Глава 2

Ещё только начинало вечереть, но Рождественская феерия уже озолотила улицу бесконечными пока ещё бледными огнями гирлянд и вывесок. А через пару часов город и вовсе превратится в сказку! Откуда-то пряно тянуло корицей и свежей выпечкой, и тут же – поджаренными на открытом огне сосисками. Под козырьками торговых лавок перезвякивались на ветру колокольчики и гомонили вездесущие, вечно радостные туристы, даже не замечающие, как со стороны моря медленно наползает липкий туман, от которого всё тут же становится влажным и холодным. Зябко. Жутко захотелось горячего глинтвейна.

Не любила я слякотные местные зимы, особенно декабрь, который каждый раз словно мстил серостью и промозглостью за поистине золотую осень. Через два дня католическое Рождество, а снега до сих пор не было, только ледяные дожди по ночам, а днём – холодный влажный ветер с моря. Надо будет на Новый год рвануть в Альпы. Хотя бы на пару денёчков. Не ради лыж, на которые я так и не встала, а просто поскрипеть снегом под ногами. И тайком сгрызть какую-нибудь самую настоящую уличную сосульку. Как в детстве.

Чем, помимо живой музыки от маэстро «О́лека Кне́зефа» – как называли моего сладкоречивого любовника немцы, мне нравился русский ресторан «Маруся» –  так это платной парковкой прямо перед входом. На пресыщенной магазинчиками, кафешками и ночными клубами улице это была настоящая роскошь! Правда, не всегда везло со свободным местом, но сегодня получилось занять его с первого же раза. Возможно потому, что я приехала к Олегу ещё днём, сразу после того, как отвезла на занятия Алекса.

Вообще, со вчерашнего дня уже начались Рождественские каникулы, но по настоятельной рекомендации психолога Алекс занимался в баскетбольной секции при гимназии, так что тренировки три раза в неделю никто не отменял даже в праздники.

Нет, у Алекса не было проблем с психикой, просто по своему внутреннему возрасту он был старше одноклассников, и ему было скучно с ними, что выражалось в его некоторой обособленности. А если добавить сюда то, что у него с самого детства проявилась выраженная способность к скетчингу², то вышло так, что избегая общения с одноклассниками, Алекс обычно погружался в рисование.  И всё бы ничего, если бы не то, что именно он рисовал. А рисовал он то, что видел, плюс то, что любил. А любил всё то, что связано с оружием, военной техникой, коммуникациями и военным делом вообще. Вот и получались у него то одноклассницы-снайперши, то одноклассники-артилеристы, то преподаватели-разведчики в камуфляже… И очень классно, надо сказать получались! Довольно грамотно и по пропорциям, и по композиции, с некоторым портретным сходством и изрядной долей фантазии – я, например, была уверена, что он рисует настоящее оружие и обмундирование, а оказалось – сам придумывает, основываясь на конструктиве реально существующего. Ну и разве это плохо?

Я считала, что нет, но психолог из прежней, государственной гимназии, видел в этом повышенный уровень подростковой агрессивности, замешанный на замкнутости и, как следствие, грозящий ребёнку серьёзными отклонениями психики в будущем. И пытался ему помочь. То есть вылечить. Назначал профилактические антидепрессанты, а нас с Николосом исподволь проверял на соответствие «родительской норме», прося заполнить то одну, то другую анкету об отношениях в семье и уровне личной усталости.

Я посмеивалась про себя над беспокойным вездесущим европейским «носом», а Ник ворчал, что это всё дикая русская кровь виновата. И всё бы ничего, но три года назад Алекс в разговоре со мной случайно обмолвился, что психолог спрашивал: а не хотел бы Алекс попробовать пожить в другой семье? В такой, где будут ещё дети-сверстники, а родители меньше работают, уделяя больше времени домашнему общению?

И вот тут-то меня бомбануло! Я сразу же рассказала об этом Нику, и надо отдать ему должное, несмотря на свою глобальную загруженность и ощутимую натянутость наших с ним отношений, он тут же устроил независимую психологическую экспертизу с участием специалистов такого уровня, что не подкопаешься. Экспертиза показала полную адекватность и Алекса, и нас, его родителей. А после этого Ник тут же перевёл сына в частную гимназию – очень дорогую, но с гибким личностным подходом к ученикам. И фрау Штуль, штатный психолог, выслушав мои откровенные признания в том, что у мальчика в роду по мужской линии были профессиональные военные – такие же упёртые и независимые как Алекс, и, проведя с ним некоторые тесты на профпредрасположенность, согласилась с тем, что, скорее всего, здесь имеет место быть наследственность. Но обратила моё внимание на то, что, несмотря на это, не стоит потакать ребёнку в замкнутости, наоборот – нужно помочь ему развернуться лицом к социуму, и  настоятельно посоветовала отдать его в командный спорт. Так Алекс и оказался в баскетболе. И не сказать бы, чтобы он к этому рвался, сам-то он мечтал о боксе, но его высокий рост и дух командного соперничества сыграли добрую службу. Алекс втянулся в тренировки.

Все эти волнения с комиссиями, психологами и сменой гимназии происходили в ту пору, когда ему только исполнилось двенадцать, и сам Алекс был похож на неуклюжего, растерянного щенка, не понимающего в чём его вина – ведь учился-то он на отлично и никого не трогал! Надо сказать, я тогда тоже не отличилась ничем, кроме паники по поводу того, что Алекса могут забрать из семьи. Теперь же, на пороге пятнадцатилетия он не только сильно вытянулся в росте и, благодаря тренировкам значительно окреп физически, но и стал более гибким в суждениях и приобрёл авторитет в классе. И я была безумно благодарна и Нику, и фрау Штуль за то, что три года назад они проявили настойчивость.

Выглянув через витрину кондитерской лавки на парковку, я нащупала в кармане брелок, пикнула автозапуском. Моя ласточка, белоснежная красавица Honda Accord с дерзкими, наглухо тонированными в зеркальный антрацит стёклами приветливо моргнула раскосыми фарами и фыркнула клубом дыма. Прислушиваясь к возбуждённому щебетанию французских туристов, я дождалась своей очереди, взяла безалкогольный глинтвейн «с собой» и яблоко в карамели для Алекса. Вышла на улицу, достала телефон.

– Сынуль, привет! Я еду?

– Привет, мам. Ты чего-то рано. Мы только закончили.

– Получилось пораньше освободиться. Но ничего, я подожду. Ты голодный? Хочешь печёное яблоко?

– Ну… Лучше сосиску.

Я рассмеялась:

– Ладно. Собирайся, скоро буду.

Попивая глинтвейн, немного прогулялась вверх по улице, купила парочку жареных в капустном листе колбасок, попросила упаковать их в термобокс. Уже отходя от прилавка, услышала вдогонку: «So beautiful baby!». Удивлённо обернулась – кто тут такой смелый? Не то, чтобы я была неприкасаемая – слова мне не скажи, а просто не каждая фрау осталась бы довольна таким вниманием. А некоторые и вовсе оскорбились бы. Это же сексизм, делать незнакомой женщине комплименты! Смех, да и только – я к этой философии так и не привыкла. Мне по-прежнему нравились и комплименты, и мужское внимание.

Смельчак оказался невысоким, чернявым, слегка пучеглазым. Характерным таким – в кожаном полупальто и кепке, в лаковых «крокодиловых» туфлях и с барсеточкой под мышкой. Классика. Как будто на машине времени прилетел. И ничего особого не хотел, просто не удержался, выразил восхищение. Я кокетливо улыбнулась и ответила на родном:

– Спасибо.

Он с готовностью подмигнул:

– А я так и понял, что ты русская.

– Сильно заметно?

– С первого взгляда. Наши женщины самые красивые, а у тебя ещё и коса такая! Ты не Алёнушка, случайно? Иванушку себе не ищешь?

Постепенно смеркалось, огни разгорались всё ярче, толпа гуляющих гомонила всё громче. Предпраздничная атмосфера словно пузырьки шампанского проникала в кровь, поднимала настроение. Я глянула на часы в телефоне – ещё восемь минут в запасе…

Просто стояли и болтали ни о чём. Как я и определила с первого взгляда, Давид оказался армянином. Сам из Краснодара, приехал в Германию с двоюродным братом и дядей покупать машину с рук. Сейчас, вот, спустился из апартаментов за сосисками к ужину. Я посоветовала им сходить лучше в ресторанчик традиционной немецкой кухни, здесь, неподалёку. Он спросил, а как тут вообще живётся, стоит ли переезжать сюда на ПМЖ, я ответила, что не знаю, так как уехала из России почти пятнадцать лет назад и совершенно не представляю как там сейчас. Он как-то непонятно махнул рукой:

– Да по большому счёту, всё так же. Только магазинов больше стало.

В кармане пиликнула сигналка, давая знать, что автозапуск, так и не дождавшись меня, отрубился.

– Ладно, Давид, мне пора, – искренне улыбнулась я. – Приятно было поболтать, передавай привет брату и дяде. И счастливо вам доехать домой. И кстати, будет время – обязательно сходите в местный Морской музей, такого больше нигде в мире нету!

– Давай, землячка! – он неожиданно открыл руки для объятия, и я поддалась душевности момента.

Обнялись, как давние знакомые, и я собралась уже идти, как меня неожиданно дернули под локоть и потащили в сторону.

– Так тебе, значит, ехать пора, да? И куда же, интересно? На блядки?

– Землячка, всё нормально? – тут же окликнул меня Давид.

Я махнула ему рукой:

– Да, всё хорошо, спасибо! – и повернулась к Олегу. – Какого хрена происходит?

– Да, вот именно! Какого хрена? Значит, со мной посидеть у тебя времени нет, а с мужиками левыми тискаться – есть, да? Кто это? – мельком глянул на так и не ушедшего, наблюдающего за нами Давида и склонился ближе к моему лицу. – Любовник?

Я не выдержала, рассмеялась:

– Это последний русский, Серёжа! Он меня понимает и жалеет.³ – И выдернув локоть из его пальцев, пошла прочь.

– Какой ещё Серёжа? – не понял тот киношного прикола. Поспешил за мной. А когда дошли до машины, схватил за плечо, вынуждая повернуться к нему: – Нет, погоди, я не понял, ты чего тут устраиваешь? Это месть что ли? Я же сказал: не истери, на неделю всего лечу! На новый год здесь уже буду!

– О Господи, Олег, да хоть на месяц! – вспылила я. Настроение резко поползло вниз. – Хоть на два, понял? Пофиг мне. По-фиг!

Он охренел. Замешкался, соображая как реагировать.

– Так кто это был?

– Да говорю же, последний русский… – снова начала было я, но он вдруг схватил меня за подбородок, с силой сжал пальцы:

– Детка, ты охренела? Бросить меня решила? На хача́ этого променять?

От неожиданности я попятилась назад, оступилась, но, взмахнув руками, удержала равновесие. В голову ударила кровь. И ярость.

– Руки убрал от меня, сука… – прошипела я сквозь зубы и впечатала ему в грудь бумажный стаканчик с недопитым глинтвейном. По пальцам к запястью тут же потекло ароматное тепло. – И если ещё хоть раз…

Он отпрянул. Нервно стряхнул со своего пижонского пальтишка потёки виноградного сока.

– Ты дура психованная!

– На хренпошёл, урод!

Запрыгнула в машину, бросила на переднее пассажирское бумажный пакет с колбасками и яблоком для Алекса. Потряхивало. Вот чего я так и не смогла преодолеть даже после длительной работы с психологами, так это паники от проявления физического насилия по отношению к себе. Может, это потому, что ни одному из четырёх специалистов я так и не рассказала о том, что пережила в том чёртовом подвале?

Откинула козырёк, глянулась в зеркало: лицо бледное, глаза перепуганные, а на подбородке красные пятна от пальцев Олега. И только теперь почувствовала, что до сих пор больно. В носу тут же засвербело, взгляд затуманился слезами. Лихорадочно оправила волосы, постаралась взять себя в руки. Сунула ключ в зажигание и заметила вдруг насыщенные розовые пятна на молочно-белом рукаве. И тут же, словно это стало последней каплей, меня прорвало. Вцепилась в руль, ткнулась в него лбом и заревела. И вот казалось бы – с чего? Сложно сказать, но не из-за пальто, точно. Просто всё как-то одно к одному. Всё как-то не так и не то.