4. Археология

Привет, внучок! Чего, не спится? Ты бы в проходе не стоял, качает… Да, я слышу, что где-то движок ревет в комчас, скорей всего – полиция или ДПС, давай-ка мы сюда, направо свернем, на заправке спрячемся…

Вот, встали. Сейчас дядя Вова Удав отсюда в салон слиняет – слиняет, я сказал! – а мы креслица, водительское и пассажирское, друг к другу развернем, спинки опустим, сделаем вид, что оно давно так, вот тут ты и сядешь. Садись!

Почему у дяди Вовы позывной Удав? Да, понимаешь, фамилия у него очень на «питон» похожа, но не о том речь. Папка твой что, спит? Ага, храпит, аж движок перехрюкивает, потому тебе и не спится…

Вот видишь, Глеб Егорыч, заправка бывшая, большая, в четырнадцатом расстрелянная. Раньше на трассе и знак был – поворот к заправке, а потом собственник удрал, имущество бросил, так она и стоит…

А я ведь эту заправку очень хорошо помню! Даже, верней, помню, что тут было еще до заправки! Рассказать? Ну тогда садись сюда, жуй свой козинак азовский да слушай.

Было это году в 2006-м или в 2007-м, уже не упомню, но тебя тогда и в проекте не было, твой папка тогда только к твоей мамке женихаться начинал. Вот я тогда в отпуск любил с археологами ездить. Я ж сам когда-то в археологический кружок ходил, да и от городской суеты самый лучший отдых, если на природе с палаткой.

Руководил археологической практикой универа Михаил Львович – старый такой, загорелый до черноты, весь из себя худой, как таранка сушеная. Лет ему было в обед триста, за все эти годы он и кандидатскую защитить не сподобился, но каждое лето – в поле. А потом девять месяцев сначала находки описать да сдать, а после на новый сезон открытый лист на раскопки получить – тут мороки и на десяток человек да на весь год, а он один справлялся! И каждый год – по монографии выдавал. Да еще умудрялся и кружок археологический вести, и в лицее историю преподавать.

А надо признаться, что в те нэзаможные годы денег на науку не давали почти совсем. То есть максимум зарплату, и то не факт, что всем. Оборудование лагеря археологического, палатки там, котлы-тарелки, топоры да лопаты – они, конечно, были, еще с советских времен, но за многие годы и так нуждались в ремонте, если не замене, но не это главное. Главным было питание: когда выезжала его археологическая экспедиция, там преподавателей и прочих взрослых единицы, студентов десяток-полтора, остальные – дети, из кружка да из лицея. Вот родители детей, как правило, и давали в складчину и продукты, и деньги на питание, но все равно не хватало. Даже врач и воспитатели, из взрослых, выезжали за собственный кошт, как правило, со своими чадами. А ведь еще нужен транспорт, еще нужно и электричество, то есть генератор заправить, еще нужны и вода питьевая, и дрова, если местность без леса…

Папка твой к археологии был равнодушен, как белый медведь к апельсинам, потому из нашей большой семьи в экспедицию выезжал один я, и то не каждый год. То есть с нашей семьи Львовичу доставались сущие копейки, потому старался я все ему компенсировать то физической силой, то помощью, какую смогу оказать. Да и не один я такой был, не только студенты, но и взрослые старались больше руками и головой, чем кошельком.

И вот в межсезонье получает Львович предложение, от которого невозможно отказаться.

У нас тогда по плану были раскопки неподалеку отсюда, километров пять-шесть, так называемый Дикий Остров посреди Казенной балки, возле впадения балки в Нижнюю Крынку. Пупырь такой скалистый, с обрывистыми берегами, но сверху плоский и кустами-лесом поросший. И копать мы собирались раннесредневековое городище, потому как на таком защищенном естественным рельефом месте глупо было бы не ожидать поселения. И, узнав об этом, канадские богатеи, потомки белоказаков, предложили очень хорошие деньги на то, чтобы найти и обозначить место гибели их далеких родственников и предков, «красновских партизан», в самом начале восемнадцатого года. Чтобы к годовщине гибели поставить им памятник – большой бетонный крест с надписью. Вон, видишь, там, в кустах, от него обломки: снаряд точно в табличку с именами попал, в центр креста, так и остались нижняя часть с постаментом, погнутая арматура и разбросанные куски бетона от остального.

Искус был очень велик – на предлагаемые деньги экспедицию можно было бы собирать пару-тройку лет вообще без «шапки по кругу». Но и опасность: раскопки без разрешения запрещены, это дело подсудное. Черные археологи не потому черные, что черным хабар продают, а потому, что копают без разрешения и откопанное в музеи не сдают. И жизнь археологам нормальным портят иной раз по самое не могу. А без раскопок как точно место гибели определить? Вот именно, никак.

В общем и целом, еще зимой бросил Львович среди взрослых клич – помочь определить хотя бы приблизительно, где это было. Даже меня, хоть я ни разу не родитель юных археологов, припахал. Ну и общими усилиями, копаясь в архивах и роясь в интернете, еще в феврале нашли текстовое описание места боя и захоронения: возле ручья в самом начале Второго Кривого урочища Казенной балки, в пятистах шагах от ствола Восточной Дудки Алексеевского рудника и в семистах шагах от домика путейского обходчика, что возле полицейских казарм.

И вот тут наступило самое интересное: за неполную сотню лет Донбасс так расстраивался и изменялся, что и дудки большими современными шахтами сменились, и ручьи пересохли, и даже балки шахтным отвалом засыпали, а оба Кривых Урочища засыпали полностью, земли пахотными сделали – где искать? Одна надежда была на домик обходчика, который, по определению, возле железной дороги. Ан нет: и железную дорогу несколько раз перекладывали, особенно в связи с Великой Отечественной, прошедшей по этим местам огненным плугом.

Вот тут вот твой дед отличился: когда накопилось несколько топографических карт этой местности за разные годы, догадался наложить их одну на другую, сдвигая и ликвидируя неточности – и нашел приблизительное место. Не сразу нашел, уже в апреле, и точность была так себе, плюс-минус метров двести, но все же.

Весь апрель и весь май меня другие взрослые проверяли. Общее мнение – «или полный бред, или действительно где-то там». И в июне, за несколько дней до начала экспедиции, Львович таки эти деньги получил.

Выехали. Лагерь разбили не на самом Диком Острове, туда и пешего прохода почти не было, не говоря про машиной заехать. Встали метрах где-то в семистах от места раскопок, и все взрослые сразу озадачились проблемой дороги до раскопа. Нет, тропу по низкорослому лесу да дикому кустарнику прорубили быстро, дня за два, а вот как на сам скальный массив забираться? Вырубить в скалах ступеньки – допустимо, но не вариант, там сама природа археологический памятник защищает. А организовать альпинистскую веревочную переправу быстро, но это совсем не для детей, за страховкой не уследят – попадают да побьются! Да и берег низкий, хоть ручьи по самой балке летом пересыхают, но в тени земля сырая, болотистая… Три дня всемером плели веревочные лестницы с деревянными ступеньками, пять дней их крепили, навешивали перила, чтоб можно было более комфортно пользоваться, продумывали страховку и, самое главное, способ при необходимости все это быстро поднять, спрятать, а потом так же быстро опустить. Взрослые люди, но такое что-то из детства проклюнулось, как будто опять в индейцев играли.

Но сделали. А потом наверху отрыть сам раскоп да в лесу корни, ветки, стволы – как это без взрослых детям самим одолеть? А потом пошли находки, и предметы, и строения, и захоронения, и сразу так много, что тоже оторваться и убежать «отрабатывать проплаченное» было выше всяческих сил.

Уже в середине июля чуть ли не пинками выгнал Львович нас из лагеря, идти искать «красновских партизан», деньги-то ведь получены и уже отчасти потрачены! Ну и настроение у нас было, как ты понимаешь, совсем не «чернушничать», не искать братскую могилу начала прошлого века, а вернуться в раскоп, продолжать «двигать науку» на материале раннего Средневековья.

Меня, конечно, тоже взяли с собой, мол, «ты эту точку нашел – вот и иди сам копай, если ошибся, то тебе первому и отдуваться». Идем и между собой препираемся:

– Да какие они партизаны, это ж Земля Войска Донского! Что это за партизаны, которые по своим же казачьим хуторам партизанят?

– Они партизанили против красных. Знаешь, какие зверства красные на донской земле вытворяли?

– Ага, но правильный вопрос «когда?». Что было сначала: белые партизаны по своим же тылам крысятничали-партизанили так, что все обиженные тут же делались красными? Или сначала красные пришли да часть казачьих земель заняли? Что-то я не помню, чтобы красные донские земли до второй половины – конца восемнадцатого захватывали!

– А я бы так не шумел, не вспомнив того, что здесь было! – Львович всегда старался оставить себе последнее слово. – Дело в том, что с семнадцатого года на этих землях было минимум три правительства, каждое из которых воевало против других! Это белоказаки, Каледин с Красновым, потом Донецко-Криворожская республика с Артемом и Сиверсом, и УНР, претендовавшая и на Кубань тоже! А с января восемнадцатого за УНР воевали германские войска, и даже Каледин с Красновым им сдались. Так что в реальности только ДКР воевала и с немцами, и с укронацистами, и с белоказаками…

– А как сами жители к этим трем правительствам относились? Чью власть выбирали?

– «Свадьбу в Малиновке» помнишь? Какая власть, такая и шапка на макушке!

– И это, по-вашему, казаки?

– А что ты хочешь, и среди казаков всякого-разного, в том числе и отребья, всегда хватало!

– Но-но! Вот только не надо разводить красную пропаганду про казачество! – Вовка Удав всегда был готов за идею да хоть голым коленом на пулеметы. – Полковник Чернецов был герой, и геройски погиб, зарубленный кровопийцей Подтёлковым!

– Ага, герой! Собрал под свои знамена мальчишек-гимназистов и повел их партизанить по своим же хуторам, не убеждая, а принуждая, карая и казня! Чем он не такой же бандит и кровопийца, как Подтёлков?

– А почему мальчишек? У него что, взрослых казаков не было?

– Да почти что и не было!

– А может, потому и не было, что взрослые за попытку кошмарить казачьи хутора тут же самого Подтёлкова и того, уконтропупили? Как оно после Первой мировой было?

– Да я, в принципе, про Чернецова…

– Да какая разница?

Так, препираясь на сугубо исторические темы, двигались мы по Казенной балке в сторону бывшего Кривого Урочища. А я смотрю и примечаю: вот здесь вот склон балки вроде как пониже будет, и перед склоном возвышение, как язык, и уклон ее не так велик, такое впечатление, что что-то или обрушили, или засыпали. А поверху уровень земли гораздо ниже, чем вокруг, и вся эта низменность густо кустарником да низким лесом заросла. А по моей карте через сто пятьдесят метров – Кривое Урочище. И сворачиваю наверх.

По лесу с кустами идти трудно, выхожу на подсолнечниковое поле сбоку, смотрю – а лес изгибается, как на старых картах Кривое Урочище. Так что – получается, засыпанный овраг чуть-чуть в землю просел да лесом зарос? Вот в таких догадках и движемся дальше. За подсолнечниковым полем кукурузное, потом пшеница, потом еще какие-то бобовые, потом…

А, здравия желаю, командир, доброй ночи! Как вы подъехали, я вас за двигателем и не услышал! Не за двигателем, говоришь, складно брешу? Что, стояли слушали? Ну-ну, вот мои документы, вот на машину, вот документы с таможни, как видишь, до комчаса ехали, а потом здесь встали, сам глянь, в салоне все спят.

А двигатель зачем заведенный? А печка? Осень же, ночами-то холодно! Откуда едем? Да с Новочеркасска же, с казачьего праздника. Сам чего не сплю – да вот, внучок до таможни спал, а после не спится, вот я и сказки рассказываю… Взрослый внучок? Ну, кому как, как по мне, двенадцать лет – еще дите дитем…

Что, всех будить, документы проверять будешь, или и так поверишь? А то люди в дороге все же устали.

Глебушка, кто это не спит? Зачем не спишь? Спать давай ложись, видишь, товарищ капитан ДПСных войск всех нас пожалел, будить не стал, вот и ты спи.

Эх, тащ капитан, я ж так старался-разливался, а ты внука разбудил.

Да я ж понимаю, комендантский час, до четырех утра с места не сдвинусь, вот те крест, тут уже немного осталось. Пока разбужу, пока по кустам сортир – тут же не минировано? – где-то в начале пятого и поедем. Бу-сделано, и вам счастливого пути!