Почему-то мне показалось, что отца это событие не порадует, и информировать его о «чрезвычайном происшествии» я не стала. Сам же он, естественно, ничего не заметил: мелочи его никогда не волновали. Правда, мне пришлось просить его увеличить мне выплаты на карманные расходы: все эти приспособления для соблюдения гигиены стоили определенных денег, а тех, что давались «на мороженое», уже и на него-то не слишком хватало.

– Зачем тебе понадобились деньги? – поинтересовался он.

Сразу не отказал – уже хорошо.

– Я расту, папа, – скромно опустив глаза, доложила я. – Нужно приобретать специальные предметы для ухода за собой.

– Это какие же? – недоуменно вскинул брови отец.

– Ну, как тебе объяснить… Если бы я была мальчиком, то попросила бы денег на бритву и все такое прочее.

– А-а, «бабочки»! Надеюсь, ты не собираешься покупать краску и пачкать себе лицо.

– Не собираюсь. Речь идет о предметах гигиены, а не о косметике.

– Кто вас разберет, – махнул рукой отец.

Но денег стал давать все-таки больше. А я подвергла соседку допросу с пристрастием, узнала, что подобная заморочка будет продолжаться до старости и означает, что я готова к рождению детей. Между прочим, организм будет сигналить об этом каждый месяц. Вот удовольствие, действительно! Тут я сама пожалела, что не родилась мальчишкой: им такие напасти неведомы.

Моя безмятежная жизнь оборвалась довольно резко: на одном из учений, которые проводились все реже и реже из-за сокращения материальных возможностей, какой-то мальчишка новобранец случайно выдернул из гранаты чеку. По рассказам свидетелей, стоявший рядом мой отец успел вырвать у него гранату, оттолкнуть в сторону и примять гранату к земле собой. Шансов выжить у него, естественно, не было, да и хоронить то, что осталось, пришлось в закрытом гробу.

Мне только исполнилось шестнадцать лет и до окончания школы и поступления в институт оставался год. Командование поступило со мной в высшей степени гуманно: оставило в покое и даже приказало выплачивать мне ежемесячное пособие в размере половины отцовского оклада. Комнату за мной тоже сохранили – пока. Впрочем, ходили упорные слухи, что нашу часть скоро расформируют, а военный городок станет обычным поселком городского типа.

Оставалось продержаться год – до поступления в институт. Я уже знала, что буду поступать на юридический факультет, потому что отец несколько раз высказывал желание видеть меня следователем. Не адвокатом, которых он почему-то недолюбливал, не правозащитником, а именно следователем.

– Профессия нужная, почти как военная, – говорил он. – Армию сейчас разваливают, смотреть больно, хуже – растаскивают по мелочам, да и по-крупному тоже. Кто-то должен выводить этих деятелей на чистую воду. Иначе будем жить в стране воров и мошенников.

При всей своей прагматичности отец оказался неплохим пророком. Первый раз я столкнулась с тем, что он предвещал, где-то через полгода после его гибели, когда меня вызвали в соответствующую инстанцию и объявили, что мой отец причастен к хищению со складов и продаже какого-то невероятного количества вооружения. Мне предлагалось добровольно выдать полученные за это деньги. Если не выдам – произведут обыск и, возможно, даже заведут уголовное дело – за пособничество.

– Обыскивайте, – пожала я плечами. – Но только по всем правилам, будьте любезны. Понятые – настоящие, а не из ваших сотрудников, и так далее по протоколу.

Высокий военный чин вытаращил на меня глаза. Несмотря на гадость и боль момента, мне стало смешно.

– Я готовлюсь поступать на юридический, читаю необходимую литературу. О каких-либо служебных злоупотреблениях моего покойного отца не знаю, готова только сказать, что он их совершить не мог.

– Почему? – гаденько усмехнулся высокий чин. – Потому что он – ваш папенька?

– Потому, что он советский офицер и коммунист, – отчеканила я. – Знаю, что мы живем в другой стране, а слово «коммунист» стало чуть ли не ругательным. Но я пользуюсь этими понятиями, потому что он по ним жил. И погиб, как герой, между прочим. Как-то не очень вяжется: вор спасает мальчишку ценой собственной жизни. Вам так не кажется?

Чину вообще ничего не казалось, ему было ясно одно: такая красивая была версия – все списать на покойника, – может не пройти из-за упрямой, чересчур начитанной и идейной девчонки. И довольно прозрачно намекнул, что мое субъективное мнение никого не интересует, а квартиру можно отобрать легко и непринужденно.

Мне стало совершенно ясно, что в Тюмени мне будет нелегко, даже поступление в институт может оказаться проблематичным, если я начну бороться за справедливость и устанавливать советскую власть. Я проявила слабоволие и за справедливость бороться не стала, но зато кое-как дотянула до конца школы, не отправившись на оставшееся время в детдом. А, получив аттестат зрелости, отправилась сдавать экзамены в Свердловск, который только что перекрестили в Екатеринбург. Поступила без проблем, получила место в общежитии и стипендию.

Комнату оставила на попечение Ксении Станиславовны, хотя была не слишком уверена, что вернусь. Вторая моя близкая соседка – Нина Филипповна – уже уехала к детям в другой город и больше просить присмотреть за жилплощадью было некого. В том, что ее отберут, я, мягко говоря, сомневалась: военный городок вымирал на глазах и никому не был нужен. Меня хотели напугать – меня напугали. После чего о моем существовании вообще забыли, против чего я никоим образом не возражала.

Чувство ностальгии для меня было понятием относительным. Хотя отец и прослужил на одном месте чуть ли не пятнадцать лет подряд, военный городок меня не держал. Последние события начисто отбили охоту встречаться с людьми, которые попытались оболгать моего уже покойного отца.

Да, обвинение было выдвинуто где-то наверху, но ведь готовятся такие вещи не начальниками, а подчиненными…

Я решительно встряхиваю головой, отгоняя воспоминания. Обвинение… Мне сейчас нужно думать о том, кто и зачем убил эту несчастную девицу в салоне красоты. Для начала попытаться хотя бы определить, кому была выгодна эта смерть. А совсем для начала еще раз внимательно просмотреть журнал записи клиентов: при беглом пролистывании мне показалось, что загадочная «Нат. Георгиевна» мелькала там достаточно регулярно.

Да, а для начала нужно позвонить судмедэксперту, Валере, который занимался вскрытием трупа несчастной Лолы еще вчера. Интересно, что он там открыл, точнее, вскрыл? То, что девушка убита, а не погибла естественной смертью, лично мне было ясно даже до вскрытия: темно-синее пятнышко около шеи – это не засос, это то самое рассчитанное нажатие на точку, которое вырубает человека, как минимум, на пятнадцать минут.

Или убивает… Я помню, как сэнсэй показывал мне этот прием. Значит, кто-то еще его прекрасно знает и хорошо использует, только опять же – не для самообороны.

Лолу сначала отключили. А потом? Или перестарались? Или вполне сознательно отключили навсегда? Скоро узнаем, но пока очевидно, что преступник – мужчина. Женщины обычно пользуются другими приемами и методами.

Мне повезло: Валера у себя и уже заканчивает оформление отчета о вскрытии. Поэтому настроение у него еще не подпорченное, жарой он пока не измучен и общение с ним не должно вызвать никаких эксцессов. Эксперт у нас Валера классный, но характер… Неизвестно, когда и чего ожидать: блистательного раскрытия или элементарного хамства.

– Значит так, мать, – басит Валера, не тратя время на вежливые слова, типа «доброе утро» или «здравствуй». – Трупик интересный. В легких нет следов яда, но в организме есть некоторые признаки отравления. Впрочем…

– Что – впрочем?

– Есть яды, испаряющиеся моментально, есть признаки удушения, совпадающие с признаками отравления. В данном случае через сутки вообще бы никаких следов не было.

– Обычно так не бывает! – искренне удивляюсь я. – Ведь иногда даже эксгумацию проводят через очень долгое время. И что-то обнаруживают.

– Ну, не знаю, как там обычно, а тут – тридцать три загадки. И в центр послать невозможно – не доедет, все симптомы исчезнут. Похоже, кто-то заставил ее вдохнуть смертельную пакость, причем этого-то она и испугалась.

– То есть понимала, что ее убивают бесповоротно? – уточняю я.

– Вот именно. Она прекрасно понимала, что именно происходит, значит, с ядом была знакома или хотя бы видела емкость с ним и слышала о его действии. А в остальном здоровье – хоть в космонавты. Жила бы себе девушка и жила до глубокой старости…

– А синее пятнышко на шее?

– Мать, это вульгарный засос. Мы же еще вчера это поняли. Девчушка-то не в монахинях служила, сечешь?

– Секу, – обреченно вздыхаю я. – Только если в это место пальчиком правильно нажать, человек теряет сознание, причем надолго. Так что я полагаю, сначала она увидела убийцу с ядом, а потом этот самый убийца ее отключил. Чтобы не мучилась.

– Что-то сложно у тебя получается. Может, он ее сначала просто вырубил…

– И бездыханное тело послушно вдохнуло смертоносное снадобье? Которого, на самом деле, могло и не быть?

– Это, мать, еще сложнее, хотя, не спорю, красиво. Но – для боевика, а не для реальной жизни.

– Придумай проще. Ладно, Валера, спасибо тебе. Пойду сейчас разбираться с порядками в салоне красоты. Хочу как следует с журналом поработать, не нравится мне эта Нат. Григорьевна, она там несколько раз мелькала, причем, кажется, в одно и то же время. И никто ничего о ней не знает.

– Пойди, пойди. Может, тебе там заодно бесплатно маникюр сделают.

– Ага. Или брови выщиплют, – в тон ему добавляю я. – Спасибо за информацию, дальнейших тебе успехов в труде.

– Сглазишь ведь! – орет Валера. – Мой труд и успехи… Да ну тебя, в самом деле.

– Ну прости, даже не знаю, что пожелать. Не удачной же охоты или «не пуха ни пера, ни хвоста ни чешуи»? Больше разрезов хороших и разных?

– Остроумица – бурчит Валера. – Покоя мне пожелай, а главное – кондиционер и пару холодного пива. Это именно то, чего мне не хватает для счастья.

– Не много же тебе нужно, – поддеваю его я. – Ну, желаю море пива с косяками воблы и все стены в кондиционерах. Пока.

– Арривидерчи, – бросает Валера и отключается.

Кондиционер, кондиционер… Штука, конечно, классная, и в салоне-то она точно есть. А вот в моем кабинете в прокуратуре… Минуточку! Я знаю еще одно место, где должны быть кондиционеры и куда мне тоже нужно заглянуть.

Или Игоря, оперативника, послать? Лариса-то у нас в больнице, администратор высшего класса, в курсе всех дел салона. Ладно, решу по ходу дела. Тем более, сегодня с утра Игорь должен коллектив салона опрашивать, на предмет личных отношений или неприязни. Обещал позвонить, когда закончит, только еще рано. Салон открывается в десять, сейчас еще девяти нет, значит, начинать рабочий день нужно будет именно с этой точки отсчета, пока туда клиентки не набежали.

Я быстро убираю остатки своего завтрака, споласкиваю чашку и пепельницу, надеваю легкий, почти невесомый, костюм, поскольку жара продолжала держаться, и готова отправиться совершать подвиги. Четкого плана у меня в голове пока еще нет, но я знаю: он появится вместе с первой зацепкой. Так что теперь нужно эту зацепку найти и вцепиться в нее намертво.

Зеркало в ванной показывает мне привычное до оскомины зрелище: рыжеволосое смуглое создание, которому давно не мешало бы сделать модную стрижку и привести в порядок руки и лицо. Но я как всегда ограничиваюсь тем, что закалываю свою рыжую гриву в узел и небрежно провожу по лицу пуховкой. Как говорила Ксения Станиславовна: «ни в мать, ни в отца, а в прохожего молодца», что всегда приводило отца в тихую ярость.

Но я действительно совершенно не похожа ни на голубоглазую блондинку – мою маму, ни на кареглазого шатена – отца. Их портрет – единственное, что я везде вожу с собой, – самое яркое тому доказательство. Но характер-то папин, и уж это ни в каких доказательствах не нуждается. Чистота и аккуратность – да, при любых условиях. Всякие там финтифлюшки – ну, нет!

Подкрашивать глаза, губы, ресницы… увольте! Я и Мишу-то не слишком часто балую таким зрелищем, а уж стараться неизвестно для кого – вообще глупо. Потерпевшие, что ли, будут моим макияжем любоваться?

А может быть, все-таки взять себя в руки и попытаться поухаживать за собой, любимой? В бассейн записаться, он здесь классный, и народу никогда много не бывает… Ага, а заодно сделать в квартире ремонт, хоть бы и косметический, сменить хронически текущий бачок, треснувшую раковину, отчистить темно-желтую от местной воды ванную…

Обои наклеить повеселее, занавесочки какие-нибудь повесить: от грядущей темноты отгораживаться. Надо же чем-то заниматься, кроме работы и бесконечных ночных размышлений в кухне с сигаретой. Так и умом недолго тронуться. Решено: буквально с сегодняшнего вечера…

В этот момент звонит телефон и голос дежурного по городу сообщает мне, что в своей квартире, в двух кварталах от моего дома, обнаружен труп молодой женщины. Соседи обратили внимание на то, что дверь в ее квартиру не заперта, а лишь прикрыта.

Специалисты уже оповещены, подтягиваются к новому месту действия, мне также надлежит быстренько подскочить на место преступления. Самостоятельно. Машина ушла с Игорем в гостиницу. А я – вот она, – живу, можно сказать, на соседней улице.

– Других следователей нет? – не могу удержаться от ехидного вопроса.

– Как всегда, Викуся, – басит дежурный. – Один в отгулах, другого вчера прострел настиг, еще с полудня. Ну что ты, не понимаешь, что ли?

Я понимаю. Понимаю, что мне выпала не самая светлая полоса в профессиональной деятельности. Именно мне, потому что больше действительно некому. Конечно, вместе со мной в прокуратуре трудятся еще два следователя, которым до пенсии осталось – всего ничего, и которые сразу, как только я появилась на работе, радостно свалили на меня практически все текущие дела, оставив себе только руководящие функции. «Молодым везде у нас дорога».

Но если до вчерашнего дня все происшествия действительно ограничивались пьяными потасовками и мелкими кражами, то на сегодняшний день мы имеем уже два трупа. Причем оба принадлежат молодым женщинам. Интересно, кто обнаружил очередной? И кто эта, вторая жертва пока неизвестно чья: тоже залетная путана или местная?

Честно сказать, я даже для себя не могла решить, какой вариант хуже.