Тузик любил охоту. При словах «Охота, Тузик! Охота!» он буквально прыгал от предвкушения и крутил хвостом, будто пропеллером вертолет. Наши знакомые, родители того самого одноклассника Кости, – заядлые охотники. Я однажды ходил с ними.
Они шли вдоль реки и стреляли уток. Задача собак – найти и принести охотнику подстреленную утку. Точнее несколько уток, так как обычно стреляют сразу в несколько. А утка, как правило, падает в воду или в заросли. Человек не может зайти в холодную воду глубоко (возможности ограничены болотными сапогами). Собака может доплыть и найти утку в камышах за счет нюха. Умная собака еще и поймет, что нужно искать не одну утку, а несколько. Тузик работал даже лучше породистой дорогой собаки охотников.
Приготовленная дикая утка на вкус жестковата, и когда жуешь, попадается дробь, застрявшая в тушке. Уток бьют дробью. В одном выстреле десятки дробинок. Поэтому в одной утке может быть их достаточно много. Кушать такую утку – удовольствие ниже среднего.
Вообще-то аппарат для печати фотографий назывался фотоувеличитель, а не фотоуменьшитель. Но мой двоюродный брат Костя использовал его по-своему. Он изготавливал миниатюрные шпаргалки для школы.
До 1990-х годов сделать фотографию было непросто. Сначала покупалась пленка. Нужно было выбрать пленку с определенной чувствительностью в зависимости от места предстоящей съемки: на солнце, в пасмурную погоду, в помещении. Отсняв пленку в фотоаппарате, её следовало проявить. Для этого намотать пленку на специальный барабан внутри проявочного бачка. Это было сложно, так как действовать приходилось в полной темноте исключительно на ощупь. Затем, используя химические растворы, проявить пленку в этом бачке.
Проявленная пленка подвешивалась для просушки. Однажды мой одноклассник по фамилии Туркин удивил меня, показав ноу-хау – он использовал обратный выдув воздуха пылесоса для ускорения сушки.
Для печати фотографий требовались фотоувеличитель, фотобумага и химреактивы. Процесс проходил обычно в ванной, в темноте, при свете только слабой красной лампы. С помощью фотоувеличителя выбранный кадр с пленки можно было вывести на фотобумагу, отрегулировав нужный размер и фокус. После секундного воздействия «проектора» на фотобумагу будущую фотку помещали в ванночку с раствором проявителя, а затем и закрепителя. Все это регламентировалось по времени.
По сути, фотоувеличитель работал как вертикальный проектор. Чем выше «голова» фотоувеличителя, тем больше фото внизу, чем ниже – тем меньше. Костя для печати шпаргалок использовал возможность миниатюризации фотографий.
В частности, Костя фотографировал тетрадки с сочинениями по литературе, написанными еще его и моей мамой в их школьные годы, а затем печатал их маленькие копии, используя «фотоуменьшитель». Каждой тетрадной странице соответствовала копия примерно 5x3 сантиметра. Их Костя собирал в длинные гармошки, скрепляя бумажки прозрачным скотчем. Качество было хорошее – все легко читалось. Вообще, это походило на шпионские штучки. Такие шпаргалки он делал и для своих друзей.
Когда Костя ушел в армию, я с его разрешения пользовался фотоувеличителем для печати обычных фотографий. Я отважился на создание цветных фотографий. Это было значительно сложнее, поскольку количество нужных химикатов выросло в разы. Например, вместо двух ванночек при печати фотографий мне понадобилось около десяти штук. И с проявкой пленки тоже было больше возни. Но зато цветные отпечатки в итоге.
У каждой квартиры первого этажа пятиэтажек в Москве имелся небольшой палисадник под окнами. Там росли сирень и вишня, цветы и крыжовник. Владельцы палисадников страдали от вандалов и рвущих без спроса сирень. Некоторые ставили солидные заборчики по периметру, а некоторые палисадники были заброшены, и там были протоптаны тропинки.
В моем подъезде в одной из квартир на первом этаже с так себе палисадником жил жирный дядя, обладатель неимоверно толстых линз в очках. Странный неуклюжий тип. Выяснилось, что он программист и работает на ЭВМ. Образ профессии программиста в моих глазах был дискредитирован тотально.
Еще на первом этаже с шикарным палисадником жил злой старикан. Его палисадник был под нашим балконом. Не дай бог что-нибудь уронить с балкона вниз. Выпросить у старикашки возможность получить предмет обратно было скандальным делом.
Жили также на первом этаже Куприяновы. Как и Архаровы, на две квартиры. Но в разных подъездах. С ними я почему-то не всегда мирно уживался. Например, ссорились по поводу способа и времени залива ледяной горки. Отец семейства Куприяновых работал шофером такси. Их синие «жигули» были единственной постоянно припаркованной машиной во дворе. Все жители наглядно видели, что в такси можно хорошо заработать.
Еще одна машина, иногда заезжавшая ненадолго во двор, принадлежала Кузьминым. Удивительным было то, что машину водила женщина, мать моего ровесника Андрея по прозвищу Таксист. Прозвище было дано из-за фасона кепки Андрея. Его отчим-моряк очень редко бывал дома.
Сам Андрей, обладатель неимоверно жесткой черной шевелюры, был мастером вранья и производил на меня гипнотическое воздействие. Врал он удивительно смело и по-крупному, в деталях и красочно. Например, он один побил пятерых, поступил в суворовское с испуга. Странно, но я каждый раз верил, хотя не считал себя доверчивым. Лишь спустя пару часов после очередного рассказа я начинал сомневаться в его правдивости. И при следующей встрече говорил Андрею о сомнениях. Он как ни в чем не бывало соглашался, что этого на самом деле не было, и рассказывал новую, еще более интересную и «точно правдивую» историю.
Андрей обладал вспыльчивым характером и в состоянии помешательства кидался камнями, дико кричал, кусался, норовил расцарапать лицо. Это было страшно. Бешеный человек. Страшнее были только агрессивные глухонемые из другого дома. Им вообще нельзя было что-либо объяснить, и они не сообщали суть претензий, ведь они не могли слышать и говорить.
Вообще, у нас во дворе было много детей. В подъезде Андрея-Таксиста жил мальчик Дима, младше меня на год. Он отставал в умственном развитии. Ребята над ним потешались, но иногда он вписывался в игры, особенно подвижные, и все было более-менее. В физическом плане он был выше среднего. Запомнился один эпизод, когда ему было лет 11—12.
Его мама несколько раз звала Диму домой. Дима хотел еще поиграть с другими детьми и не шел. Тогда мама, крепкая женщина, спустилась с пятого этажа, подошла к Диме, взяла за рукав, а он стал вырываться. Она вдруг сильно и резко кулаком врезала ему в челюсть справа. Дима тут же обмяк, а она спокойно понесла его домой. Все были в шоке: и дети, и взрослые.
Каждый вечер можно было наблюдать, как через наш двор на прогулку к пруду идет пожилой невысокий мужчина с немецкой овчаркой на поводке. Мужчина жил в соседнем доме. Собака породистая и красивая. Хозяин, видно, выпивал где-то на прогулке, и иногда силы у него кончались на обратной дороге прямо в нашем дворе. Вот так лежит дядька, встать не может.
Однажды зимой мужчина прилег в сугроб, а собака вокруг него крутится, лает, подбегает к прохожим, жалобно воет. Прохожие пугаются, шарахаются от нее.
А пьяный лежит, не шевелится уж минут 15—20. Мы, дети, не знаем, что с этим делать. Собака так достала всех своим громким лаем, что из дома вышли двое мужчин и подняли пьяницу. Собака тут же перестала лаять и пошла впереди показывать путь домой. Мы подивились уму и преданности собаки. Считали, что она спасла своего глупого хозяина от смерти. Потом ситуация примерно такая же повторялась еще пару раз.
«Слово – серебро, а молчание – золото!» – мама мне часто напоминала эту поговорку после моего очередного спора на повышенных тонах с кем-нибудь из взрослых во дворе или школе. Проблема была в том, что пустяковый спор часто превращался в чудовищную перебранку и не мог никак закончиться. Особенно когда я был голодный.
«Ты слишком прямолинеен». Мама приводила мне в пример дипломатов, которые часто сталкиваются с противоположным мнением дипломатических работников других стран. «При этом они ведут себя сдержанно и культурно. Старайся вести себя как дипломат!»
«У тебя по каждому вопросу свое мнение, но ты просто промолчи. А если сказал уже, то потом стой и молчи. Вот увидишь: результат будет лучше для тебя». Я думал: «Какой смысл молчать, раз человек не понимает и упорствует? Мне надо его переубедить, доказать свою правоту».
Сначала я решил самой маме доказать бессмысленность молчания. Однажды мы заспорили и поругались с ней, а я вспомнил про её наставления и неожиданно для нее включил режим молчания. Она говорила-говорила и даже спрашивала меня раздраженно что-то, чтобы я ответил, а я держался и молчал. Просто смотрел на нее, думая: «Вот-вот, еще немного, и я ей скажу: „Ну вот видишь, твой метод не работает“». Но не получилось. К моему удивлению, она быстро успокоилась, глядя на мое молчание, и даже согласилась частично с моим мнением, а ситуация непривычно быстро почти полностью разрядилась. Я не чувствовал себя проигравшим, а даже, наоборот, моя спокойная уверенность и молчание придали дополнительный вес моему мнению.
Я стал пользоваться этим приемом, конечно, когда не забывал о нем. Он часто срабатывал, к моему удивлению и радости.
Тетрадки продавались с промокашками. Зачем нужны промокашки? Все школьники писали шариковыми ручками. Перьевые ручки мне были известны из книг и сберкассы.
В сберкассе требовали подписывать документы только перьевой ручкой, шариковой было нельзя. Шариковая ручка не считалась законной. В сберкассе часто не было чернил, чтобы обмакнуть перо, привязанное веревочкой к стойке, и расписаться. Чернильницу с собой, понятное дело, никто не носил. Это была проблема. При мне пару раз ломали перьевые ручки в попытке выдавить из них хоть чуть-чуть чернил для своей закорючки на квитанции. Сухие и сломанные, они оставались безнадежно висеть на своих веревочках.
Тетя Люба приезжала в отпуск из Венгрии и привозила с собой заграничные излишества: ковры, одежду, обувь и много китайских мелких товаров, включая перьевые ручки. Эти ручки были разноцветными и привлекательными, в виде зверушек, и их можно было заправлять чернилами специальной встроенной пипеткой, а не обмакивать перо в чернила для написания каждого слова.
Я полюбил эти перьевые ручки и ради выпендрежа стал писать в тетрадке не синими, а зелеными чернилами. Правда, контрольные работы писал синими, иначе бы не приняли.
После Египта, с шести лет, я часто рисовал логотипы своей фирмы. Придумывал названия компании и варианты логотипа. Чем будет заниматься компания, я не особо задумывался, но вот логотип должен был быть классный. Я ревновал сеть гостиниц Sheraton. Их логотип состоял из английской буквы S и двух веточек вокруг нее. Я считал, что буква S – это для моего имени Stanislav, а не для Sheraton.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке