подъездах. Вскоре парадные этих домов своим запахом и видом стали напоминать общественные уборные. Жители взбунтовались и стали писать коллективные жалобы в администрацию с требованиями прекратить безобразие или же вовсе законсервировать фонтаны.