– Потому что Франс вернулся домой из Сан-Франциско и, похоже, понял, что произошло. Думаю, он просто сидит на пороховой бочке. Он стал маньяком безопасности. Пользуется только жутко зашифрованными телефоном и мейлом и на днях установил новую сигнализацию с камерами, сенсорами и прочим дерьмом. Я считаю, тебе следует поговорить с ним, поэтому и позвонил. Парень вроде тебя может заставить его открыться. Меня он не слушает.

– Значит, ты вызвал меня сюда, потому что некто по имени Франс, возможно, сидит на пороховой бочке?

– Не некто по имени Франс, Блумквист, а сам Франс Бальдер, разве я не сказал? Я был одним из его ассистентов.

Микаэль покопался в памяти; фамилия Бальдер связывалась у него в голове только с Ханной, актрисой, – что-то с ней теперь стало?

– Кто это? – спросил он.

Его одарили взглядом, полным такого презрения, что он был поражен.

– Ты, что, живешь на Марсе? Франс Бальдер – это легенда. Понятие.

– Правда?

– Господи, да! – продолжал Линус. – «Погугли» его, и сам увидишь. Он стал профессором компьютерных наук всего в двадцать семь лет и уже два десятилетия является ведущим мировым авторитетом в области исследования искусственного интеллекта. Едва ли кто-нибудь, кроме него, так далеко продвинулся в развитии квантовых компьютеров и нейронных сетей. Он непрерывно находит безумные, неортодоксальные решения. Обладает великолепным, повернутым задом наперед мозгом. Мыслит совершенно иначе, новаторски, и, как можешь легко догадаться, компьютерная индустрия годами его доила. Но Бальдер отказался продолжать работать на кого-то, захотел действовать в одиночку. Правда, что считать «одиночкой» – ведь у него всегда были ассистенты, из которых он выжимал все соки. Франс требует результатов, остальное его не волнует, и он идет напролом: «Ничего невозможного нет, наша работа – раздвигать границы», и так далее и тому подобное. Но народ его слушается. Для него все готовы на что угодно. Ради него можно почти что умереть. Для нас, фанатов, он просто бог.

– Это чувствуется.

– Только не подумай, что я какой-нибудь слепой поклонник. Отнюдь. Все имеет свою цену, уж мне ли не знать этого. Вместе с ним ты делаешь грандиозные вещи. Но можно и сломаться. Самому Франсу даже не доверяют сына. Он каким-то непростительным образом оскандалился, да есть и еще подобные истории… Ассистенты, которые дорабатывались до ручки и ломали себе жизни и бог знает, что еще. Но, хоть Бальдер всегда был одержимым и безнадежным, так он себя не вел еще никогда. Не был так безумно зациклен на безопасности, поэтому-то я, в частности, здесь и сижу. Мне хочется, чтобы ты с ним поговорил. Я просто уверен, что он нащупал нечто великое.

– Ты просто уверен?

– Пойми же, обычно он паранойей вовсе не страдал. Напротив, страдал ею даже слишком мало, принимая во внимание уровень того, чем занимался. А сейчас он заперся у себя в доме и почти не выходит оттуда. Похоже, боится, хотя вообще-то он далеко не из пугливых. Он, скорее, всегда был упертым типом, вечно шедшим напролом.

– И он занимался компьютерными играми? – уточнил Микаэль, не скрывая скепсиса.

– Значит, так… Франс знал, что мы все фанаты игр, и посчитал, что нам лучше работать с чем-то, что нам нравится. А его AI-программы подходили и для этой отрасли тоже. Получилась идеальная экспериментальная мастерская, и мы добились потрясающих результатов. Мы вспахали целину. Вот только…

– Ближе к делу, Линус.

– Дело в том, что Бальдер и его юристы – специалисты по патентам – написали заявление для получения патента на самые инновационные части технологии, и тут мы получили первый шок. Какой-то русский инженер из TrueGames чуть раньше состряпал заявление, заблокировавшее наш патент, и это едва ли произошло случайно. Но это не имело значения. Ведь патент в общем контексте был лишь «бумажным тигром». Нас интересовало, каким, черт возьми, образом они пронюхали о наших наработках, а поскольку мы все безоговорочно доверяли Франсу, оставалось думать только одно: несмотря на все меры предосторожности, нас, очевидно, хакнули.

– И тогда вы связались с СЭПО и Радиотехническим центром?

– Не сразу. Франс плохо переносит людей, надевающих галстуки и просиживающих на работе с девяти до пяти. Он предпочитает одержимых идиотов, торчащих за компьютером целыми ночами, и поэтому разыскал какую-то чокнутую хакершу, с которой где-то познакомился, и та сразу сказала, что имело место вторжение. Особого доверия эта девица не вызывала. К себе на фирму я бы ее не взял, если понимаешь, что я имею в виду. Возможно, она просто трепалась. Но главное, что ее выводы потом подтвердили люди из Радиотехнического центра.

– Но кто вас хакнул, осталось неизвестным?

– Нет, часто отследить хакерское вторжение невозможно. Ясно только, что это наверняка дело рук профи. Мы ведь много трудились над своей IT-безопасностью.

– А теперь ты думаешь, что Франс Бальдер узнал какие-то подробности?

– Определенно. Иначе бы он так не темнил. Я уверен, что он что-то пронюхал в «Солифоне».

– Так он там работал?

– Как ни странно, да. Раньше Франс, как я говорил, отказывался связываться с компьютерными гигантами. Он больше всех в мире разглагольствовал об отчужденности, о важности сохранять свободу и не становиться рабом коммерческих сил, и всякое такое. И вот ни с того ни с сего, когда у нас украли технологию и мы оказались в дураках, Бальдер вдруг клюнул на предложение не какой-нибудь там компании, а «Солифона», и никто ничего не понял. О’кей, они предложили гигантскую зарплату, полную свободу и все прочее дерьмо, типа «делай, что тебе заблагорассудится, но работай на нас», и возможно, это звучало круто. Безусловно круто – для кого угодно, только не для Франса Бальдера. Ведь подобные предложения он оптом и в розницу получал от «Гугл», «Эппл» и всех прочих. Почему вдруг это его так заинтересовало? Он нам не объяснил. Просто собрал свои шмотки и рванул, и, насколько я слышал, поначалу все шло прекрасно. Франс развил нашу технологию дальше, и думаю, владелец «Солифона», Николас Грант, уже начал мечтать о новых миллиардных доходах. Царило большое возбуждение. Но потом что-то произошло.

– Что-то, о чем тебе известно не слишком много…

– Да, мы утратили контакт. Франс, по большому счету, утратил контакт со всем миром. Но я не сомневаюсь, что произошло нечто серьезное. Франс всегда проповедовал открытость, говорил много теплых слов о Wisdom of Crowds^[14] и тому подобном; о важности использования знаний многих, ну, по типу идеи создания операционных систем «Линукс». Однако в «Солифоне» он явно держал в тайне каждую запятую, даже от самых близких, а потом – бум, трах – уволился, поехал домой и теперь сидит в своем доме в Сальтшёбадене, даже в сад не выходит, и абсолютно не заботится о том, как выглядит.

– Значит, все, что у тебя есть, Линус, это история о профессоре, которого, похоже, здорово прижали, и он не заботится о своем внешнем виде. Как, кстати, соседи могут это видеть, если он не выходит из дома?

– Да, но я думаю…

– Линус, я тоже думаю, что эта история может быть интересной. Но, к сожалению, мне она не подходит. Я ведь не IT-репортер, а, как на днях кто-то мудро написал, человек каменного века. Я бы посоветовал тебе связаться с Раулем Сигвардссоном из газеты «Свенска моргонпостен». Он знает об этом мире все.

– Нет-нет, Сигвардссон обладает слишком малым весом. Это не его уровень.

– Думаю, ты его недооцениваешь.

– Да ладно, не увиливай! Это может стать твоим громким возвращением, Блумквист.

Микаэль устало махнул рукой Амиру, вытиравшему столик неподалеку от них.

– Можно я дам тебе совет? – произнес он.

– Что… да… конечно.

– Когда в следующий раз соберешься продавать материал, постарайся не объяснять репортеру, что он может для него означать. Знаешь, сколько раз мне уже доводилось слышать эту песню? «Это будет самым крупным делом в твоей жизни. Это крупнее Уотергейта!» Ты добьешься большего с помощью чуть более делового подхода, Линус.

– Я только хотел…

– Чего ты, собственно, хотел?

– Чтобы ты с ним поговорил. Думаю, ты бы ему понравился. Вы с ним оба одинаково бескомпромиссны.

Линус, казалось, мгновенно утратил уверенность в себе, и Микаэль задумался, не проявил ли он излишней жесткости. Обычно Блумквист, практически из принципа, беседовал со своими наводчиками любезно и сочувственно, какие бы дикости те ни говорили, не только потому, что даже в представлявшемся на первый взгляд безумном мог обнаружиться хороший материал, но и поскольку знал, что часто является для них последней соломинкой. Многие обращались к нему, когда все остальные переставали их слушать. Блумквист нередко бывал для людей последней надеждой, а это отнюдь не повод для насмешек.

– Послушай, – сказал он. – У меня был чудовищный день, и я вовсе не собирался проявлять сарказм.

– Все нормально.

– Вообще-то ты прав, – продолжил Микаэль. – Кое-что в этой истории меня действительно интересует. Ты упомянул, что вас посещала какая-то хакерша…

– Да, но это, по сути, никакого отношения к делу не имеет. Она скорее была каким-то социальным проектом Бальдера.

– Но она, похоже, разбиралась в своем деле.

– Или оказалась права случайно… Она несла всякую чушь.

– Значит, ты с нею встречался?

– Да, сразу после того, как Бальдер свалил в Силиконовую долину.

– Как давно это было?

– Одиннадцать месяцев назад. Я перевез наши компьютеры к себе в квартиру на Брантингсгатан. Мою жизнь едва ли можно было назвать классной. Одиночка, без гроша, да еще с бодуна, дома бардак… Я как раз поговорил по телефону с Франсом, который наставлял меня, как усталый старый папаша. Я выслушал много всего: «Не суди о ней по внешнему виду и тому подобное, внешность бывает обманчива и бу-бу-бу», – и, блин, это он говорил мне! Я ведь сам далеко не мечта тещи. В жизни не носил пиджака и галстука, и уж кому, как не мне, знать, как обычно выглядит народ в хакерских кругах. Как бы то ни было, я сидел и ждал эту девицу. Думал, она хотя бы постучится. А она просто открыла дверь и вошла.

– Как она выглядела?

– Чудовищно… или, вернее, она, пожалуй, была и сексапильной тоже, каким-то противоестественным образом… Но чудовищной!

– Линус, я не просил тебя оценивать ее внешность. Мне просто хочется знать, как она была одета и не назвала ли случайно свое имя.

– Понятия не имею, кто она такая, – ответил Линус. – Правда, откуда-то я ее знал; мне подумалось, что с нею было связано нечто плохое. Татуировки, пирсинг и прочее дерьмо; по виду то ли из готик-рок-группы, то ли гот, то ли панк, и к тому же тощая, как палка.

Микаэль почти неосознанно подал Амиру знак принести ему еще пива.

– Что же произошло? – спросил он.

– Ну, как бы это сказать… Мне подумалось, что незачем сразу приступать к делу, поэтому я уселся на кровать – больше сидеть было почти не на чем – и предложил сперва чего-нибудь выпить. И знаешь, что она сделала? Попросила меня убраться. Велела мне покинуть мой собственный дом так, будто ничего естественнее и быть не могло, и я, разумеется, отказался. Выдавил что-то, типа: «Вообще-то я здесь живу». Но она сказала только: «Вали, исчезни», и я не видел другого выхода, как удалиться, и отсутствовал довольно долго. Когда я вернулся, она лежала на моей кровати и курила – рехнуться можно! – и читала книгу о теории струн или чем-то таком, и я, возможно, уставился на нее как-то подозрительно, не знаю. Она заявила, что не собирается со мною трахаться, даже на пробу. «Даже на пробу», – так и сказала и, по-моему, ни разу не посмотрела мне в глаза. Она изрекла, что в наших компьютерах побывал «троян», RAT^[15], и что рисунок вторжения ей знаком, прямо «порог оригинальности» в программировании. «Вас надули», – заключила она и ушла.

– Не попрощавшись?

– Ни черта не сказав.

– Господи, – вырвалось у Микаэля.

– Хотя, честно говоря, думаю, она больше фасонила. Парень из Радиотехнического центра, проводивший то же исследование чуть позже и, конечно, лучше разбиравшийся в атаках такого типа, твердо сказал, что подобные выводы сделать нельзя, и как он ни копался в компьютере, никакого старого вируса-шпиона не обнаружил. Тем не менее и он – его, кстати, зовут Мольде, Стефан Мольде – склонялся к тому, что мы подверглись вторжению.

– А та девица, она, что, вообще никак не представилась?

– Я к ней с этим приставал, но она лишь сказала, и то очень кисло, что я могу называть ее Пиппи^[16], но мне было совершенно ясно, что это отнюдь не настоящее имя, хотя…

– Что?

– Мне показалось, что оно ей, в каком-то смысле, подходит.

– Послушай, – сказал Микаэль. – Минуту назад я был готов уйти домой.

– Я заметил.

– Но сейчас ситуация в корне изменилась. Ты ведь говорил, что Франс Бальдер знает эту девицу?

– Ну да.

– Тогда я хочу связаться с Франсом Бальдером как можно скорее.

– Из-за девицы?

– Что-то вроде того.

– О’кей, ладно, – задумчиво произнес Линус. – Правда, найти какие-нибудь его контактные данные тебе, вероятно, не удастся – он, как я говорил, чертовски засекретился… Ты пользуешься айфоном?

– Да.

– Можешь о нем забыть. Франс считает, что компания «Эппл» более или менее продалась АНБ. Чтобы разговаривать с ним, вам придется купить «Блэкфон» или хотя бы одолжить штуку с «Андроид» и скачать специальную зашифрованную программу. Но я попробую заставить его позвонить тебе, чтобы вы с ним смогли назначить встречу в каком-нибудь надежном месте.

– Супер, Линус, спасибо.

После ухода Бранделя Микаэль еще немного посидел, допивая пиво и глядя на непогоду на улице. У него за спиной над чем-то смеялись Арне с компанией. Но Блумквист был настолько глубоко погружен в мысли, что ничего не слышал и даже почти не обратил внимания на то, что Амир присел возле него и начал излагать последний прогноз.

Погода явно ожидалась просто безумная. Температура опустится до минус десяти. Выпадет первый в году снег, причем не мягко и приятно. Метель будет налетать порывами, в горизонтальном направлении, и выльется в самую жуткую бурю за все последнее время.

– Вероятны ураганные ветры, – сказал Амир.

– Как хорошо, – кратко ответил по-прежнему не слушавший его Микаэль.

– Хорошо?

– Да… что… во всяком случае, лучше такая погода, чем никакой.

– Действительно. Но что с тобой? У тебя совершенно потрясенный вид. Встреча получилась неудачной?

– Да нет, вполне нормальной.

– Но ты все-таки услышал нечто, что тебя взбудоражило?

– Даже не знаю. Просто сейчас у меня все несколько сумбурно… Я подумываю, не уйти ли из «Миллениума».

– Я думал, ты с этим журналом – единое целое…

– Я тоже так думал. Но подозреваю, что всему свое время.

– Пожалуй, так, – согласился Амир. – Мой старый отец обычно говорил, что даже у вечного есть свое время.

– И что он под этим подразумевал?

– Думаю, вечную любовь. Вскоре после этого он оставил мою мать.

Микаэль фыркнул.

– Ну что ж. У меня у самого не слишком получалось с вечной любовью. Зато…

– Да, Микаэль?