Он не особенно сам тому верил, но это звучало как своего рода литания, как заунывное чтение Псалтыря; это был голос взрослого, склонившегося над темным колодцем десятилетий и подбадривающего испуганного ребенка на его дне; это были слова, которые родители говорят, когда у детей что-то не ладится; это был слабый свет ночника, который не мог прогнать чудище из шкафа, но все-таки удерживал его на каком-то расстоянии; это был бессильный голос, но он должен был звучать.