К большевикам у меня претензий нет. Ты вот Иван Петрович, хоть и захудалого дворянского рода, но смог окончить институт при царе, а таким как я не было туда хода, даже для зажиточных. Так бы я и ходил всю жизнь за волами с плугом, если бы не Советская власть, что дала мне возможность учиться и стать учителем, пусть и без институтского образования. И у нас на хуторе, почти все грамоте обучились, кроме ветхих стариков, а при царе почти поголовно были безграмотны – это меня, единственного сына, папаша в школу отправил, а дружки мои при быках остались.

Конечно, и коллективизацию надо было проводить помягче, а то полетели гонцы из района: давайте, все срочно вступайте в колхоз. Кто не согласен, тех раскулачили и выселили на севера.

Вот народ и взроптал и порезали люди скот на мясо, чтобы в колхоз не сдавать свою животину. А пришла весна, и пахать-то наши земли стало нечем: лошадь наш чернозем не берёт, а быков съели. Ничего не посеяли – нет урожая, а отсюда голод начался и много людей, из-за глупостей начальников и своей жадности, померли с голоду в 32-ом году.

Потом наладилось понемногу, трактора прислали, и сейчас родственники пишут, что жить стало получше. И то сказать, даже у нас на Кубани, где палку воткни в землю и вырастет дерево, и при царях были голодные годы: чуть неурожай, так многоземельные кулаки, хлеб за границу продадут для своей выгоды и кто без зерна остался – тот и живёт впроголодь, а бывало и помрёт с голодухи.

Правильно, что земля сейчас стала общая – не может быть дар божий чьей-то собственностью. Надо только на общей земле научиться хозяйствовать, как на собственном огороде.

Без царей жить можно хорошо, если убрать помещиков, кулаков, попов и прочих паразитов присосавшихся к работному люду, а вот без царя в голове у каждого из нас прожить невозможно: жаль, что каждому в черепушку не заглянешь и не увидишь что там: солнышко или потемки. Мне кажется, что у Сталина в голове посветлее будет, чем у многих из правительства и партийного руководства. Поживём – увидим, – закончил свою новогоднюю речь Михаил Миронов и замолчал.

Иван Петрович хотел возразить, что он не верит в светлый разум грузина, но поостерегся: рядом находились другие зэки и любое слово, неосторожное, могло дойти доносом до ушей лагерного начальства.

– Ладно, Миронов, давай спать, завтра на работу, чуть свет, а мы про политику толкуем. Время покажет, что будет и как.

Новогоднее утро выдалось настолько морозное, что по лагерному распорядку общие работы на открытом воздухе были отменены. Сосны накануне потрескивали не зря – было более 37 градусов мороза и небо, затянутое холодной мглой не сулило скорого потепления. Так зэки получили в подарок от погоды нерабочий день. Впрочем, лагерные работы в мастерских и на лесопилках, где можно было отогреваться в помещениях, продолжались, работала и лагерная администрация.

Иван Петрович, решив воспользоваться свободным днем, оделся потеплее, натянул на себя почти все теплые вещи, и пошел в отдел по колонизации, чтобы справиться о судьбе своего заявления на колонизацию вместе с женой и детьми.

Пробежавшись почти через весь лагерь, он заскочил в барак, где располагался отдел по колонизации, который оказался закрытым без объяснения причин. Стрелок охраны ВОХР, что дежурил у входной двери в коридоре, пояснил, что сотрудники отдела выехали на семинар в городе Свободный, где изучают новые правила колонизации зэков, что вступили в действие с нового года по распоряжению наркома НКВД товарища Ягоды.

Делать было нечего, и Иван Петрович направился было в обратный путь до барака, но тут увидел черного котенка, выскочившего из-за валенок вохровца.

– Откуда здесь котёнок в разгар зимы? – удивился Иван Петрович.

– Так кошки берут пример с людей и если есть теплые места и еда, то плодятся и зимой и летом и осенью, тихо, спокойно и без мартовских диких воплей котов, – пояснил вохровец. – Здесь прибилась пёстрая кошка, которую подкармливали, вот она подсуетилась, и недели три назад принесла четырех котят. Сотрудница одного взяла, двух забрали зэки в бараки, а этот чёрный остался – видимо никто не хочет брать чёрного кота – плохая вроде бы примета.

Кошечка с неделю как пропала куда-то: может, кто из зэков увёз на лесоповал и там оставил, а может и сама куда-нибудь приблудилась, только котёнок вот остался. Хочешь, бери его в свою команду – ты человек в возрасте, не будешь мучить животину, как некоторые уголовники.

В прошлом годе, зимой, был случай, когда несколько кошек зэки убили и ободрали шкурки себе на шапки, только ничего не вышло: кожу-то выделывать они не умеют – а животных загубили. Есть же живодеры, прости господи, – закончил охранник и зло сплюнул на пол.

– Что же, возьму, пожалуй, котенка: он чёрный и у меня чёрная полоса по жизни – глядишь, два черных цвета дадут более светлый, как в радуге, сказал Иван Петрович, взял котенка, засунул его под телогрейку и пошел к себе в барак, чувствуя, как тревожно бьётся сердце котенка прижавшегося к груди.

Миронов встретил появление Ивана Петровича с котёнком, которого он вынул из-за пазухи и посадил на матрац, без воодушевления.

– Опять эти интеллигентские штучки и барские замашки, – сказал он. – Чем ты его кормить будешь, подумал об этом? Он же макароны есть не будет, ему мясо нужно, рыба, сметану ещё коты едят, об этом Крылов в своих баснях писал, а где ты всё это добудешь? Только мучить будешь кота от голода и больше никакого толка.

– Ладно, стонать, как-нибудь прокормим одного котёнка всем бараком, а подрастёт и мышей ловить начнёт: вон они шуршат под полом ночами и спать не дают. У столовой крысы бегают – может, из него хороший крысолов вырастет и, вообще, кошки снимают нервное напряжение, чувствуют людскую хворь и ложатся на больное место, предупреждая человека о болезни.

– Ладно, пусть останется, но теперь ты отвечаешь за него, старче, – засмеялся Миронов, взял котенка и положил себе на грудь. Котёнок растянулся на теплой груди Миронова и запел – замурлыкал свою хриплую кошачью песню удовольствия, отчего Миронов заулыбался и стал поглаживать котёнка, который начал подсовывать свою голову под широкую, грубую от тяжелой работы, руку зэка, напрашиваясь на ласку, которой лишила его мать, подавшись в бега.

Иван Петрович прошелся по бараку, спрашивая зэков, нет ли чего-нибудь съестного для котенка, которого он взял дополнительным членом фаланги, но без довольствия питанием от администрации лагеря. Зэки, будучи в благодушном настроении от нерабочего дня и предвкушая ещё парочку дней отдыха, по причине морозов, порылись в загашниках и отыскали кое-что для котёнка: остатки сала на шкурке, обрезки домашней колбасы из посылок, а один дал остатки консервов рыбы в томате. Всё это Иван Петрович собрал в свою шапку и принес в кабинку, где котёнок продолжал нежиться на груди у Миронова. Почуяв запах пищи, котёнок спрыгнул с груди зэка на нары Ивана Петровича и стал настойчиво пробиваться к шапке, из которой струились манящие запахи.

Иван Петрович аккуратно доставал кусочки еды и подсовывал их котёнку, который неутомимо поедал всё, что ему подавали. Решив, что на первый раз достаточно, Иван Петрович закрыл шапку и засунул ее с остатками еды в рукав телогрейки, а котенок с раздувшимся от съеденного животом, прошелся по матрацу к изголовью, там прилёг на подушку и немедленно заснул, вздрагивая во сне, вытягивая лапы и выпуская когти.

– Вот, Миронов, теперь будем жить в кабинке втроём и вести беседы при свидетеле, которым будет этот котенок, – весело сказал Иван Петрович, поглядывая на спящего котёнка. – Тварь живая, а подишь-ты спит, как ребенок, точь в точь, как мой сын Ромочка, когда набегается, наестся и, уморившись, мгновенно уснет, там где его застанет усталость: иногда прямо у меня на коленях, – расчувствовался Иван Петрович, вспомнив своего младшенького сыночка.

– Мне тебя не понять, потому, что детей, у меня нет и, наверное, уже не будет после общих работ в лагере в сырости, да на морозе, даже если и выпустят меня досрочно: я ведь Калинину написал, мол как это так, бывшего красноармейца и учителя по доносу в лагерь упекли, но ответа пока нет.

Впрочем, выйду из лагеря, разыщу родителей, прибьюсь к ним, а там глядишь и женщина по душе отыщется – где наша не пропадала, как говорил наш комэск в Первой конной армии Буденного. Кстати, надо бы и Буденному написать, как его бойцов НКВД ни за что хватает. Говорят, он дружен с самим Сталиным, чем чёрт не шутит, может и поможет своему бывшему конному бойцу – мне ведь пятнадцать лет всего было, когда я убежал из дома и прибился к красноармейцам.

– Размечтался ты Миронов, – остудил его запал Иван Петрович,– эти люди высоко и далеко, им государство обустраивать надо, а не с зэками разбираться, хотя я и слышал, что некоторым повезло и по письмам к Калинину их дела пересмотрели и оправдали. Но это было ещё до убийства Кирова, после чего из НКВД поступила директива усилить борьбу с контрой: скрытой и явной, а чем отчитаться Ягоде перед партией: только количеством схваченных и осужденных, вот органы и хватают кого ни попадя. И по лагерям, так сказать, поднимать народное хозяйство силами заключенных.

– Брось, Петрович, такие речи говорить – одними зэками страну не поднимешь, – здесь весь народ нужен и народ в целом поддерживает власть, даже подтянув ремни потуже, потому что видят перспективы и для себя и для своих детей малолетних. Вот мимо нас поезда едут дальше на Восток, так молодежь с песнями туда едет в необжитые края, глядишь и ты пригодишься там, если выхлопочешь колонизацию.

По всей стране стройки развернулись, а грамотности у людей не хватает, потому и учителя на вес золота. Напишу-ка я Буденному, что арестовывать учителей – это вредительство врагов, затаившихся в НКВД, пусть разберутся с всякими Шедвидами – теперь в НКВД новый начальник, он даст укорот всяким прохиндеям в органах.

– Зря надеешься, Мироныч, ворон ворону глаз не выклюет и не думаю я, что это враги действуют в НКВД и сажают в лагерь невинных: малограмотным людям из низов дали власть вершить суд над людьми, вот они и изгаляются, по своему невежеству, над народом и кичатся своей властью. Плохо, когда чернь приходит во власть – жди крови и лишений.

– Это я, по твоему чернь?– возмутился Миронов, – Ты хоть и захудалый дворянишка, но видать глубоко в тебе сидит дворянская спесь, коль народ не ценишь. Где твой царь Николашка и вся ваша дворянская свора и прочие живоглоты: нет их, смёл народ их на помойку истории и строит новую жизнь, пусть с ошибками и жестокостью по неграмотности.

Но будь уверен: построит народ могучую страну без угнетателей, выучатся простые люди, станут инженерами, врачами, учителями и будут жить свободно – может быть и нам достанет этой свободы чуток, ну а нет, так в том вина не народа и не вождей партийных, а негодяев, которые вредят и искажают линию партии большевиков. Читай газету «Правда» – там всё правильно пишут, а посмотришь, как исполняется эта линия партии на местах малограмотными людьми и выть хочется.

Надо не выть, а помогать людям учиться – грамотный человек не допускает жестокости, если он не мерзавец или враг. Учить людей надо, что большевики и делают, но не успевают, да и врагов много: тут и политические, и уголовники, а хуже всего равнодушные люди, которые только и мечтают, чтобы хорошо поесть – попить, совокупиться и не работать, а лодырничать или изображать работу.

– И про Сталина, ты не прав, Иван Петрович,– продолжал Миронов свою речь. Он хоть и грузин по происхождению, но ведёт себя как русский человек и чувствует себя русским, как сам говорит. Он семь раз был осужден и пять раз бежал из ссылки, несколько лет провел в тюрьме и ссылках и знает, что такое заключение в тюрьме или ссылке, или просто жить на Севере в деревушке Туре, где он отбывал ссылку перед революцией. Но ведь враги кругом, даже в его ближайшем окружении: всякие Свердловы, Троцкие, Зиновьевы и прочие выходцы из местечковых евреев – что им до русского народа?

Страсть к наживе всё перетягивает: я читал «Протоколы сионистских мудрецов» там всё прописано как захватить власть в России и сесть на шею народа – пусть и под видом социализма.

Представь что десять лет назад победил бы не Сталин, а Лев Троцкий – Бронштейн. Он же призывал всех вас: дворян, чиновников, помещиков и прочих, просто уничтожить, чтобы свободно строить новое общество. А теперь прикинь, сколько его единомышленников осталось в партии и в НКВД и то, что мы с тобой оказались здесь в лагере – это их заслуга и их старания.

Я думаю, что через год – другой органы почистят от этой нечисти и, может быть, если не будет войны с немцами, перестанут хватать и сажать невинных – может и нам повезет.

Я, например, надеюсь на амнистию по конституции, а нет, так в лагере устроиться при библиотеке и учить грамоте зэков на курсах ликвидации неграмотности, – я уже говорил с инспектором из политуправления БамЛага: он проявил интерес и обещал помощь в этом деле. Давай и ты, Иван Петрович, уходи с общих работ на ниву просвещения: ты с институтским образованием можешь учить вечерами охранников, поселенцев и прочих свободных людей, что работают на лагерных работах, – тебе и по возрасту будет в самый раз учительствовать в лагере.

– А что, это дело хорошее, – оживился Иван Петрович, – пока решается мой вопрос о колонизации с семьей, можно и здесь учительствовать – я слышал, что и школа вечерняя здесь в лагере есть, но не придал этому значения для себя. Обязательно напишу заявление, чтобы учительствовать в здешней школе, думаю, что, как и везде, учителей и здесь недостаток.

– Ладно, хватит о политике и нашем житье говорить, видишь, котенок проснулся и будет сейчас еды просить: помню, дети мои, когда были совсем маленькие, до года, только спали и ели, наверное, и зверята тоже такие, когда маленькие.

Действительно, котенок проснулся, встал на ноги, потянулся несколько раз, подошел к Ивану Петровичу и стал тереться о его руку, требовательно заглядывая в глаза. Иван Петрович достал узелок с собранной для котёнка едой, достал оттуда несколько кусочков и положил их перед котёнком. Тот понюхал кусочки сала и обрезки колбасы и неторопливо приступил к трапезе. Закончив с едой, он вернулся на подушку, прилег с краю и занялся основным кошачьим делом – умыванием.

Облизывая лапку, он протирал ею свою мордочку. Закончив с головой, котёнок принялся вылизывать бока и живот, что свидетельствовало об его сытости и довольстве жизнью. Двое зэков молча, наблюдали за котенком, чувствуя как спокойствие и довольствие жизнью, переходит от зверька и на них, отвлекая от сложной действительности их бытия в лагере.

Первый день нового года прошёл в отдыхе, дрёме и возне Ивана Петровича с котенком, который вполне освоился на подушке и недовольно пищал, когда Иван Петрович тоже укладывался на эту подушку.

Следующий два дня мороз только крепчал и о работе на открытом воздухе, администрация речи не вела, но чтобы время не шло зря, по баракам устроили политинформацию, и воспитатели по полдня читали статьи из газеты «Правда», номера которой с недельным отставанием попадали в лагерь из почтовых вагонов проходящих поездов из Москвы на Хабаровск и Владивосток.

После очередной читки газет, зэки возвратились, отобедав, из столовой, где Иван Петрович выпросил обрезки мяса для котёнка у поваров, разделывающий тушу лося, убитого вохровцем, когда охрана на дрезине проезжала, и этот лось вышел из леса и подставился под выстрел из винтовки. Такие случаи бывали нередки, охранники, доставляли туши убитых лосей, кабанов, косуль, коз и медведей в столовую, где повара готовили мясные блюда для вольных. Но зэкам тоже иногда перепадал мясной бульон, сваренный из костей и заправленный капустой и свеклой – получался борщ.

Возвратившись из столовой, Иван Петрович положил котёнку пару кусочков мяса, которые котёнок с урчанием съел, потом полизал лапы, потерся головкой о руку Ивана Петровича, улегся на подушку и заскрипел свою кошачью песенку удовольствия жизнью, недовольно пискнув, когда хозяин прилёг рядом.

Делать было нечего, за два дня вынужденного безделья зэки выспались, борщ, сваренный на костях, показался вкусным и вкупе с макаронами по-флотски обед выдался сытным, что располагало зэков к человеческому мурлыканью, то есть разговору на отвлеченные темы: разговор ради разговора. Миронов опять вернулся к политике, благо дневная читка газеты «Правда» дала много новых представлений о жизни страны какой она видится из Москвы.

– Послушайте, Иван Петрович, что вы думаете об успехах страны, про которые пишет газета «Правда» подводя итоги минувшего года? – спросил Миронов, устраиваясь поудобнее на нарах для послеобеденного отдыха, благодаря деду Морозу, освободившему зэков в этот день от работы.

– Думаю, что всё это очередное враньё партийной газеты. Им надо убеждать народ в успехе партии большевиков по управлению страной, вот газета и пишет о несуществующих успехах. Какой дурак поверит, что за год построено около тысячи предприятий: заводов и фабрик – да во всей царской России не было столько заводов, а тут всего за год – чушь это собачья.