Глава 2

– И что же было дальше? – сочувственно спросила я у Кружкова.

Его исповедь я слушала в редакции у себя в кабинете. В окно светило утреннее солнце, и его лучи падали Кружкову на лицо, отчего он болезненно щурился, но упорно не желал пересесть на другое место.

Выглядел Кружков неважно – был он весь серый и какой-то помятый. Вокруг глаз темнели круги. Вряд ли пиво было тому причиной, просто он всю ночь не спал, нервничал да, как я подозреваю, имел крупный разговор со своей супругой.

Людмилу Кружкову я знала с детских лет, она доводилась мне дальней родственницей, и характер у нее был почти нордический. Она не прощала мужу даже небольших ошибок – представляю, что творилось, когда Людмила узнала о ночных приключениях супруга. Мне стало жалко Кружкова почти до слез.

– А что дальше? – уныло сказал он. – Ну, посмотрели они там… Ничего не нашли, естественно… Отобрали у меня права, а машину отогнали на штрафную площадку… Хорошо еще, старлей сжалился, подбросил меня до дома… Ну а что Людмила вытворяла – наверное, сама догадываешься… – он безнадежно махнул рукой.

Я догадывалась. Только мне никак не удавалось понять, зачем Кружков явился ко мне, вместо того чтобы идти на работу.

– На работу я позвонил, – сказал Кружков, словно угадав мои мысли. – Сказал, что заболел… Не говорить же, что всю ночь объяснялся с милицией!

– И все-таки, Никита, – осторожно начала я. – Никак я не пойму, почему ты решил все это мне выложить?.. Конечно, мы не чужие, и я тебе от души сочувствую, но, думаю, заявился ты неспроста, верно ведь? Надеешься, что я помогу тебе вернуть права?

– Ну что ты, Ольга! – испугался Кружков. – Я никогда бы не стал обращаться к тебе с подобной просьбой! Я же знаю, что с милицией у тебя отношения сложные.

Здесь он был абсолютно прав: газета «Свидетель», главным редактором которой я работаю, публикует материалы исключительно криминального характера. А где преступления, там и сыщики – иногда даже совсем наоборот. Поэтому «сложные отношения» – это еще мягко сказано. Отдельные представители закона меня терпеть не могут.

– Тогда что? – поинтересовалась я. – Может, ты стесняешься забрать машину со штрафной площадки?

– Да нет, уже забрал, – признался Кружков. – Я на ней все утро езжу. Правда, без прав, но что делать?..

– Ты с ума сошел, Никита! – укоризненно сказала я. – Мало тебе неприятностей!

– Нет, неприятностей хоть отбавляй! Людка рычит, как тигрица, за машину пришлось выложить кругленькую сумму, за права придется заплатить раз в десять больше, а мы недавно только диван новый купили, представляешь?

– Представляю, – сказала я. – Мягкий? Нужно будет как-нибудь заскочить к вам, посидеть на новом диване…

– Ага, заскакивай! – радостно подхватил Кружков. – Может, прямо сегодня заглянешь? Людку повидаешь…

– А-а, так ты меня в качестве громоотвода планируешь! – догадалась я.

– Да ты что! – замахал руками Кружков. – И в мыслях не было! Я от чистого сердца… Тем более что главная гроза уже разразилась, теперь так, отдаленные раскаты… Нет, у меня к тебе другая просьба…

– Любопытно, – заметила я. – Может, ты хочешь, чтобы я поместила в газете материал о ночном наезде? Но тогда придется предать гласности не вполне корректное твое поведение… Хотя, в итоге, ты совершил поступок безусловно благородный, не спорю.

– Ольга! – простонал Кружков. – Ты издеваешься, что ли? Какой благородный поступок? Какая газета? Вот где у меня сидит этот благородный поступок! – Он постучал ребром ладони по шее. – Гори он синим пламенем!

– Тогда я вообще ничего не понимаю! – недоуменно сказала я. – Чего же ты хочешь?

Взгляд Кружкова сделался заискивающим.

– Понимаешь, у меня к тебе ма-а-аленькая просьба! – просюсюкал он. – Малюсенькая! Ты можешь вернуть этой женщине ее сумочку?

– Какой женщине? – не сразу поняла я. – Какую сумочку?

– Ну этой, которая в больнице! – сказал Кружков. – Помнишь, я нашел рядом с ней сумочку? Помнишь? Ну вот, а я забыл – начисто! От испуга, наверное. Она под сиденье завалилась. Так и пролежала там всю ночь. Сегодня утром нашел, когда кровь в салоне оттирал.

– Вот здрасьте! – возмутилась я. – Ты нашел, а я возвращай! С какой стати?

– Ну, понимаешь… – замялся Кружков. – Не могу я больше их видеть… Ни ментов этих, ни врачей, никого, в общем. Стресс у меня, понимаешь? Кино есть такое – «На грани безумия» называется… Вот и я сейчас на этой грани. А ты женщина волевая, авторитетная – что тебе стоит?

– У меня, Никита, между прочим, свои дела есть, – напомнила я. – И потом, подумай, как я глупо буду выглядеть с этой сумкой! А если там что-то пропало? Меня спросят: где взяла, и что я скажу?

– Так и скажешь, что я тебе передал, – льстиво произнес Кружков. – Да ничего там не пропало, не бойся! Деньги на месте, документы, барахло все. Отдашь ее хозяйке… – Он отвел глаза в сторону и добавил: – А если она, не дай бог, померла – в милицию отнесешь.

– Еще лучше! – рассердилась я. – Ты пиво пил, а у меня похмелье? Ты представляешь, что ты говоришь? Не пойду я ни в какую милицию! У этой женщины наверняка есть родственники – нужно разыскать их и передать сумку. Только разбирайся с этим сам, пожалуйста. Мне некогда. А у тебя не стресс, голубчик, а элементарное безволие! Боишься, что тебе опять неприятные вопросы начнут задавать.

– Ну и боюсь! – согласился Кружков. – Тем более что я уже сегодня пытался вернуть сумку.

Я вопросительно на него уставилась.

– Ну да! – подтвердил Кружков. – Машину я забрал со стоянки рано утром. Потом поехал в гараж, мыть салон. Нашел сумку. Все вспомнил и решил сразу вернуть. Посмотрел в паспорте адрес и поехал туда. Думал, хозяйка не одна живет. Ан нет! Соседи сказали – одинокая.

– Одинокая – не одинокая, – вмешалась я, – какие-то родственники у нее должны быть.

– Возможно, – сказал Кружков. – Только соседи не знают. Говорят, замкнутый она человек. Ни к ней никто, ни она…

– Ничего себе – замкнутый, – заметила я. – Куда же она, замкнутая, в ночь поперлась? Да еще за вокзал, на гору! Туда и днем-то никто без нужды не ходит!

– Это все верно, – сказал Кружков. – Только по этому поводу у меня никаких сведений не было. Поэтому я дальше поехал по тому адресу, что в сумочке у нее нашел.

– Ты нашел у нее какой-то адрес? – удивилась я.

– Ага, – кивнул Кружков. – На листке бумаги. В кармашке лежал. Я его наизусть выучил: улица Леонова, дом семьдесят семь, квартира двадцать четыре.

– А фамилия? – спросила я.

– Какая фамилия?

– Ну, при адресе обычно присутствует фамилия, – сказала я.

– Не было никакой фамилии, – возразил Кружков. – То есть фамилия была – на почтовом ящике, в том доме на Леонова, я специально посмотрел. Григорович А. Л. Правда, в квартире никого не было, пришлось к соседям позвонить. Я думал, может, на работе этого Григоровича разыщу. Но оказалось, что эти Григоровичи рано утром на юг подались всей семьей. Вот такие дела.

– Остается вернуть сумочку хозяйке лично, – заключила я.

Кружков посмотрел на меня с надеждой. Я решительно замотала головой.

– Ну, Оленька! – взмолился Кружков. – Ну что тебе стоит! У тебя и права есть, и характер, авторитет… Заскочишь на минутку в больницу, и все дела! Ну, я тебя умоляю!

Я посмотрела в его тоскующие глаза и махнула рукой.

– Ладно, уговорил! Трус несчастный! Оставляй свою сумочку. Но, предупреждаю, если у меня возникнут с ней проблемы, я тебя найду!

Лицо Кружкова просияло. Он живо наклонился и поднял с пола стоявший там кейс. Положив его на колени, Кружков весело щелкнул замками и откинул крышку.

– Вот она. Все на месте – тютелька в тютельку! – заботливо объяснил он. – Я и бумажку с адресом обратно в кармашек сунул. Тебе ее только отдать из рук в руки – и все дела. Может, еще вознаграждение получишь! – с довольной улыбкой пошутил он.

– Гора с плеч? – ехидно спросила я.

Кружков покорно развел руками. Он действительно немного устал от неприятностей.

Выпроводив его, я занялась сумочкой. Вообще-то шарить в чужих вещах неприлично, но должна же я была знать, как зовут их хозяйку. Потрошить все сверху донизу я не собиралась.

Сумочка была довольно симпатичной, но порядком истрепанной. Сработанная где-то в далекой Турции, в полукустарной мастерской, она была сшита из тонкой непрочной кожи, которая мигом протирается на сгибах. Такая продукция быстро теряет товарный вид и вынуждает купившего ее горько пожалеть о выброшенных деньгах. Единственным утешением остается то, что это сравнительно небольшие деньги.

Я расстегнула застежку-»молнию» и произвела беглый осмотр содержимого. Ничего особенного: кошелек, помада, расческа, зеркальце – все как обычно. В кармашке позвякивали ключи от квартиры. Если бы у Кружкова хватило духу, он мог бы запросто оставить сумочку в квартире хозяйки. Он на это не решился и поступил, разумеется, совершенно правильно.

Отдельно лежал паспорт в упругой пластиковой обложке, на которой был вытеснен пышный имперский орел с двумя головами. Уголки у пластиковой обложки были отделаны тусклым желтым металлом.

Я раскрыла паспорт – он был старого образца, еще советский. Владелица, похоже, не торопилась его менять. Наверное, ей уже некуда было спешить – судя по дате рождения, женщине оставалось три года до пенсии.

С фотографии на меня смотрело сосредоточенное некрасивое лицо, слишком широкое и слишком скуластое для женщины. Короткие стриженые, выкрашенные до черноты волосы не делали это лицо симпатичным – скорее, наоборот. Но особенно неприятны были глаза – маленькие, подозрительные, слишком близко посаженные. Даже с фотографии они выглядывали так въедливо, что заставляли невольно поеживаться.

Мне подумалось, что хозяйка паспорта – из тех женщин, что с удовольствием затевают скандалы в общественном транспорте и на рынках, всегда и всюду доказывая свою правоту. Ничего удивительного, что она живет одна. Такие женщины обычно быстро отправляют мужа на погост – и хорошо, если только одного. Я начинала понимать нерешительность Кружкова.

Конечно, было немного стыдно так думать о женщине, которая сейчас, возможно, испытывала невыносимые муки, тем более что все это могло оказаться лишь плодом моей буйной фантазии, а незнакомка на самом деле является образцом женственности, душевным и безобидным существом.

Чтобы отвлечься от неудачной фотографии, я пролистала паспорт. Женщину звали Татьяной Михайловной, фамилия ее была Самойлова. Судя по документу, замужем она не была. Жила на улице Садовой, в доме номер двадцать четыре. Я мысленно представила, где этот дом находится, и невольно опять удивилась, что заставило Татьяну Михайловну тащиться ночью через весь город, да еще не в самый благополучный район.

Кружков упоминал о том, что в сумочке были какие-то деньги. Я не удержалась от любопытства и проверила кошелек. Деньги действительно имелись, но совсем небольшие – чуть больше пятидесяти рублей. Хотя, если бы речь шла об ограблении, забрали бы и их.

Сложив все вещи обратно, я закрыла сумочку и стала решать, что делать дальше. Мне совсем не хотелось начинать день с посещения больницы, но, зная свой характер, я понимала, что откладывать это посещение не имеет смысла, тем более что Кружкова я уже обнадежила. Лучше было разделаться с этим раз и навсегда.