Наш товарищ хранил строжайшую конспирацию. Перед её приходом его одолевала сильнейшая нервозность. Он, как говорят индейцы племени маскишеев, терял лицо и хладнокровие. И требовал нашего немедленного исчезновения из квартиры. Куда угодно, но исчезните. Нашего – это четырёх человек. И мы исчезали. Ненадолго. Визиты Чуда были всегда краткими, как извержение гейзера. Краткими, но, вероятно, такими же бурными. После её ухода, такого же таинственного, нервозность товарища сменялась штилевой успокоенностью и томностью. Лица Чуда мы так и не увидели никогда. Из этого обстоятельства сделали выводы: или она щадит нас, не показывая своего страхолюдного личика, или кто-то из нас знает её, или её мужа. Да – она была женщиной семейной. И жила в соседнем доме, сопредельном с хлебным магазином… Вот в «него» -то и бегала «за хлебом», по пути заскакивая к нашему шалашу. В нём и познавала райские наслаждения со своим любовником на минутку. Заскоки случались и вечером. Но под каким предлогом – нам не известно. Женщины всегда что-нибудь придумают… Семёныч! Ты не бледней – это не про тебя, а про твоего знакомого, ей-ей… Я же говорю: о присутствующих не говорится. Давай-ка ещё пива выпьем…

Пока любовники наслаждались друг другом, мы, покуривая где-нибудь неподалеку, размышляли. Воображение рисовало нам и наше будущее… «Магазинов», хлебных и прочих, всегда больше, чем одна жена, плюс ещё и подруги, и прочие школьные друзья. Ей всегда есть куда сбегать. Окончатся «магазины» – размножатся «подруги». Если и эти исчезнут – другое что-нибудь появится…

Не живи мы в общежитии – никогда не знали бы некоторых деталей семейной жизни других мужчин… Утешала не вполне твёрдая мысль: ну не все же такие, да и мы – не из тех, которые бодаются… Уж мы-то, уж нам-то, уж с нами-то такого не произойдёт… С нашим-то опытом… Может быть. Но: «Всё быть может, всё быть может. Всё, конечно, может быть. Но одно лишь быть не может – то, чего не может быть»… И мы не спешили с действиями. Иногда торопились с выводами или выводы торопили нас… Семёныч! Да не бледней ты, говорю. Не бледней. Чего ты? Ей-ей. Мы же договорились: о присутствующих не говорится… Давай-ка ещё пива дерябнем…

А вот история поскучнее. В ней нет ни беганий «за хлебом» насущным, ни хождений «на обед» на койко-место в общежитие. Жена верна. В этом твёрдо был уверен Колька Соколов. Твёрже, чем таблица умножения с раз и навсегда установленным результатом. Если уж трижды восемь – так уж непременно двадцать четыре… Или срок восемь?.. Ах, нет – это восемью восемь… И требовала того же от мужа. А он курил. И ничего с собой поделать не мог. Что бы ни поделывал – всё равно курил. И не мог бросить. Ни жену. Ни курево. Правда, и особых причин не имелось бросать – здоровье вполне позволяло справляться с тем и другим… Иногда только пел старинную песню запорожских казаков – своих предков, про то, как некий казак променял жену на трубку, люльку, с табаком, тютюном, перед походом: «Мэни с жинкой не возиться, а тютюн да люлька казаку в походи пригодится». Однако, в походы не ходил. Разве только за куревом к соседнему киоску, метрах в пятидесяти от квартиры, где жил с женой и тёщей. Купив любимых сигарет «Прима», при хорошей погоде, закуривал на чистом воздухе и отдыхал, любуясь пейзажем и свежим дымом.

А вернувшись домой, заставал любимую жену в горючих слезах, а ненаглядную тёщу в истерике: «Изменщик! Бросил жену и семью! Куда ходил?! Чего делал?!!» Человека, прожившего в свободном духе общежития десять лет, вгоняли в шок и человек, не выйдя из него до начала трудового дня, делился своими впечатлениями о семейном счастье своём с нами… В итоге в шоке оказывалось уже несколько человек…

– Должно быть, он преувеличивает и утрирует, – раздумчиво усомнился Костя, тридцати с четырьмя годами возраста слегка полноватый черноглазый мужчина с кавказского типа лицом, трудно переваривая жуткий этот рассказ, после того, как Вячеслав пересказал его и в общежитии. – Не может того быть, чтобы по такому ерундовому поводу, да уж так убиваться.

– Может быть, и преувеличивает, – согласился тридцатитрёхлетний высокого роста плечистый Вячеслав, пригладив усы «бабочкой» и приподняв куцые брови над большими глазами. – Он же свои впечатления нам выложил, а они часто ярче бывают, чем само событие… Да, возможно, бабы эти не так уж и убивались, а спектакль разыгрывали – для острастки и внушения для. На будущее. Думал чтобы и осознавал: в семье, мол, живёшь, а не вольным волком на охоте за каблучными.

– Это с их стороны какая-то логика возможно возможна, специфическая. А с его стороны логика другая потенциально вероятна, – предположил Константин, слегка заплутав в терминах.

– И какая же? – поинтересовался Гена, тридцатилетний холостяк небольшого роста с рыжеватыми волосами ёжиком, курносым носиком и хулиганскими глазами.

– Очень простая: с какими же я дурами связался. И не в форме вопроса, а уже с готовым ответом. Ещё несколько таких «сцен» и можно опускать занавес: актёры разбегутся. Один-то во всяком случае… Он вполне может подумать, что от него таким образом хотят избавиться.

– Зачем же тогда устраивать спектакль? Прямо так и сказать можно: пошёл вон, – корректно предложил Геннадий.

– Так ведь спектакль интереснее. А потом это мы с тобой рассуждать можем, а женская логика – это в своём роде – нечто абсолютно не постижимое и не понятное. И логики в той их логике совершенно нет и быть не может, как сухости в воде, – авторитетно и образно заявил, как припечатал, Костя.

– А ты почём знаешь? – полюбопытствовал Вяч, – Или ты в прошлой жизни своей женщиной был и сохранил об этом нежные воспоминания, или в семейной жизни преуспел?

– Если бы преуспел, то среди вас, женострадателей, не находился бы. Я вообще женат не был… Навсегда, наверное, – пожал плечами Костя. – Просто слушаю, смотрю и анализирую. Чтобы потом не попасться, как мух в керосин.

– Что это за мух такой?

– Как что? Муха – она, а он – мух.

– А почему в керосин?

– Потому, что керосин на плаву не удерживает никого. Даже мух. Они, если в него попадают, – сразу на дно и не трепыхаются. Лучше и не попадать, а принюхаться заранее: не пахнет ли женитьба на таких бабах керосином…

– Между прочим, мужики, не так уж и нет логики в той истерике бабьей. Очень даже есть. Он, значит, за куревом ходил. А зачем ходило «Чудо-юдо», а? Говорило, что за хлебом оно ходило. А куда приходило?.. Вот то-то. А закати ей муж её благоверный скандал по этому поводу: заподозрил, допустим, мужик неладное что-то в поведении, благоверной же, супруги. Что бы она ему сказала? Возмутилась бы, надо полагать, до слёз – своих, уточним, для начала, а потом бы и его до них довела. И доказала бы ему, что логики в его словах нет ни на крошку. Отсюда, братцы мои благоверные, вывод, логический, или вопрос: не ходила ли и сама та, которая мызгала мужа своего за выход к киоску табачному, куда-нибудь «за хлебом», и опыт свой переносит на другого? Распространённое, кстати сказать, стремление: в чём грешен сам – в том и другого подозревать, – сказал Вячеслав, притушив при последнем слове сигарету в крышке от консервной банки вместо пепельницы.

– Почему рогатыми только мужиков называют? – после продолжительных раздумий резонно поинтересовался Гена. – А если мужик не со своей женой переспит, то у жены его рога не вырастают? Мужики, ведь, тоже «за хлебом» похаживают. Как и в молитве сказано. Православной: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Не буханку же и не батон она ввиду имеет, а нечто в переносном смысле. Женщина для мужчины – даже больше, чем хлеб. И уж ежели «даждь», то я прежде всего женщину себе и представляю, а не батон с изюмом. Хлеб можно и не есть, и ничего плохого с тобой от этого не случится. А вот если с женщиной слишком долгое время не… общаться, то возможно обессиливание от детренированности и полная дегенерация личности в целом и атрофия в частности. Это вам не корочку пожевать… Так бывают бабы рогатыми или не бывают?

– Я таких не видел. И под волосами у них не прощупывал. Но и мужиков рогатых не наблюдал. Но это не значит, что их нет. Выходит, и женщины рогатыми бывают, – с железной логикой установил двадцатидевятилетний Витя по прозвищу Слон, незадолго перед разговором освеживший свои извилины кратковременным сном, среднего роста плотный мужичок с лицом положительного киногероя и беспорядочной шевелюрой. Прозвище он получил не за величину объёма тела, а за медлительность его и толстокожие.

– Рогатость или комолость обеих полов зависит от традиций и опыта. А опыт – от возраста. Вот поэтому мужики в России в прошлые века, даже в девятнадцатом, жениться не торопились. Лет до сорока. Или около того. Имеются ввиду потенциальные рогоносцы дворянского и прочего служивого люда, – сотворил краткий исторический очерк Вячеслав.

– И что же: они до преклонного возраста в святости и кротости ангельской пребывали? – поинтересовался Витя.

– Сорок лет для мужика не такой уж и преклонный возраст. А насчёт ангельства, то, вон, Генка только что сказал: если мужик слишком долго постится, то потом до скоромного ему уже и дела не будет. Конечно, каким-то образом они из положения выходили, надо полагать. И опыт в том имели не малый. И рожки у их жён вполне могли прорасти. А вот каким именно образом и способом – у них спросить бы, опыта поднабраться.

– Не обязательно спрашивать. Тут в каждом веке у каждого свои секреты и приёмы. У кого хлеб в магазине, у кого совещания, у кого день рождения школьного друга…

– У кого публичный дом, – дополнил Витя.

– Совершенно верно: у кого публичный дом или просто бескорыстная… та самая. У кого и обеденный перерыв. Он ведь не только у той красавицы был, но и у её партнёра тоже, а им мог оказаться и женатик – от такого противоположного пола и плода запретного вряд ли кто отказался бы. Всё взаимосвязано, – подвёл итог Генка, почему-то грустно вздохнув, – как сказал крокодил, закусывая стреноженной зеброй…

– Почему, собственно, женский пол непременно противоположный? Женщина – не наш противник, а даже наоборот – всяческий союзник, помощник, подруга, жена, сестра, спутница, любовница… Она предназначена природой для соединения с нами даже анатомически. И вдруг – противоположный. Почему? Молчать, я вас спрашиваю, – не совсем логично вопросил вдруг Костя, вспомнив, должно быть, армейские приколы.

– Наверное, потому, что с параллельным полом нормальному мужику просто не интересно, и даже противно, соединяться. Сочетаться возможно только с противоположным. Физиологически. А во всём остальном Костя прав: женщина – вполне дружественный пол… За исключением тех, кто противоположный. Но исключения, как мы знаем, не опровергают правила… – не без хитринки в глазах и интонациях сказал Вяч.

Вы сможете отличить в толпе прохожих только по внешнему виду холостого мужчину от женатого, а незамужнюю женщину от замужней?.. В общем-то, этого и не требуется. Проходящим это как-то ни к чему. Идёт каждый по своим делам, внимания не обращая на статус встречных и поперечных женщин. Можно, впрочем, по возрасту: если старше тридцати – то, скорее всего, замужем; если моложе восемнадцати – скорее всего, что нет. Ну, определили: что с того и что дальше? В современном обществе не помеха для знакомства ни тот, ни другой случай. Так что – вопрос праздный. Но не для холостяков, давших себе обет с замужними дел половых не иметь. Именно таковыми и были несколько человек из нашей компании. Не только из мужской солидарности зареклись мужики: встречи с замужними отнимали бы наше время от встреч со свободными – с теми, кто мог бы стать нашими жёнами.

На Руси, когда-то, женщин оберегали от возможных посягательств и искушений. Для замужних имелись особые традиционные головные уборы. Как знак холостякам: просьба не беспокоиться – мы не такие… Теперь, видимо, такие все… Но всё же, отличать свободную от вышедшей замуж мы умели. С одним только условием: девушка должна была быть хоть в какой-то степени нам знакома по внешнему виду. Далеко не все девушки нашего завода, где трудилось двенадцать тысяч человек, были знакомы нам по именам. Но лица их и фигуры узнавали издали. Даже со спины. Особенно тех, кого каждый из нас считал особо выдающимися по симпатичности. Они же сами, зная и памятуя ежеминутно, что находятся в мужской среде и стихии, являлись на работу в наиболее возможном привлекательном виде: платье, костюмчик, причёска, губки, глазки, походочка… Во всеоружии, одним словом. Весёлые, по мере характера, и кокетливые, – в силу способностей. Такими и запоминались… И, с некоторых прекрасных дней, вдруг всё меняется. Постепенно, но довольно быстро. Исчезает упругость и кокетливость походки, особенно амплитуда колебаний нижнего бюста. Тускнеют глазки. Губки ещё подкрашены, но не настолько изящно, как недавно прежде. Строже становится одежда… Всё ясно – вышла замуж. Проверяли, для чистоты эксперимента, спрашивая знакомых с изменившейся: в чём, ребята, дело? Ребята подтверждали: да – вышла замуж. Цель достигнута – можно и не обольщать, и не беспокоить посторонних и потенциальных – свой есть, уже обольщённый.

– Да что мы всё о кошмариках да страшилках? Многие живут со своими женщинами хорошо. Не безупречно, конечно, но вполне терпимо. До разных драгоценных свадеб доживают, серебряных и золотых, – попробовал урезонить друзей положительный Константин.

– Многих мы не видим и ничего о них не знаем, кроме как по кино и книжкам. Они живут себе в четырёх своих стенах… Ладно, пусть в шести, разрешаю, так и быть… И пускай им повезёт. А мы говорим о том, что видим воочию. Видим и дрожим, – Вяч изобразил жуткую дрожь, – О хорошем пусть газеты пишут. Эту их писанину всё равно не читают – не интересно потому что. Гораздо интереснее о плохом почитать. Потому и детективы так популярны – нервы пощекотать хотя бы слегка и поразвлечься… А для нас кошмарики семейные потусторонних от холостяцкой жизни товарищей – урок на будущее, светлое, надеюсь. Чтобы избежать ошибок. Мы, можно сказать, исследователи – наблюдатели и активные практиканты.

– А не кажется ли нам, что иногда лучше не знать, чем знать? Перегрузишься плохим – оно и будет потом мерещиться там, где его и нет. Подозревать без вины – это, знаете, фобия, она же мания, – продолжил свою версию мысли Костя.

– С гражданкой Фобией не знаком, Маню не встречал и «мыслю» твою не одобряю. Предупреждён – значит, вооружён, – лязгнул словами, как горячей сковородой, Вячеслав.

– Скучно так жить, мужики, – всё время ожидать подвоха, обмана, притворства, – вздохнул печально Константин. – Чем так существовать, а не жить, лучше немедленно после свадьбы развестись или не жениться вовсе.

– Многие так и делают. Одни, как ты, – не женятся, а другие скоренько разводятся, – поддержал товарища Фёдор, высокий плечистый лысоватый человек, единственный из компании, имевший опыт женитьбы, печальный, как его глаза и вислогубый рот.

– Да ладно вам… Не всё так грустно, как подумала отрубленная голова: главное – зубы топором не вышибли, – мрачновато изрёк Гена.

– Ага, всё гораздо печальнее, подумало туловище: на что теперь шляпу надевать? – подхватил Фёдор.

– Смеяться можно? – осведомился Вячеслав. – Это шутка, надо полагать?.. Предлагаю сменить тему.

Компания молчала, оторопело осмысливая дикую логику рассуждений головы и туловища.

– Можно и сменить. Только к чему? Всё равно на баб свернём. Все темы ведут к ним, как и все дороги вели к коммунизму, – возразил Гена.

– Попал в цель, как задницей в очко. Коммунизм твой – фантастический бред после похмельной полуночи, а женщины – реальная на самом деле всамделишность… А интересно бы знать: при коммунизме, если бы мы его на самом деле построили, в среду, скажем, женщины тоже были бы по потребности? – философски озадачился Виктор.

– Если бы да, то это было бы ещё пол-беды. Вот если бы женщины требовали от мужиков по своей, женской, потребности, то как бы мужикам с ними справиться, если их, мужиков, в природе меньше, чем баб, а? – ехидно прищурился Костя.

– Вопрос, конечно, интересный… Здесь, думаю, должен был бы сработать другой принцип: от каждого – по способности. На какое количество женщин мужик способен – столько ему и давай. Вообще не способен – ходи на стриптиз, – внёс рационалистическое предложение Вячеслав.

Помолчали, обдумывая и такой вариант развития событий при коммунистическом обществе, случись оно на самом деле.

– А мне, знаете, вот что интересно бывает. Идёт, допустим, девчонка по улице… Или в компании сидит, или в ресторане – где угодно. Бюстик показывает едва не до сосков, ножки дальше некуда… Будто себя подаёт: возьмите меня. Что мужику её взять или потрогать, хотя бы, хочется и за бюст, и за ножки, и за всё прочее, – это яснее ясного. Но ей-то самой, должно быть, тоже того же хочется – иначе не показывала бы все свои соблазнительности. Не при всех, конечно, и не каждому желающему дать себя потрогать, а в удобном месте и в подходящей ситуации как бы уступить, – предположил Генка.

– Ребята, кстати вспомнил! В газете какой-то недавно стих прочитал, типа частушки: «Ах, милка моя – шевелилка моя! Сама ходишь шевелишь, а мне трогать не велишь». Ясно чем шевелит, когда ходит, его милка, а трогать не велит – это как раз по теме.

– Попробуй, тронь. Такой визг поднимется, что у самого всё шевеление мигом пропадёт. Они, при всей своей демонстрации, боятся, что на них нападут, – проговорил, глянув исподлобья Виктор.

– Один очень древний мудрец однажды сказал: боязнь подвергнуться нападению говорит о тайном желании подвергнуться нападению, – глубокомысленно вспомнил Вячеслав. – Недавно газеты писали о женщине, убившей ножом мужика…

– Как так? Сами, понимаешь, как ты говоришь, боятся и желают подвергнуться нападению и сами же с ножами ходят? Где логика, сэр? – придрался Гена.