Глава 2
Обратная сторона реальности

Анклав «Владивосток»

Дальний Восток России пострадал от ядерных ударов меньше всего. Почти не тронутые Армагеддоном земли сохранили клочки цивилизации, которой не удалось уйти под землю, как «золотому миллиону». Их прозвали анклавами. Крупнейшие центры образовались вокруг Хабаровска и Владивостока.

Шепот тех, кто был не согласен называться «вирусом», раздавался после судного дня из подземелий. Намного выше подкупольных городов, они тоже дали шанс выжить.

Зарываться в землянки собственными силами тем, кому не хватило бомбоубежищ, оказалось непросто без использования тяжелой техники. Но не желающие становиться добычей Искателей люди делали все, чтобы уцелеть, прячась по любым помещениям, прячущимся под землей.

С каждым следующим годом после Катастрофы их недовольный возглас становился все тише. С шумным топотом шахтерских ботинок, со скрипом тележек, доверху груженных скальной породой, с перекличкой дозоров, с криками новорожденных, которые появлялись несмотря ни на что под светом лучин, отделенные сотнями метров от зараженной поверхности земли, – он все же не умолкал. Люди поверхности жили, позабыв про компьютеры и удобства технологий, отброшенные в развитии на столетие назад, но полностью дикими они не стали.

После Армагеддона миновало шестнадцать лет. Бесконечная зима начала давать людям перерывы в виде кратких межсезоний в течение последних пяти лет. Долгие годы укрывшиеся в бетонных туннелях анклава «Владивосток» люди знали только друг друга, забыв про гаджеты и даже не вспоминая про виртуальную реальность. Они видели только изнеможденные лица, они слышали только охрипшие от вечных простуд, криков и слез голоса. Выжившие делили ночлег под сводами крепостных казематов и резали галеты с военно-морских складов на много частей, едва утоляя постоянное чувство голода. Они словно застряли костью в горле убитой природы, не войдя в «золотой миллион» по причине финансового неравенства. Но и хоронить себя раньше срока не желали.

В целях выживания и дальнейшего развития резерваций главы поселений решили наладить торговлю между городами. Так было положено начало воссозданию железной дороги Владивосток – Хабаровск – последней надежды людей на выживание. Имя ей было ДВЖД. Дальневосточная Железная Дорога.

Начальником экспедиции спасения назначили Кая Александровича Брусова. Мужчину пятидесяти пяти лет, который хорошо помнил довоенное время и имел отношение к железной дороге. По велению капитана первого ранга и главы анклава «Владивосток» Руслана Тимофеевича Седых его группе было необходимо реанимировать подвижной состав новой ДВЖД.

Во многих отношениях эта новая экспедиция на Север могла считаться самой странной со времен Падения Человечества. Кай прожил довольно долгую жизнь и понимал, о чем говорил. Жизнь его была наполнена удивительными событиями, путешествиями и приключениями – если, конечно, приключениями можно назвать цепь случайностей, благодаря которым он все же выжил после Конца Света. Катастрофа, потрясшая мир до основания, разворачивалась на его глазах. Еще в первые годы жизни в анклаве он вступил в ряды рейдеров, которые периодически выползали из убежища на поверхность, чтобы «Владивосток» мог жить. С автоматом в руках Кай видел все последствия первых послевоенных лет. Слушал с замиранием сердца разговоры облученных людей о горящих небесах, видел, к чему привел обмен ядерными ударами между великими державами.

Слишком поумневшие компьютеры опустошили боекомплекты, но на этом не остановились. Уцелевших людей добивали карательные отряды роботов, прозванных Искателями. Кай научился их убивать. Многие считали это доблестью. Но у Брусова просто не было другого выхода. Он любил жизнь.

Кай Брусов за десятки лет выживания стал философски относиться к Концу Света, о котором шептало на каждом углу старшее поколение. Он видел, как игрушками нового поколения стали жестянки от консервов. Друзья-ровесники умирали на глазах, не выдержав бегства из городов и лишения благ цивилизации. Он уцелел, привыкнув обитать в сельской местности, где за всю жизнь ничего не менялось, кроме появления телевизора с несколькими каналами. Где, как и тысячи лет назад, «ходили до ведра» и из всей медицины имелся только фельдшер на районе. Брусов умел снайперски стрелять из автомата, потому что с детства охотился в лесу с отцом и не понаслышке знал, что значит получить подзатыльник за подпорченную шкуру зверя, если не поразить его в глаз.

Ядерные удары, обрушившиеся на соседний Китай, пригнали на ставший родным для Кая город Владивосток потоки бешеной радиации. Она изуродовала не только мегаполис, но и ближайшие леса, саму дремучую тайгу. Сюда он переехал жить из деревни под хребтом Сихотэ-Алиня после окончания Института железнодорожных путей сообщения. Он умел пользоваться противогазами, счетчиками Гейгера и костюмами радиационной защиты. Потому легко прибился к группе энтузиастов, которые готовились к войне с Китаем еще до Катастрофы и сделали в лесах немало тайников на случай Часа Икс.

Как известно, то, чего больше всего боишься, обязательно происходит.

Брусов долгое время бродил от тайника к тайнику, встречая старых знакомых, ставших сталкерами и бродивших между зараженными территориями. Они рассказывали ему о китах, которые выбрасывались на берега Сахалина, о редких тропических рыбах в холодных ручьях Камчатки. Подобные байки стали привычны, как ежедневные сводки о потерях, что сыпались на анклав, несмотря на все меры, принятые бравым служакой Седых. Капраз быстро смекнул, что прошлый мир перестал иметь значение, и сколотил вокруг себя команду, способную постоять за себя и свои семьи. Из нее и начал постепенно образовываться анклав.

Первые отключения электричества и первая карточная система, рухнувшая с первым же неурожаем, первый голод, первые смерти, первые кровавые убийства, первые бунты, первые людоеды, первый кровавый террор, первое падение власти, первые мародеры и первые кислотные дожди – через все это прошел Брусов, получив немало шрамов. Глотая антирадин, он видел, как страдают от лучевой болезни люди, ставшие близкими. Их лица стерлись в памяти. Зато там навсегда остались неясные контуры первых подземелий. Они отпечатались в памяти раскаленным оттиском, и Брусов четко понимал: они не будут изгнаны из головы никогда.

Не многие мужчины в Анклаве могли дотянуть до сорока. Смертность среди населения оставалась слишком высокой даже спустя десятилетия. Так что Кай считался ветераном-долгожителем. Рабочие же спешно организованной чудо-группы величали Брусова по-свойски – «Батей». Богатый опыт выживальщика за плечами ставил его выше генералов прошлых лет.

Брусов, с юности немало узнав про паровозы и прочую технику, говорил, что неплохо бы вернуться хотя бы к технологиям XIX века. Выходило, что с падением компьютерной системы все вновь возвращалось к простейшим механическим конструкциям. Кай видел и помнил, как они работали. В отличие от полумифических систем прошлого.

И, что называется, – договорился. Седых внимательно выслушал и поставил Брусова во главе проекта. С тех пор рабочие экспедиционной группы трудились над паровозом дни и ночи. Создавали поезд надежды. Жителям подземелий он казался лучом света в окружающем царстве вечных свинцовых сумерек. Титан, красавец, мечта, он ставился в строй двумя полнокровными бригадами лучших техников, работающих в три смены. Фактически не вылезая из цеха, они ваяли надежду на спасение человеческой расы в свирепом мире радиации и бетонных небес. В чертовски опасном мире, где сама жизнь, казалось, прокляла все живое и обрекла на долгую, мучительную и неотвратимую смерть.

Состав-красавец возрождался из стали, чугуна, листового железа, алюминиевых сваек, сварки и гениальных проектов лучших конструкторов анклава при личном участии Брусова.

Попутно Кай раздумывал над планом похода и собирал карты местности у перекупов, выуживал информацию у рейдеров, заходивших далеко на север. В цеху ни на минуту не прекращалась бешеная работа. Бронепоезд, единственный в своем роде, постепенно обретал законченные формы, из гадкого утенка превращаясь в прекрасного стального лебедя. Работа велась в одном из заброшенных локомотивных депо глубоко под землей, в туннеле, вырытом еще в советское время под городскими сопками.

Изначально ветка соединяла подземные заводы, потом расползлась под городом за их пределы. После Армагеддона выжившие люди только углубляли то, что им досталось в наследство. Рыли ручными средствами – кирками и лопатами, отвоевывая себе драгоценные метры пространства. Мощным, еще советским, системам воздухоочищения было почти без разницы, сколько кубометров пространства снабжать пригодным для дыхания воздухом, а анклаву с наплывом людей было жизненно необходимо больше жизненного пространства.

Все унаследованные и вырытые подземелья спасали анклав в первые годы, пока выжившие пережидали буйство разъяренной стихии на поверхности. Природа мстила людям за вмешательство в ее дела, и выживать на поверхности в первые годы было невероятно сложно. К счастью, это также ударило и по ИИ: отряды Искателей, которых искусственный интеллект отправил для борьбы с уцелевшими представителями человечества, по большей части пришли в негодность из-за потревоженного магнитного поля Земли. Они качались, они падали. Они функционировали, но недолго. А Брусов понял основной момент – ночью роботам просто не хватало энергии. Потому его рейды всегда происходили именно в ночи. Ночью он брал роботов тепленькими, разбирая по запчастям, которые у технарей анклава ценились на вес золота.

Потревоженная земля после потрясения фактически сама выводила сверхточную технику искинов из строя. Работали только простейшие механизмы «ламповой эры». Но казать нос на поверхность долгие годы решались лишь рейдеры. Они приводили в анклав полезных выживальщиков с информацией или необходимыми бункерам навыками.

Чем ближе подходил к концу запас провизии, тем больше становилось желающих рискнуть выйти на поверхность и тем реже приводили новых людей. Молодые парни и девушки порой шли на самоубийство, прекрасно понимая, что количество людей не уменьшится, а запасы провианта на складах неумолимо сокращаются.

Анклав, изначально задуманный только под землей, за годы раскинулся и на поверхности. На данный момент он занял территорию в два десятка квадратных километров общей площади, включающей в себя железнодорожный вокзал, морской порт да несколько десятков близлежащих зданий и заводов, достроенных или соединенных между собой. Все это считалось оазисом в современном мире.

На строительство на поверхности пошло все, от досок и тентов до веревок и самого откровенного хлама. Все что угодно, лишь бы защита под землей держала потолок, а над землей сглаживала воздействие агрессивного солнца, которое вместе с изменившимися после Катастрофы облаками несло людям больше неприятностей, чем тепла и света. Ограда немного спасала людей от пронизывающих ветров, снежных бурь и порой даже холодных дождей, когда природа была наиболее благосклонной. Эти весенне-летне-осенние периоды были редкими и составляли всего лишь около месяца в году, но с каждым годом период оттепели увеличивался, давая надежду, что вскоре зима закончится.

В анклаве, конечно, не все состояло из рухляди. Имелись также прочные металлоконструкции и отлитые из бетона укрепления. В последние годы бетонными плитами и кирпичным стенами с ограждением из колючей проволоки был обнесен и периметр анклава. Вышки и наблюдательные посты стояли как внутри периметра, так и за его пределами. Помимо безопасной зоны, еще порядка десяти километров за пределами стен считались относительно безопасными территориями для рейдеров. Солдаты с вышек прикрывали добытчиков, таскающих из мертвого города все мало-мальски пригодное для общих нужд. Заходить с каждым разом приходилось все дальше и дальше.

Радиация уже была не настолько сильна, как в первые годы: восточные ветра из Китая стали тише – и мест для жизни прибавилось, но следом за восставшей природой, голодом и роботами пришла новая беда – другие люди!

Враги анклава называли себя «свободными». Выжившие каким-то чудом группки, одиночки, небольшие семьи одичалых людей, которые, по большей степени, превратились в бандитов и мародеров, нещадно терзали добытчиков анклава. Каждый выживал, как мог. Но когда вся эта братия собралась вместе для выживания и начала тиранить анклав, устроив охоту на рейдеров, жизни не стало совсем. Седых не раз приходилось выкупать своих людей, обменивая их жизни на продукты. А продукты медленно и верно подходили к концу. Круг замыкался. Рейдерам снова приходилось идти в путь.

«Летом», когда температура окружающей среды, несмотря на последствия ядерной зимы, приближалась к нулю градусов по Цельсию и начинал идти град или очень холодный дождь, откопать можно было больше. Зимой же работа рейдеров представляла собой сущий ад. Только не тот жаркий, подземный, с кипящими котлами и пылающей геенной, а скорее нордический, скандинавский – Нифльхейм. Ледяное царство вечного холода. Народам, которые оказались не готовы к ядерной зиме, пришлось несладко. Но северянам с их «зимней прививкой» было известно, что делать, чтобы не замерзнуть при минус сорока градусах по Цельсию. К тому же в подземельях анклава было заметно теплее, чем снаружи. А в сборочном цеху, в который фактически превратился бывший железнодорожный вокзал со всеми уцелевшими рельсовыми путями, – и вовсе жара.

Отсутствие витаминов в рационе также изводило людей. Нужны были свежие овощи, зелень, семенами которых пообещал поделиться анклав Хабаровска в обмен на патроны. Чтобы не косили анклав эпидемии и цинга, нужен был бартер. Запасы витаминов таяли на глазах, а проблемы несбалансированного питания множились.

Местная кузня, как и весь Владивостокский анклав, создавалась под началом военных и моряков. В первое время брали только специалистов: технарей, медиков, строителей, военспецов разного пошиба. Затем под крыло военных перешли профессиональные выживальщики, опытные добытчики, разнорабочие и просто люди, которые за паек и наличие крыши над головой готовы были на многое, да и с головой и руками дружили. Простое ощущение безопасности значило для уставших людей нового мира больше, чем кто-то мог предполагать до Войны.

Но и отгонять от анклава тех, чей девиз – «Да здравствует анархия!», было все сложнее. Большое количество людей на прокорме обернулось тем, что анклав стал остро нуждаться в провизии. Вездеходы сжигали бесценное топливо в дальних рейдах. Находить удавалось немного, но никто не собирался сдаваться. Нельзя было опустить руки и позволить себе стать слабыми – это означало бы, что роботы оказались правы и существование человечества лишено смысла. Но когда на связь вышел другой крупный город на Дальнем Востоке – Хабаровск, – затея Брусова отправиться на север по железнодорожному пути стала золотой. Хабаровский анклав передал со сталкером сообщение, что готов взять крупную партию оружия в обмен на провизию.

Вот оно, решение проблем, решил Седых и выдал Брусову карт-бланш.

Естественно, все силы анклава «Владивосток» были брошены на воплощение идеи, как добраться до «партнера». И не просто добраться, клянча и моля о спасении, а с ценным грузом. Для равнозначного обмена. Все понимали, что этот мир не для слабых и жалких людей. Щадить тебя никто не будет. Сделай сам, возьми сам, докажи, что ты чего-то стоишь. И без вариантов… Так думал Брусов и смотрел с одобрением, как старая рухлядь, которой фактически являлся древний локомотив, покоившийся в локомотивном депо с начала минувшего, двадцатого века, постепенно сбрасывал с себя ржавчину и менял полусгнившее стальное нутро.