Глава четвертая. О пользе некоторых страхов

Произошло это вот как. Поохав и поахав насчет моей роскошной прически, одна из дам обратилась ко мне с совершенно неожиданным текстом:

– Милочка, а не можете ли вы оказать мне небольшую услугу?

Я, грешным делом, решила, что речь идет о сопровождении ее в магазин в качестве личного переводчика. Хотя, вот провалиться мне на этом месте, не помню, чтобы афишировала перед кем-нибудь из дам свое знание языка, да и времени вместе с группой я проводила не так уж и много.

Кроме всего прочего, мне никогда не нравилось обращение «милочка». Так обычно окликают прислугу. Впрочем, возможно, дама просто об этом и не догадывалась, а использовала для общения со мной самое нежное слово, которое знала.

В общем, сама виновата: в том эйфорическом состоянии, в котором я пребывала последние дни, вполне могла утратить бдительность и расслабиться. А может быть, дама умнее, чем выглядит, и сообразила, что без знания языка ни один человек в одиночку бегать по незнакомому городу не будет. Так что на всякий случай насторожилась:

– А чем, собственно, я могу быть вам полезна… милочка?

Прозвучало отнюдь не любезно, несмотря на некоторую изысканность формулировки, но дама, похоже, не обратила на это внимания. Мой же сарказм вообще оказался выше ее планки интеллекта.

– Понимаете, завтра мы с подругой идем в варьете. Уже сдали деньги – по пятьсот евро – и вдруг я сообразила, что с такой прической, как у меня сейчас, не то что в кабаре – в универмаг идти стыдно…

– Вы хотите, чтобы я дала вам адрес парикмахерской? Пожалуйста.

– Ах, нет, милочка, что вы! Я не могу платить за пустяки такие бешеные деньги! Я просто хотела попросить вас одолжить мне на завтра ваш роскошный парик. Вам он теперь явно не нужен, а я и так блондинка…

Ну, если бы я вылила себе на голову полный флакон перекиси водорода, тоже была бы блондинкой. Не понимаю женщин, которые красят волосы и напрочь забывают о том, что они имеют неприятную особенность: отрастая, возвращаться у корней к естественному цвету.

А вообще логика восхитительная: выбросить пятьсот евро, чтобы посмотреть на раздетых девочек в варьете и выпить бокал скверного шампанского, и пожалеть сто евро на прическу. Ну, у богатых свои причуды.

Так или иначе я собиралась вежливенько ей отказать, но пока придумывала пристойный предлог, момент был упущен. Дама вцепилась в меня, как клещ в собачий хвост, а я, поняв, что роль переводчика мне не грозит, проявила полное отсутствие воли, немножко вяло поотбивалась и, в конце концов, совершенно неожиданно для себя согласилась. Чего хочет женщина – того хочет бог, считают французы, а мне сейчас гневить бога было как-то не с руки.

В конце концов мне этот самый парик предстояло надеть еще только один раз – на обратном пути в Москву, а портить отношения с товаркой по группе было глупо. Впрочем, я бы пошла и на это, если бы не находилась в восхитительно-добродушном настроении: пусть пользуется, черт с ней… милочка.

По-видимому, дама почувствовала, что ей просто повезло, иначе пришлось бы за красоту выкладывать свои кровные. Так или иначе она ухватила парик, который я ей протянула, точно утопающий – спасательный круг, и молниеносным движением напялила его себе на голову.

Ничего более кошмарного в жизни не видела – точь-в-точь баба-яга из детского спектакля. Интересно, я в этом парике так же смотрелась?

– Прелестно! – воскликнула эта безумная, созерцая себя в карманном зеркальце. – Вы ангел, милочка, спасибо вам большое! Я только причешусь поаккуратнее…

И исчезла в направлении дамской комнаты. Вернулась, надо сказать, в почти пристойном виде, но до совершенства ей было еще ой как далеко.

– Я завтра подкрашусь как следует и другое платье надену, – утешила она меня. – Это же просто мой естественный цвет!

Никогда не была особенной почитательницей женского ума, но всякий раз, сталкиваясь с подобным феноменом, теряю дар речи. Не родилось еще женщины, у которой был бы такой свой собственный цвет волос. Даже Аська, натуральная блондинка, что-то такое делает со своими патлами, чтобы они смотрелись поэффектнее. И парик заказала под цвет краски, а не родной шевелюры.

А у этой – свои такие же, извольте радоваться. Впрочем, что я взъелась на нее – и так Богом обижена. Сама слышала, как она жаловалась, что настоящие мужчины перевелись лет двадцать тому назад. Посему она одинока, а ей, по ее собственным словам, тридцать два года. С двенадцати лет разочароваться в мужчинах – это что-то особенное.

Вечерняя прогулка после ужина на сей раз никого не прельстила: накрапывал дождь, который вот-вот должен был перейти в приличный ливень. Я бы, правда, с удовольствием посидела бы в каком-нибудь кафе на террасе, ибо в девять часов вечера в Париже все самое интересное как раз только и начинается.

Но одной было немного боязно – сказывалась московская выучка: после наступления темноты из дома лучше не выходить, а «коварный зарубеж» всегда может сделать какую-нибудь подлянку честной туристке. Совковые корни, если вдуматься, страшная вещь. Дай Бог, чтобы наши дети не получили их в качестве генетического наследства!

К тому же я здраво рассудила, что перед завтрашним свиданием было бы неплохо выспаться. Ну и, разумеется, поберечь то хрупкое сооружение, которое красовалось на моей голове. Малейшая оплошность – и вновь стану похожа на оплешивевшую белку.

На следующее утро за завтраком мне пришлось долго и нудно объяснять нашему гиду, почему я не поеду вместе со всеми на Эйфелеву башню. На ее памяти подобного не случалось: все туристы, независимо от возраста, национальности и страны проживания, лезли на самый верх этой башни, чтобы увидеть город с высоты птичьего полета.

– Я боюсь высоты, – сказала я чистую правду. – Если влезть на табуретку, еще куда ни шло. А если, скажем, на стремянку, то уже плохо. Голова закружится, вполне могу упасть.

– А вы не подходите близко к ограде. И вообще там все предусмотрено: парапеты высокие, специальные ограждения. Захотите – не вывалитесь.

– Я и не хочу вываливаться, – продолжала я с ангельским терпением гнуть свою линию, – но, согласитесь, глупо лезть на башню, чтобы стоять там с закрытыми глазами. А если я их открою, у меня закружится голова. И не хочу я ничего рассматривать с птичьего полета: я не воробей и не голубь, летать не умею.

– Но вы все-таки подумайте, – не унималась наш гид. – Второй такой возможности вам может и не представиться.

– Какой возможности? Умереть от страха перед высотой? Для этого мне вполне достаточно в Москве взобраться на Останкинскую башню.

– Кстати, вы можете посмотреть на Париж с еще большей высоты в супербезопасных условиях. Недавно на Монпарнасе построили башню в три раза выше Эйфелевой, так там застеклена даже обзорная площадка.

Я чуть не застонала от отчаяния и воззрилась на нее в состоянии полной прострации: она предлагает мне забраться еще выше, чтобы как следует все рассмотреть. Нет, это, ребята, без меня, я предпочитаю знакомиться с городом, прочно стоя на земле, а не паря в каких-то запредельных высотах. Я не ангел и даже не суперагент, который может спуститься на землю из реактивного самолета без какого-либо парашюта.

– Спасибо, – мило улыбнулась я, – но туда я точно не пойду. А экскурсии на речном трамвайчике у вас в меню предусмотрены?

– Да, конечно, если хотите. Но это выйдет подороже Эйфелевой башни.

– И значительно комфортнее и интереснее для меня, – подвела я итог дискуссии.

В общем, диалог у нас вышел замечательный и закончился он дружеской ничьей. Гидша решила, что я просто-напросто пожалела денег на входной билет. А дамы из нашей группы, все еще переживавшие мой поход в парикмахерскую, решили, что я чокнутая. По совокупности, так сказать, поступков.

Я не спорила. Скупая, так скупая, чокнутая, так чокнутая. Они отправились на свою экскурсию, а я – на свидание.

Ах, если бы я могла прожить в Париже хотя бы месяц! Даже за истекшие сутки мой французский существенно улучшился, тем более, что я переборола свое почтение к грамматике и просто-напросто наплевала на нее.

Так дело пошло веселее: набор существительных, прилагательных и глаголов у меня был достаточно обширным, предлоги я расставляла, как Бог на душу положит, а все остальное пустила на самотек.

Самое интересное – Анри понимал меня лучше, чем накануне. Еще интереснее было то, что и я его понимала почти дословно, а не с пятого на десятое. Он заехал за мной минута в минуту и показался мне еще более привлекательным, нежели накануне. Я молча лелеяла надежду, что мой поход за красотой все-таки не был выброшенными на ветер деньгами, и что уровень моей привлекательности в его глазах тоже увеличился, причем довольно значительно.

У подъезда Анри ждала новенькая элегантная машина, каких мне еще видеть не доводилось. Оказалось – «Пежо» последней модели, то есть очень и очень престижно. Н-да, вот уж не думала, что в моей парижской эпопее будет столько впечатляющих сюрпризов, да еще с налетом роскоши!

Так ведь и привыкнуть можно, а потом, в Москве, что делать? Вздыхать о так быстро пролетевших упоительных моментах? Ладно, неприятности будем переживать по мере их поступления, а пока следует благодарить судьбу и не раздражать ее скептическими рассуждениями.

– Куда мадам желает поехать? – спросил меня Анри после первых приветствий и полутора десятков комплиментов моей внешности.

– В Булонский лес! – брякнула я, несчастная жертва всех прочитанных мною великосветских французских романов.

Там любая уважающая себя дама, надо не надо, отправлялась именно в Булонский лес, как только ей удавалось обзавестись приличным кавалером. И все романтические истории, которые я читала, так или иначе были связаны именно с этим местом. Почему?

А бог его знает, наверное, просто остались воспоминания о прошлом, когда лес был действительно лесом, и в нем что-то могло произойти. Теперь же это – что-то вроде гибрида нашего Измайловского парка с парком культуры и отдыха имени Горького – очень ухоженный лес с многочисленными аттракционами и ресторанчиками.

– Разумно, – неожиданно согласился Анри и даже посмотрел на меня с некоторым удивлением.

Впрочем, это мне могло и показаться, ибо в последнее время я решительно перестала объективно оценивать как собственную внешность, так и реакцию на нее со стороны окружающих. К хорошему, как известно, быстро привыкаешь. В том числе, и к хорошему отношению к тебе, маленькой.

Но пожелание мое, как выяснилось, было действительно разумным. Пока, припарковав машину, мы прогуливались по вылизанным до неправдоподобной чистоты аллеям, Анри популярно объяснил мне, что со стороны Аси было в высшей степени неосмотрительно впутывать в такое дело, ну, скажем…

– Идиотку, – с радостью подсказала я ему.

Мой спутник чуть поморщился.

– Нет, дилетанта. Вы там, в Москве, считаете, что, как только пересекли границу и оказались в другом государстве, ваша безопасность как бы сама собой разумеется. А ведь те люди, которых Ася опасалась в Москве, прекрасно могли прилететь в Париж тем же самолетом, что и вы, мадам. Причем они вас знают, а вы их – нет. И если Ася знает правила и играет по ним, то вы-то оказываетесь полностью во власти профессионалов.

– Но я здесь уже четвертый день и никто меня пальцем не тронул! – возмутилась я.

Но внутри ощутила какое-то омерзительно-липкое чувство. Страх, наверное.

– Это может означать две вещи, – все так же обстоятельно продолжил Анри. – Либо вам с Асей все-таки не удалось сбить их с толку и они по-прежнему следят за вашей подругой в Москве, либо… Я вовсе не хочу вас пугать, мадам, поймите меня правильно, но во втором варианте получается, что им нужно не то, что Ася послала мне, а то, что я должен передать ей. То есть то, что я уже передал вам. И если до сих пор ничего не произошло, то самым разумным было бы немедленно вернуться в Москву.

– Если бы хотели отобрать ваши сувениры, то давно бы это сделали – отпарировала я. – Например прямо вчера, возле музея, когда я сидела в кафе. Достаточно было подойти ко мне, пшикнуть в нос из баллончика и отобрать сумку…

– Вариант, конечно, возможный, но не для кафе. Я ведь и пригласил вас на свидание для того, чтобы спокойно все обсудить.

Наверное, лицо у меня все-таки слегка вытянулось, потому что Анри усмехнулся.

– Не обижайтесь, милая Эллен, вы мне нравитесь, именно потому я и хочу уберечь вас от неприятностей. Вам нужно остерегаться прогулок в одиночестве по безлюдным местам. Равно как и посещения таких мест, где толпится масса народа. Например, на скачках или на той же Эйфелевой башне люди переходят с места на место, толкают друг друга. Там сумку можно просто вырвать и раствориться в толпе. Причем это еще «щадящий» вариант развития событий. Куда вы, кстати, отправились вчера после нашей встречи?

Я молча разглядывала свои туфли. Ни за что не скажу, что ради него разорилась на парикмахерскую! Свидание, называется, а еще француз. Устроил мне лекцию по технике безопасности. Ох, и выдам же я Аське, когда до нее доберусь!

– Впрочем, догадываюсь, – проигнорировал мое молчание Анри. – И, поверьте, высоко оценил это с первого же момента: это так изысканно, так по-французски! Ну а из парикмахерской вы куда направились?

– В ресторан, на ужин, – не без раздражения отозвалась я. – Опаздывала, взяла такси. Если об этом узнает кто-нибудь из моих товарищей по путешествию, меня запрут в сумасшедший дом.

– Почему? – искренне изумился Анри.

Я вкратце изложила ему кредо наших туристов за рубежом. Надо сказать, информацию он усваивал и оценивал молниеносно. Уж не с их ли КГБ свела меня судьба руками ближайшей подруги? Как это у них называется – Сюртэ Женераль? РээСТэ?

– А вы знаете, Эллен, – неторопливо сказал он, – вы ведь в данном случае действовали вполне профессионально. Насколько я понял, ни на минуту не оставались в одиночестве вне гостиничного номера. И ничего подозрительного не заметили?

– Ничего, – отрапортовала я.

Не могла же я рассказать ему про наглую бабу, которая пялилась на пудреницу. Еще решит, что я вымогаю очередной сувенир. Хотя… На несчастного Этьена напали именно через несколько часов после встречи со мной. Возможно, это простое совпадение, но…

– Впрочем, есть один момент, – неуверенно продолжила я, потому что мне не очень-то хотелось рассказывать Анри о каком-то поклоннике. – Но, возможно, это просто игра воображения…

– Что именно? – довольно требовательно поинтересовался Анри.

– Ну… во-первых вчера рядом со мной в кафе сидела тетка, которая отиралась и в музее, когда мы с вами познакомились, но мне кажется, что я ее еще где-то видела, причем не в Москве.

– А во-вторых?