Глава восьмая
Чань, или Мы вынюхиваем ответы, и запах нам не нравится

Я сделал шаг к двери.

Полицейский тут же заступил мне дорогу.

– Куда это ты собрался, а?

– Туда, – ответил я и попытался обойти стража порядка.

Но тот снова преградил мне путь.

– Никуда ты не пойдешь.

– Пойду.

Я сделал еще одну попытку обогнуть полицейского. Это был здоровый детина, ростом с меня и почти такой же широкий в плечах, но двигался он быстро. На этот раз мы с ним как следует столкнулись, так что большие латунные пуговицы копа врезались мне в грудь.

– Послушайте, я знаю доктора Чаня, – начал я. – Он…

Я едва не сделал ошибку, сказав «мой друг», – тогда нас точно никогда не пустили бы внутрь. К счастью, Диана перебила меня, прежде чем я успел сморозить глупость.

– Господин полицейский, – заявила она, пробираясь сквозь толпу вместе с тащившимся сзади Густавом, – нам надо поговорить с тем, кто здесь главный.

Опустив руку в сумочку, она вытащила небольшой, поблескивающий желтым предмет и сунула его под мясистый нос фараона.

Полицейский выпучил глаза.

Старый выпучил глаза.

Да что там, даже я выпучил глаза.

Это была бляха полиции Южно-Тихоокеанской железной дороги.

– Мы пришли проконсультироваться с доктором Чанем от имени ЮТ по важному служебному делу, – объяснила Диана. – Если с доктором что‑то произошло, мы должны выяснить все детали. Наше начальство потребует полный отчет.

Здоровяк-полицейский презрительно скривился:

– Ага, как же. Потребуют отчет именно от вас, дорогуша?

– Да, именно от меня.

Коп покачал головой и насмешливо хмыкнул.

Однако снисходительность его была исключительно показная. В Калифорнии Южно-Тихоокеанская железная дорога получала все, что хотела, как от губернатора, так и от затянутого в мундир быка в Чайна-тауне.

– Эй, сержант! – крикнул полицейский через плечо. Не дождавшись ответа, он зашел в лавку Чаня и заорал, удвоив громкость: – Сержант!

В глубине лавки виднелся узкий коридор без дверей, из которого послышался звук шагов.

– Что?

В коридор высунулась голова – лысая, массивная и угловатая. Покрась ее красной краской – сойдет за штабель кирпича.

– Здесь филеры из ЮТ, сержант. Говорят, у них было дело к китаезе. А теперь хотят видеть вас.

Сержант вытянул толстую шею и посмотрел на нас через плечо своего быка. При виде Дианы, столь привлекательной в белом летнем платье, и Старого, столь неуместного в белом «Боссе прерий», на его мясистой физиономии изобразилось удивление. Однако ненадолго.

– Пропусти их.

И он с громким топотом удалился.

Здоровяк-коп отошел в сторону и жестом пригласил нас войти.

– ЮТ или нет, деревенщина, – прошипел он, когда я вслед за Дианой и Густавом проходил мимо, – в следующий раз спрашивай разрешения.

«Деревенщина? – возмутился про себя я. – Но ведь я же в канотье!»

Пока мы пробирались между коробок и корзин с кореньями, семенами и комочками загадочной субстанции, Старый обернулся ко мне и слегка кивнул вперед, на Диану, вскинув брови, что подразумевало: «Видишь?»

Я уклончиво пожал плечами: «Что именно?»

Брат покачал головой и отвернулся.

Конечно, я прекрасно понял, на что он намекал. Если Диану выгнали с Южно-Тихоокеанской железной дороги, почему она до сих пор таскает с собой бляху ЮТ?

Этот вопрос я предпочел отложить на потом… отчасти потому, что не был уверен, понравится ли мне ответ.

Когда мы прошли в глубь лавки, я вдруг почувствовал резкий запах и сперва подумал, что мой брат не испускал такого зловония с тех пор, как мы с ним гоняли скотину. Если несколько недель жрать одни бобы, выхлопом можно и корову свалить. Однако вонь только усиливалась, и я понял, что человеку подобное не под силу, даже если набить брюхо бобами с халапеньо и залить сверху пивом.

Во всяком случае, если речь идет о живом человеке.

В конце коридора обнаружилась заставленная ящиками кладовая, а справа – узкая крутая лестница на второй этаж.

– Поднимайтесь… если уж так хочется, – сказал сержант, перегнувшись через перила на верху лестницы. – Но предупреждаю: здесь воняет еще хуже. – И пропал из виду.

Конечно, несмотря на предостережение, ни Диана, ни Густав не замедлили шаг. Да и меня слова сержанта не смущали, а вот смрад смущал.

С каждым шагом он становился все сильнее. Зловоние было из тех, которые ощущаешь не только на запах, но и на вкус… что было весьма некстати, поскольку воняло так, словно кто‑то выставил ведро простокваши и корзину вареных яиц на целый день под августовское солнце.

– Да что же это такое? – закашлялся я.

– На вздувшийся труп не похоже, – сказал Густав. – Но близко.

– Это газ из труб, – не оглядываясь, бросила Диана. – В натуральном виде он не пахнет, и газовая компания добавляет туда химикалии, чтобы можно было легко распознать утечку по запаху.

– Да уж, действительно легко. – Я стянул с головы соломенную шляпу и помахал ею перед носом. – Легче некуда, только обморок.

Мой брат лишь крякнул с досады – и, кажется, я понимал причину его недовольства. Старый видел только те дома, которые освещаются масляными лампами, свечами или заревом из очага, а вовсе не газом. Если бы не Диана, Густав наверняка решил бы, что на втором этаже разводили скунсов. Запах газа относился именно к тем вещам, которыми я донимал брата вчера: к городским уликам, искать которые он не умел.

Старый так оглушительно затопал по лестнице, будто намеревался раскрошить ступени в щепки.

На втором этаже располагалась маленькая, тускло освещенная квартирка, так густо заполненная ядовитыми испарениями, что, казалось, они даже замедляют движения, подобно воде. Но я остановился как вкопанный по другой причине: потому что увидел кровать в углу – точнее, лежащего на ней мужчину.

Это действительно был доктор Чань, хоть и не совсем тот доктор Чань, с которым мы говорили накануне. Его одежда, всегда чистая и аккуратная, была измята, очки в круглой оправе исчезли. Китаец лежал навзничь: глаза наполовину закрыты, рот наполовину открыт, а сам полностью мертвый. И вдобавок иссиня-сизый, судя по цвету рук и лица.

Я уже видел кожу такого цвета, когда хоронил всех своих родных, за исключением Густава. Как и моя родня в Канзасе, Чань умер по самой простой причине из возможных: он не мог дышать. С одним отличием – его легкие были заполнены газом, а не водой.

Схватив скомканную простыню, лежавшую в изножье кровати, я набросил ее на тело.

– Если вы не заметили, с нами дама.

– Простите, – буркнул сержант с искренностью кота, извиняющегося перед мышью, перед тем как сожрать ее. – Надеюсь, дама не сильно расстроилась.

Я повернулся к нашему провожатому и наконец рассмотрел его как следует. Сержант обладал коренастой фигурой и толстой шеей, а вместо полицейского мундира носил коричневый твидовый деловой костюм.

И в комнате сержант был не один: за ним стоял тучный, с огромным пузом китаец, рядом с которым даже крепыш вроде меня выглядел бы Джеком Килькой ^[17]. Брыластое лицо толстяка украшали аккуратно подстриженные усики и бакенбарды, и одевался он по-американски, хоть и не столь строго, как Чань: белый костюм из жатого ситца в полоску и белая шляпа. Если бы не восточная внешность, он сошел бы за джентльмена из южных штатов, направляющегося на веранду пропустить стаканчик мятного джулепа.

– Обо мне не беспокойтесь, – сказала Диана фараону тихим, но совершенно спокойным голосом. – Я, возможно, еще в детстве повидала больше мертвецов, чем вы за всю жизнь. Итак, вы сержант?..

Тот криво улыбнулся нашей спутнице, ничуть не впечатленный ее бравадой.

– Махони, – представился он. – Кэл Махони.

– А-а-а! – кивнула Диана. – Крестоносец Кули-тауна собственной персоной.

Махони отмахнулся от прозвища огромной лапищей, хотя ему было явно приятно услышать свой титул от леди.

– Да ну, газетная болтовня. Я просто выполняю свою работу.

– И что у вас за работа? – уточнил я.

– Сержант Махони недавно возглавил Чайна-таунский отряд полицейского департамента, – пояснила Диана. – Стал любимцем «Морнинг колл».

– О-о, – протянул я. – Ясно.

«Колл» была одной из местных газетенок, чтением которой мы со Старым не утруждались, поскольку по сравнению с тамошними статьями воззвания человека-бутерброда против китайцев показались бы Нагорной проповедью. Если Кэл Махони – любимец этих писак, вряд ли мы с ним сойдемся.

Я взглянул на дородного китайца, гадая, что тот думает по этому поводу. Но по его виду было даже невозможно понять, спит он или бодрствует: тяжелые веки прикрыты, лицо не выражает ровно ничего.

Диана тоже повернулась к нему.

– А это?..

Махони ответил первым:

– Вонг Вун. Он вроде как частный детектив. И вы тоже, насколько я понимаю.

Вонг, видимо проснувшись, еле заметно кивнул.

– Значит, коллега? – переспросила Диана, продолжая смотреть на китайца. – И на кого же он работает?

– Простите, – перебил ее Махони, – но я до сих пор не знаю, кто вы такие.

– Да господи боже мой, может, хватит уже церемоний? – Густав указал пальцем на кровать: – Там, под простыней, лежит мертвец, а мы раскланиваемся, как на светском приеме!

Крестоносец Кули-тауна уставился на моего брата, и я понял, что следующий крестовый поход будет организован против языкатых ковбоев и что начаться он может в любую секунду.

– Прошу прощения, если мы чуточку забегаем вперед, сержант, – примирительным тоном заговорила Диана, – но, понимаете, мы очень уважали доктора Чаня. Видите ли, на фирменном поезде Южно-Тихоокеанской железной дороги случилось неприятное происшествие, и мы консультировались с доктором относительно суммы компенсации. Увидеть друга мертвым… для нас это большое потрясение. Что касается вашего вопроса…

Леди по очереди представила нас: Густав Амлингмайер, Отто Амлингмайер, Диана Корвус, полиция Южно-Тихоокеанской железной дороги.

Что ж, в этом была доля истины. Мы со Старым действительно служили на ЮТ, пусть и в прошлом. А насчет Дианы… я и сам не знал, где правда.

– Ладно, – буркнул мой брат, – теперь, когда мы вроде как знакомы, будьте любезны объяснить, что за чертовщина здесь предположительно случилась.

– Никакие предположения не потребуются, Техас, – фыркнул Махони. – Чань покончил с собой.

– Ну так изложи нам факты, Фриско, – огрызнулся Старый, – тогда и посмотрим, нужны предположения или нет.

– Пожалуйста, сержант, мы будем вам весьма благодарны, – вставила Диана, и очень вовремя, потому что Махони, похоже, уже собрался нас выставить.

– Ладно, – процедил коп. – Вот вам факты, если хотите. Один из соседей Чаня утром проходил мимо и почуял запах газа. Зашел в лавку посмотреть, в чем дело, но владельца там не оказалось. Тогда он поднялся сюда и нашел доктора на кровати. Кран светильного газа был открыт. Все в Чайна-тауне знают, что у Чаня были проблемы с деньгами. Ясное дело, отравился газом. – Сержант пожал плечами. – У них самоубийство считается благородным поступком.

Густав внимательно слушал Махони, хотя при этом даже не взглянул на него: смотрел куда угодно, но только не на сержанта.

На самом деле брат методично осматривал жилище Чаня, изучая комнату от пола до потолка и от потолка до пола.

Узкое темное помещение напоминало хибарку издольщика, разве что из стен торчали закопченные газовые рожки. Единственными украшениями служили птичья клетка, висевшая на латунном кронштейне в одном углу, да разукрашенная полка наподобие миниатюрной театральной сцены, стоявшая на полу в другом углу. Вдоль стен аккуратными рядами теснились картонные коробки и ящички.

В дальнем конце за распахнутой дверью просматривалась убогая кухонька, тоже заставленная штабелями коробок. Над почерневшей раковиной на слабом ветру, проникающем через открытое окно, колыхались драные желтые занавески, больше похожие на старые кухонные тряпки.

Когда Махони наконец замолк, Старый приблизился к птичьей клетке и заглянул внутрь. Потом перешел к маленькой сцене в противоположном углу, выкрашенной в красный цвет, с большими золотыми китайскими иероглифами на заднике. Сверху лежали стопки бумажек, похожих на игрушечные деньги, стояли тарелка с апельсином и плошка с темными штуками вроде тоненьких веточек.

– Значит, по-вашему, все ясно? – Густав присел и взял коричневатую палочку. – Ну что ж, позвольте сказать вам кое-что, сержант… – После чего выдал цитату из «Тайны Боскомской долины»: – Нет ничего более обманчивого, чем очевидный факт.

Махони наморщил нос, как будто слова моего брата удвоили стоявшее в комнате зловоние.

– В жизни не слыхал ничего глупее.

Старый тем временем обнюхивал палочку и не обратил внимания на оскорбление.

– Вы нашли улику. – В голосе Дианы звенело возбуждение и странное веселье.

– Не уверен, что можно ее так назвать. Но, как по мне, она разом выбивает версию о самоубийстве из седла. – Брат поднял палочку и оглянулся на Вонга: – Что это за штука?

– Ароматическая палочка. Благовония. Для алтаря, – объяснил Махони, прежде чем китаец успел открыть рот. – Но о чем разговор? Почему это Чань не мог покончить с собой?

– Алтарь, значит? – Густав бросил ароматическую палочку обратно в плошку. – Что ж, похоже, кто‑то прибрал божка, которому молился док Чань.

– Вы о чем? – спросила Диана.

– Очевидно, алтарь стоял на солнце. Видно, что здесь и здесь краска выцвела. – Старый указал на пятно посередине маленького святилища: – А здесь нет.

Остальные подались ближе, как марионетки, притянутые одной невидимой нитью.

Брат был прав: на алтаре осталось овальное пятно, где краска была заметно ярче – темно-красная, а не выгоревшая розовая.

Махони выпрямился первым.

– И это, по-вашему, доказывает, что Чань не покончил с собой?

– Нет. Просто еще одна улика. – Густав поднялся и подошел к кровати Чаня – и его телу. – Но суть не в этом. – Он остановился и молча встал у кровати, словно прощаясь с покойником.

– Ну? – поторопил его Махони. – И в чем же тогда суть?

– Вон там, в клетке, мертвая канарейка, – отозвался Старый.

А потом вдруг наклонился, сорвал простыню и перевернул Чаня.

– Эй! – возмутился Махони. – Убери лапы от тела!

Густав, не обращая внимания, встал на одно колено и осторожно провел пальцами по затылку Чаня.

– Непохоже, что так называемые профессионалы озаботились… ба! – И он оттянул штаны Чаня и взглянул на зад мертвеца.

На этом терпение Махони наконец лопнуло. Он бросился вперед и схватил Старого за воротник.

Однако сержант не успел поднять брата на ноги, потому что и ему на воротник опустилась чья‑то рука. Моя.

– Не стоит, – предупредил я копа. – Густав знает, что делает. – Я решил не добавлять: «Хотя сам я ничего не понимаю».

Махони отпустил Старого и вывернулся из моей хватки.

– Дам вам, болванам неотесанным, один совет, – прорычал он, тыча пальцем мне в грудь, как будто намереваясь проткнуть булавкой воздушный шарик. – Тут вам не какая‑то зассанная ковбойская дыра. Это Сан-Франциско. И у нас тем, кто поднимает руку на полицейских, проламывают голову, на кого бы они ни работали.

– Сержант, извините нас, но хотя бы выслушайте мистера Амлингмайера, – взмолилась Диана. – Уверяю вас, за этим безумием стоит метод.

– Нет никакого безумия. Только метод, – возразил Старый. Несмотря на полученную встряску, он по-прежнему склонялся над телом Чаня, но теперь запустил руки в карманы покойника. – Думаете, безумец добыл бы вот это? – Он повернулся к нам, подняв в руке сложенный листок бумаги. Видимо, в силу привычки брат вручил его своему всегдашнему чтецу: мне.

– Дай сюда! – рявкнул Махони и, выхватив бумажку у меня из пальцев, развернул ее одним раздраженным взмахом руки, после чего ойкнул и передал записку Вонгу: – Здесь по-китайски.

Вонг, казалось, даже не заметил нашей небольшой потасовки и невозмутимо уставился на бумажку с видом человека, просматривающего меню.

Когда он наконец заговорил, у него оказался неожиданно звонкий певучий голос, хотя произнесенные слова звучали совсем невесело.

– Предсмертная записка, – объявил он.

– Полное дерьмо, – отрезал Густав.