Я знала, когда это случится, и вечером места себе не находила. Задумала вышивать, строчки кривились, уколола палец. Принялась читать новый роман Фёдора Михайловича Достоевского, ни черта не поняла. Чем ближе был роковой час, тем неспокойнее мне становилось. Лихорадило. В висках стучало, как набат. Скооо-ро! Скооо-ро! Скооо-ро! И старец Козьма предстал перед глазами".

2 апреля 1879 года.

"Зачем эти прогулки? Скажите мне. Зачем? В одиночку. Без охраны. Ну, ведь было же уже. И не единожды. Зачем давать повод дурным людишкам к соображениям, что это вообще возможно?

Я проснулась, быстро собралась и всё же поехала туда, к Зимнему дворцу. Стояла, пританцовывая от холода. Ждала недолго, и появился император. Шёл беспечно по набережной Мойки, по-моему, что-то напевал. За ним увязался неврастеничного вида господин, похожий на Гоголя, с длинной косой чёлкой и длинным же носом. Царь, предчувствуя неладное, ускорил шаг. Дёрганный тоже ускорился. Я к ним наперерез.

– Не стреляй! Опусти оружие! – закричала я.

Гулкое эхо разнесло мой голос по округе. Неврастеник вздрогнул от неожиданности и выстрелил в спину Александра. Царь пригнулся и бросился бежать. Дёрганный стрелял и стрелял, кажется, прогремело три выстрела. Люди услышали. Один из жандармов догнал и ударил нападавшего по спине, а тому хоть бы что. Умудрился ещё раз выстрелить в царя. Пятая пуля предназначалась для толпы, которая стремительно его окружала. Удивительно, но ни одна пуля не достигла цели".

4 апреля 1879 года.

"Этого неврастеника зовут Александр Соловьёв. Он начитался книжек, наслушался ораторов из общества "Земля и воля", возомнил себя вершителем судеб, а сам толком стрелять не умеет. Николя сказывал, что оружием он вообще не владеет. Купил самый дешёвый пистолет и даже не пристрелял. Ну и хорошо.

Зачем он, Соловьёв, это сделал? Чем ему царь не угодил? Ему лично чем?

Всё время задаюсь этими вопросами и не могу найти ни одного разумного ответа. Не понимаю".

17 июля 1879 года.

"Отдых на юге – благодать Господня. Николай по долгу службы поехал с царской семьёй на отдых, а мы – я и девочки, отправились вслед за ними. Николя надеется, что в этом или следующем году получит новую должность, а там и поместье не за горами. Только о нём и говорит. Даже садовые скульптуры уже мысленно расставляет. Я только улыбаюсь".

2 ноября 1879 года.

"Как чудесен Крымский берег! Цветение трав, благоухание цветочных кустов, резкая тень от кипарисов, терпкий вкус южных ягод, татарские лепешки, жареные мидии и рыбка – всё это для нас, северян, дико, непривычно. А утром, пока знойное солнце не начнёт жарить, купания в море и ленивое лежание на берегу. Я ходила и восторженным взглядом замечала каждую мелочь – низко пролетающую чайку, особенно зелёную, изумрудную волну, откопанную детьми раковину, похожую на ювелирное украшение. Эх! Как быстро всё это закончилось".

12 ноября 1879 года.

"Полгода. Всего полгода прошло с третьего покушения на государя, и опять мне тревожно. Ночью плохо спала, вздрагивала, просыпалась в поту.

Накануне Николя пришёл взволнованный. Сказал, что от общества "Земля и воля" отделилась группа безумцев. Фантазии не хватило как назваться "Народная воля". Цель – убить императора.

Ну, чего им не живётся спокойно?! И крестьян государь освободил, и образование реформировал – живи, учись! Нет, им ещё и власти народной хочется. Им? Власти? Бред какой-то.

Вывод неутешительный: моя задача усложняется с каждым разом. Теперь не одиночки-неврастеники будут стрелять в царя, а организованная террористическая группа нападёт на царя где-нибудь исподтишка. Боже, за что мне всё это? За что? А бабушки нет рядом. И рассказать больше некому".

17 ноября 1879 года.

"Мы едем из Крыма на двух поездах – в одном царь с семьёй, в другом – свита и багаж.

Ехали через туннель, в вагоне стало так темно, что показалось, в преисподнюю провалились. И вдруг круг образовался. Прямо в этой кромешной темноте – круг. Опять видение. Страшно. Руки трясутся, голова кружится, но делать нечего – уже не только царя, всех нас спасать надобно. Как из туннеля выехали, я схватила Николя, хотя он и сопротивлялся, и бежать к начальнику охраны.

– Нельзя через Одессу. Христом Богом прошу, измените маршрут, – сказала я как можно убедительнее, а сама вот-вот расплакаться была готова.

– Чегой-то? – усомнился бравый служака с подкрученными усиками.

Если б ни муж-придворный, он бы меня и слушать не стал. Такого не сдвинешь с места.

– Все погибнем мученической смертью, если через Одессу поедем, – сказала я уже спокойнее.

– Слушай её, полковник, она у меня блаженная. И по мелочи предсказывает, и большое горе предчувствует, – сказал Николя, утвердительно качая головой. Правда-правда.

Начальник охраны покосился на меня боязливо, моргнул три раза, сглотнул, дёрнул подбородком влево, поправил китель.

– Чёрт с вами! – решился он. – Едем через Александровск. Но об этом никому, ни одной живой душе".

18 ноября 1879 года.

"Ещё не успела проснуться и открыть глаза – цветами пахнет. Улыбнулась. Люблю цветы. Вчера начальник охраны сам пришёл в наше купе. Долго тряс руку Николя, мне козырнул и преподнёс букет хризантем. Где он их раздобыл в ноябре, да на железной дороге, одному Богу известно.

– Это удивительно. В Одессе, и правда, нашли заложенную под путями бомбу. В четырнадцати километрах от города. Если бы не Вы, мы все погибли б.

Моя жизнь превратилась в кошмар. Одессой дело не ограничилось. Во-первых, террористы разработали даже не два плана, а целых три. Какие предусмотрительные негодяи. Во-вторых, узнав, что императорский поезд не прибыл в Одессу, быстро сориентировались в ситуации. Как будто кто-то им помогает. Ни Бог, это точно. Тогда кто?

В-третьих, я заснула и увидела сон. Не сон даже это был, а полудрёма. Будто один из активистов, народоволец Андрей Желябов, надевает купеческую фуражку и скрипучие сапоги, подпоясывает богатую рубаху вышитым кушаком, кладёт в карман нового пиджака пачку ассигнаций и идёт куда-то. Приобретение участка земли с покосившимся домиком в Александровске, где проходили железнодорожные пути, оказалось делом пустяковым. А вот подкоп и закладка мины потребовали сил, знаний и терпения. У них всё это получилось. Почти.

Я проснулась, не понимая, сон это был или предсказание. Выпила стакан чая, не переставая думать о сне, о народовольцах, о мине, которая разорвёт железнодорожный состав на куски, об окровавленных частях тела под искореженным металлом.

– Вот! – закричала я, когда мы подъехали к покосившемуся домику лже-купца.

"Сейчас! Это будет сейчас!" – закричало у меня в голове.

Я взяла со стола бутыль с молоком, вышла из купе – так громко билось сердце у меня в ушах, открыла окно в коридоре вагона и бросила бутыль что было сил, в окно покосившегося дома у дороги. Закрыла глаза и уши, присела и перестала дышать.

Ничего.

Только мерный стук колес".

19 ноября 1879 года.

"Кошмар продолжается.

Никогда ещё путешествие поездом не было для меня таким страшным. Я опять "вижу". Женщину. Молодую, из благородных, эдакая командирша среди пролетариев и студентов. С ней придётся повозиться. Они опять заложат бомбу. Заминируют пути к Москве. Причём знают, что поезда два – в первом багаж, во втором их цель, государь император Александр II. Что мне делать?

Недолго думая, пошла к начальнику охраны. Одна. Принял сразу, нервно подкручивая франтоватые усики. Объяснила всё, как есть. Решили объявить багажный состав неисправным, а царский поезд без задержек пустить первым. Пересадили быстро свиту, и до Москвы шли без остановок.

Я чувствовала, где она лежит, эта злосчастная бомба, это концентрация зла человеческого. От места заминирования так страшно "фонило", что я даже зажмурилась, когда мы проезжали мимо. Зато позже, под багажным поездом рвануло так, что местные собаки и курицы оглохли. Люди не пострадали. Спасибо тебе, Господи, что помог мне. В очередной раз. Спасибо.

Правда, силы мои на исходе. Предвидение забирает всю мою энергию. Я вымотана до основания, до последней капельки. Глаза, некогда зелёные, потемнели и "провалились", золотистые локоны стали пегими, руки трясутся мелкой дрожью.

Надеюсь, террористов арестуют, и кошмары мои на этом закончатся".

1 декабря 1879 года.

"Перед рождественским постом во дворце освободилась должность обер-шталмейстера, а там и до обер-камергера недалеко. Николя в полной ажитации. Места себе не находит. Дома всё ходит и ходит из угла в угол. То вдруг в окно начнёт смотреть, приглядывается. То вздрагивает от колокольчика в дверь. Вдруг это нарочный из дворца с хорошими вестями?"

3 декабря 1879 года.

"Обер-шталмейстером его Величества назначен Строганов. Младше Николеньки по возрасту и по выслуге лет. Зато род знатный, древний, не чета Радовым. Написать, что Николай раздавлен, ничего не написать. Мне кажется, он поседел за два дня. Глаз у Николя дёргался неделю".

4 февраля 1880 года.

"Были в театре. Давали "Ревизора" Гоголя. Когда началась сцена, где гости сидели на званом ужине по случаю сватовства, маменька так лихо сложила лорнет, что я вздрогнула от хлопка и вжала голову в плечи. Потом осторожно огляделась по сторонам. Ничего не обычного: дамы в вечерних туалетах, кавалеры, офицеры, франты – все смотрят на сцену. Я тоже туда посмотрела и не поверила своим глазам.

На театральной сцене сидела вся царская семья, включая далёкие от престола династические ветви. Они ужинали, разговаривали, шутили, смеялись. Из-за кулис на них смотрел парень с красными глазами в потрёпанной одежде с молотком в руках – плотник, наверное. А за ним стояла барышня-террористка, та, что из благородных. Я моргнула, и видение исчезло.

Неужели опять?!

Я устала".

5 февраля 1880 года.

"Проснулась с ощущением предстоящей беды. Потом узнала от мужа, что сегодня в Зимнем дворце будет торжественный ужин. Приглашена вся императорская семья. Прямо как в моём театральном видении. Нужно успеть!

Во дворец прорвалась с трудом. Немного удивлённый моим визитом, показалось, что даже обескураженный, вышел Николя, и меня пропустили. В четверть седьмого я встретила императора в коридоре дворца. Присела в поклоне, посмела заговорить. Офицер охраны хотел было меня отстранить, но Александр II мне улыбнулся, как старой знакомой, и я смогла удержать его внимание в течение пяти минут.

Раздался оглушительный взрыв. Казалось, что высокий потолок дворца сейчас рухнет нам на головы. Когда всё стихло, я бросилась в столовую. Её разнесло напрочь – стена треснула, старинная мебель лежала в опилках, от китайского сервиза остались осколки, на накрытом столе лежала громадная люстра, зеркала треснули, в паркете зияла дыра. Я прикрыла рот и нос платком – в воздухе летала пыль и взвесь от штукатурки. Слава Богу, что царской семьи и даже прислуги не было в тот момент в зале. Слава Богу".

7 февраля 1880 года.

"Только что вернулась со Смоленского кладбища. Холод и ветер кусали лицо и руки. Покосившиеся могильные камни стояли под шапками снега. Государь, несмотря на опасность нового нападения, тоже был на похоронах. Возложил венок. Говорят, распорядился о наградах погибшим гвардейцам охраны и выплатам их семьям.

Всё очень странно и подозрительно.