Здесь следует подчеркнуть, что анализ времени принципиально отвлекается от содержания: это с самого начала абстрактное свершение, которое ориентируется на определение «необходимой формы времени всех отдельных предметов и множеств предметов» (Hua XI, 128). Поэтому для того, чтобы отдать должное сознанию времени в его полной конкретности, и чтобы проследить генезис предметности в ее полноте, необходимо провести анализ, который также учитывает аспект содержания, поскольку сознание времени – это всегда сознание временно́го предмета, определяемого содержанием (Hua XI, 128).

Принимая во внимание содержание, можно выделить разнообразные формы ассоциации, которые имеют место в рамках временно́го синтеза. По содержанию наиболее всеобщим является синтез гомогенности. Также этот тип синтеза, затрагивающий сформированное во времени предметное содержание, не только трансцендентален, но и «аподиктически необходим для генезиса субъективности (которую также можно помыслить только в генезисе)» (Hua XI, 125). Здесь следует оговориться, что существует внутреннее сродство между содержаниями, относящимися ко всякий раз различным областям чувств. Каждое поле чувства едино само по себе:

«Все визуальное связано визуальной гомогенностью, все тактильное – тактильной, акустическое – акустической и т. д. В самом широком смысле мы говорим о единых полях чувств. То и иное гетерогенно, вследствие этого объединено только через временность живого настоящего» (Hua XI, 138).

Из сказанного следует (и это нужно зафиксировать как руководящий принцип анализа пассивного синтеза), что с точки зрения формы временно́й синтез представляет собой самую изначальную форму ассоциации, тогда как с точки зрения содержания самым элементарным и лежащим в основе является синтез гомогенности. Следует отметить, что ассоциации, связанные как по форме, так и по содержанию, возникают вне контекста Я.

Ассоциация, в которой соединяются элементы содержания, исследуется как с точки зрения сосуществования, так и с точки зрения последовательности. В качестве исходного пункта для анализа ассоциации по содержанию выделяются имманентные гилетические данные, как, например, конкретные данные цвета в визуальном поле, которые осознаются как сосуществующие. Сходные друг с другом по содержанию и сосуществующие данные обладают соразмерным сознанию единством, единством сродства (Hua XI, 129). Выделенные имманентные данные группируются по их сходству (там же). Сродство между данными может быть сильнее или слабее, в зависимости от ситуации. Что касается соединения по гомогенности, то одновременность – это случай самого полного сродства.

Отношение гомогенности, которое объединяет друг с другом родственные по содержанию данные, становится еще отчетливее – что заметнее в кинетическом контексте, соответственно, в случае последовательности – при переходе от сродственного к сродственному в сравнении. Новое здесь оказывается повторением. В следующем пассаже обсуждается фундаментальный аспект генетической феноменологии. Конституирование предметности становится историческим конституированием, в котором новое непосредственно и конкретно сравнивается с прошлым:

«Новое подобие в таком переходе проявляется как “повторение” того же самого. Это не просто сходное, но оно определенным образом все-таки выступает в сходном как то же самое. В сравнении происходит своего рода наползание одного сознания на другое, средствами перехода одно сознание, несмотря на модификацию, которую оно претерпевает, сохраняется как сознание того же самого первого предмета, и накладывается на второе сознание, сознание второго предмета, в случае совпадения приходит к конгруэнтности» (Hua XI, 130).

При переходе от сродственного к сродственному происходит наползание первого сознания на второе сознание: с одной стороны, в этом процессе сохраняется сознание тождества, «что» содержания как то же самое содержание, полностью конгруэнтное, тогда как с другой стороны, проявляется сознание двойственности, причем обособленности, характеризующие это совместное нечто, находятся в состоянии противоборства. Противоборство между обособленностями принимает форму взаимного вытеснения: «Вытеснение значит, что одно скрывает другое, что скрываемое тяготеет к раскрытию, прорываясь, затем скрывает ранее раскрытое и т. д. Так, если мы накладываем друг на друга красный квадрат и голубой» (Hua XI, 130).

В XI томе Гуссерлианы различены разные виды пассивного синтеза:

1. Наложение без противоборства или конгруэнтность, в случае которого обнаруживается содержательное слияние, лишенное двойственности или обособления (Hua XI, 131). Что касается синтеза последовательности, то внутреннее и непрерывное слияние выделенных единств обозначается как сращение. Всякая выделенная данность в самой себе имеет внутреннее синтезирующее строение, а именно в самой себе она есть непрерывность последовательности» (Hua XI, 140).

2. Наложение на расстоянии (par distance), соединяющее две имманентные данности по их подобию (например, и то, и это треугольник, хоть они и разных цветов). Здесь также есть «нечто от слияния, но не чистое слияние и образование единства, а единство как предпосылка, как почва сокрытия, и вместе с тем вытеснения и прорыва» (Hua XI, 131). Важно отметить, что в наложении на расстоянии начало внутренней обособленности и тем самым предпосылка для экспликации внутренних признаков заключается в активности (Hua XI, 133). Относительно этого феномена гуссерлевский тезис особенно ясен, пассивный синтез подготавливает активный.

3. В феномене возрастания демонстрируется внутреннее наложение двух соответствующих данных. Меньшее не просто повторяется в возросшем: это то же самое, и все же больше (Hua XI, 136). Как пример, приводится ряд треугольников, которые упорядочены по принципу постоянного возрастания.

4. Анализ пассивного синтеза исходил из феномена выделенных элементов. Углубленный разбор выделяющегося подчеркивает важный аспект: феномен контраста.

Выделяющееся определяется тем, что контрастирует со своим фоном:

«Всякое выделяющееся для себя в неком поле выделяется по сравнению с чем-то в том же поле […]. Для отношения единства между выделяющейся данностью и тем, относительно чего она выделяется, у нас есть еще одно особенно полезное выражение: Контраст […]. К гомогенной групповой множественности относятся и конкретное слияние, и контраст: члены множества – это каждый сам по себе контраст, но не в противопоставлении друг другу; друг с другом они особенно едины через бесконтрастное слияние, например, красные пятна на белом фоне» (Hua XI, 138).

Из сказанного следует, что между выделением, сращением и контрастом существует внутренняя связь. Только с помощью контрастирования с фоном можно что-либо выделить. Выделенная данность определяется тем, что она конституируется от фазы к фазе или “благодаря” непрерывной длительности и “внутри” нее (Hua XI, 140).

Если обратить внимание на то, что представленные выше разнородные ассоциации возникают одновременно в разных полях чувств, становится ясно, что здесь есть измерение, которое принципиально выходит за рамки очевидности интенционального: ассоциация ускользает не только от активности, но и во многих отношениях от взгляда Я. Многообразность синтеза в их живом функционировании и в полном масштабе не могут проявиться, но они составляют неизбежную основу для каждого рода явления. Если сравнить выше представленные феномены ассоциации со схемой «схватывание/содержание схватывания», где нечто недифференцированное гилетическое получает свой образ через активное схватывание со стороны Я, то явным становится то, как далеко простирается генетическая феноменология и насколько она радикальна.

В заключение я хотел бы вернуться к сложной взаимосвязи между статической и генетической феноменологией, которая, на мой взгляд, привела к заблуждениям в гуссерлеведении. В работе Генезис и структура Деррида отстаивает тезис, согласно которому генетический способ рассмотрения углубляет статический, при этом, не ставя его под вопрос:

«Однако переход этот – опять-таки всего лишь обычное развитие, не подразумевающее никакого, так сказать, “преодоления”, еще меньше выбора и тем более раскаяния. Это углубление работы, при котором открытое ранее не затрагивается, своего рода раскопки, в ходе которых выявление генетических оснований и исходной продуктивности не только не расшатывает и не уничтожает ни одной из уже выявленных поверхностных структур, но и вдобавок снова извлекает на свет эйдетические формы, эти, по выражению Гуссерля, “структурные априори” самого генезиса» (Derrida, 1967, 231; рус. 199^[40]).

По мнению Дерриды, для Гуссерля та же проблема альтернативы между генезисом и структурой была бы бессмысленной, так как некоторые положения дел – как, например, гиле или телос – требуют генетического способа рассмотрения, тогда как другие феномены требуют статического подхода^[41].

Если Деррида подчеркивает несоизмеримость генетической и статической феноменологии, то Стейнбок, напротив, убежден в том, что генетический метод ставит под вопрос результаты статического анализа. В такой перспективе это выглядит как преодоление статической феноменологии средствами генетической. Статическая структура снимается при помощи генетического способа рассмотрения:

«Например, разве при генетическом анализе различие гиле/ морфе, свойственное статической модели конституирования, не ставится всерьез под сомнение, что подразумевает приоритет более тонких описаний конституирования: феноменологии ассоциации, процесса хабитуализации, седиментации, реактивации и фундаментальной роли горизонтов в конституировании смысла?» (Steinbock, 1995, 265).

На мой взгляд, как Деррида, так и Стейнбок неверно понимают отношение между генетической и статической феноменологией, не осознавая их взаимосвязь. Интерпретация Дерриды искажает смысл генетической феноменологии в той мере, в какой она создает впечатление, что генетический способ рассмотрения характерен исключительно для ограниченной сферы феноменов, характеризующихся своеобразной подвижностью. Наоборот, генетическая феноменология затрагивает всякий феномен: всякая апперцепция, всякий предмет несет за собой историю, которую можно привести к данности (Hua XI, 345). Позиция Стейнбока упускает из виду укорененность генетического метода в статическом анализе. Никто не спорит с тем, что Гуссерль при помощи генетического анализа приходит к феноменам, которые выходят за пределы корреляции между ноэзисом и ноэмой, но в то же время эта корреляция служит путеводной нитью. Верно не только то, что всякое конституирование является результатом генезиса, но и, что то же генетическое исследование на сущностных основаниях предполагает результаты статического конституирования.

Таким образом, чтобы отдать должное взаимосвязи между статической и генетической феноменологией, необходимо прояснить как возможное напряжение, так и необходимую взаимосвязь между ними, соответственно, их вложенность друг в друга: с одной стороны, генетический способ рассмотрения исходит из сконституированного, в качестве путеводной нити берет результат статического конституирования (трансцендентально редуцированную предметность), с другой стороны, через реконструкцию истории процесса конституирования, соответственно, через анализ временно́го и содержательного синтеза и т. д. он открывает новые пути и подступы для феноменологии, сталкиваясь с феноменами – например, такими как аффект, – которые не согласовать со статическим способом рассмотрения.

Прежде чем я перейду к тематике аффекта, я хотел бы вернуться к проблеме Я, с тем чтобы выявить еще один аспект пассивности. Далее я попытаюсь показать преобразование, которое претерпевает понятия Я, преобразование, которое запускает генетический способ рассмотрения.