Руки сильно затряслись, когда оттуда послышался характерный звук царапания и клацанья зубами. А потом чей-то крик, раздавшийся с конца улицы, заставил заработать мои шестеренки в мозгу не в том направлении…

– Оставь его!

Я резко обернулась и открыла рот от удивления.

Он не изменился. Такие же черные, как смоль, растрепанные волосы, те же очки с трещиной в одном из оправ. На торсе завязана повязка, свисая чуть выше колен, говоря, что с единственной цивилизацией в этом городе – штанами, – связь утеряна. К левой щиколотке, а точнее культе, привязана толстая проволока-крюк, служащая, по-видимому, «второй» ногой.

Синее существо с шипами, сидящее у Дэвида на левом плече, встрепенулось и издало утробный звук.

– Какие люди! – наигранно воскликнул он, приближаясь ко мне. – И вы еще живы?

– Представь себе. – Я скрестила руки на груди.

И в этот момент крышка ящика отлетела в сторону, и оттуда выскочило второе, темно-серое существо сродни крысы и опоссума вместе взятых, с моим рюкзаком в острых зубах. Оно в мгновенье ока запрыгнуло к мальчишке на плечо и уселось на второе свободное место, недоверчиво поглядывая на меня своими черными большими глазами.

– Ох, познакомься, это Бу. – Он рукой указал на синее нечто, и, вырывая мой рюкзак у второго из пасти, попутно заговорил: – А это Друг.

Из меня вырвался смешок, когда этот самый Друг попытался тяпнуть его за мочку уха.

– Кажется, он не такой уж и «друг».

– Не бери в голову, – сконфуженно оповестил Дэвид.

Дальше мы просто уставились друг на друга, смотря прямо в глаза, и не зная, чем продолжить разговор. Наконец мальчишка встрепенулся; глянул сначала на рюкзак, потом – на меня, и вручил мне его в руки.

– Прости нас, – я выдохнула, – теперь я действительно понимаю, что без тебя нам не выжить. Эта ночь была ужасной.

Дэвид отмахнулся:

– Да ладно, не нужно извинений. А вот сегодня ночью было Новолуние в Слипстоуне, это событие случается достаточно редко – раз в один-два года. Но вам повезло, и, причем, в хорошем смысле. Это были всего лишь духи оставшихся тут неупокоенных. Хуже было бы, если бы они снова стали терроризировать город.

Я рассказала ему про все, что случилось. Не умолчала и про Кира, и про Соньку, которая с ума сойдет, если никто не поможет парню. Дэвид слушал внимательно, изредка моргал и откидывал лезущие в глаза волосы назад, а потом, после моего последнего слова, однозначно произнес:

– Ты хочешь, чтобы я вам помог?

– Прошу тебя, – я стала теребить лямку рюкзака, – без тебя нам реально не справиться. Серьезно. У нас же есть родители в Каролине, родственники всякие, – я умолчала про то, что родственников-то, возможно, уже и нет, – да и мы хотим жить. Прошу тебя.

Он ничего не ответил. Только кивком указал тот путь, который нам предстоит преодолеть.

4

– Итак, с этого момента вы – моя правая рука. Конечно, пока что еще левая, даже похуже культи, но, чтобы выжить, придется стать этой самой правой. Ясно?

Мы сидели за на редкость сохранившимся для этой местности столом и во все глаза глядели с Сонькой, как Дэвид мешает странную жидкость в деревянных мисках. Посередине стола стояла свечка, освещающая минимальную часть пространства. С левого угла раздавались чуть слышные посапывания Кира, который теперь чувствовал себя, наверное, гораздо лучше.

– Итак, – Дэвид улыбнулся и потряс миску с сине-зеленой вязкой жидкостью, – приступим. Самое банальное – заживляющая мазь – делается не очень-то и легко. Используется плоть аликвид, – он указал на Бу, мирно греющегося у свечи, – но их, зараз, не так-то легко и поймать – прячутся больно ловко. Бу ручной, и он используется в качестве приманки. Я сажаю его в клетку, и он подает сигналы о «беде», с помощью которых на место назначения ползут другие аликвиды. Ну а дальше, понимаете ли, остается взять их готовенькими и горяченькими.

Он усмехнулся своей же шутке, и мне, кажется, показалось, но он чуть видно улыбнулся и снова скосил взгляд на странную жидкость.

– Дальше: листья одного из растений, которых я выращиваю у себя в саду на окраине города. И самое сложное.

– Что же? – полюбопытствовала Сонька, первый раз подавшая признаки нормальной жизни после ранения Кира.

– Часть тумана. Звучит жутко, да и из-за этого я лишился конечности, но, чтобы выжить, как я сказал, нужно чем-то рисковать.

Мы с Сонькой переглянулись, и только сейчас я поняла, что могло было бы остаться от моей ноги после того, как я упала прямо перед носом тумана.

А потом вторая Аза Джонсон, которая каким-то образом все это время не подавала признаков присутствия, наконец-то оживилась и в самом саркастичном тоне спросила меня, что было бы, если бы он не стал меня спасать. Но я отвечать ей не стала. Ведь это уже прошло, а значит, не так важно.

– Теперь второй предмет, который вам также необходим – пару луков и стрелы. А еще, конечно же – ручной выдуватель, – парень указал рукой на деревянный шкаф, на полке которого хранилась штука, похожая на барометр, компас и часы вместе взятые. – Такие сложно сделать, очень сложно даже для меня. Поэтому у нас теперь один выдуватель на четверых. Вот из-за этого нам нужно держаться группой.

Потом Дэвид сказал, что играть здесь мы должны только по правилам Слипстоуна, что этот город не потерпит зевак и чересчур строптивых и много о себе возомнивших. Он продолжал рассказывать даже тогда, когда наносил на рану в животе Кира заживляющую мазь по второму слою и записывал какие-то формулы одновременно с этим.

Его дом не был похож на привычные всем коттеджи. Он состоял из множества хитросплетенных между собой коридоров, где почти в каждом на окнах стояли всевозможные решетки и забитые наглухо доски. Этажа было всего два, но много комнат пустовало. В остальных нескольких комнат в основном было навалено куча всякого барахла и пару предметов привычного американскому школьнику быта.

Сонька ушла спать раньше меня к Киру в комнату на втором этаже, которая представляла из себя одну большую залатанную вдоль и поперек кровать и шкаф с книгами, а мы с Дэвидом остались в гостиной.

Тусклая свеча еле-еле освещала четверть комнаты и часть торса парня, который копался в ящике с какими-то принадлежностями. Мне хотелось его спросить, как он здесь оказался. Как он научился выживать и жить бок о бок с самым опасным, что я когда-либо видела. Были ли у него родственники, родители? Или он был сирота?

Я раскрыла рот, чтобы спросить часть вопросов, которые меня мучали достаточно давно, как вдруг он, вздохнув, тихо произнес:

– А знаешь, ты похожа на мою сестру.

Я вздрогнула. Дэвид обернулся.

– Резко, конечно, – он виновато улыбнулся, – но ты так похожа на Эмили. Такие же короткие рыжие волосы, такие же большие карие глаза и густые ресницы. Даже форма лица и одежда похожи. – Он снова принялся копаться в ящике и выставлять по периметру комнаты хитрые сооружения. – Наверное, это единственное, почему я вас решил взять…

– Мне жаль, что ее нет рядом с тобой, – я уставилась на дощетчатый пол, – что случилось?

И вот тут-то по тому, как парень весь сжался и притих, я поняла, что сморозила что-то поистине идиотское. Я думала, что он сейчас разгорячится и заставит нас убраться отсюда во второй раз, пока он не протянул руку к одной из полок и, бережно беря оттуда рамку, подошел ко мне. Волосами он завесил лицо, но я догадалась, что он не смог сдержать эмоций.

– Ей было восемнадцать, а мне – чуть больше десяти, когда мы попали сюда. – Он замолчал. Откинул волосы назад и пожевал нижнюю губу, уставившись на догорающую свечу. – Это было… восемь лет назад… Я тогда обрадовался, что мне не придется лететь к тете в Аргентину, обрадовался, что наконец-то меня настигли приключения. Конечно, не долго радовался… Мы учились выживать, она изобрела заживляющую мазь, транквилизаторы и еще много немаловажных штук. Пока однажды не зашла слишком далеко…

Я почувствовала, как мое сердце начинает биться чаще раз в сорок. Ладони вспотели. Восемь лет назад… Пресловутые экранчики на борту вещали, что именно спустя восемь лет этот рейс повторился снова.

Он замолчал и с силой сжал челюсти так, что они у него побелели. На глазах снова выступили прозрачные слезинки, но Дэвид быстро снял очки и вытер лицо тыльной стороной единственной ладони.

– Я попытался ее спасти… Попытался… Я помню, как держал ее за руку, и она кричала от чудовищной боли, ее тело было наполовину в тумане, который буквально пожирал ее. Половина тумана прокралась сзади и стала растворять мою ногу под действием кислоты и прочих элементов, а я все держал ее, кричал от боли и бессилия. Держал, пока она полностью не скрылась в тумане…

Парень снова осекся, только на этот раз он уже не стал скрывать боль, и просто тихо уткнулся лицом в свои ладони. Я не знала, что сказать ему. Утешить бы смелости не хватило. Впрочем, я даже не знала, как можно утешить того, кто знает тебя от силы пару часов и говорит, что ты похожа на его мертвую сестру.

– Мне удалось вырваться, – наконец Дэвид отстранился от ладоней и снова приобрел невозмутимый вид. Потом быстрыми движениями развязал повязку на ноге.

Мне представилось ужасное зрелище, которое я только могла увидеть за все свои шестнадцать лет. Нога, начиная от колена и заканчивая щиколоткой, была вся изрубцована и изуродована так, что казалась гораздо тоньше правой. У щиколотки это подобие жизни заканчивалось, где вслед был намотан железный «круг», выполняющий функции ступни.

Увидев, как я дернулась, Дэвид поспешил замотать ее обратно.

– Но у меня до сих пор хранится ее фотография.

Он протянул мне фотографию в красиво выгравированной рамке, и я увидела на ней смешно улыбающуюся девушку, сидящую на камне в белом летнем платье в горошек. Её рыжие волосы растрепались и больше походили на ершик для унитаза, но она так задорно и беззаботно улыбалась, глядя в объектив, что мне стало ее жаль по-настоящему.

Дэвид бережно взял из моих рук рамку:

– Это было восемь лет назад. Долгих, мучительных восемь лет назад. Я вижу ее каждую ночь в Новолуние, и от этого мне становится еще больнее, что она стала никем и не может найти свое пристанище. Она иногда зовет меня протяжным воем…

– Ты не можешь подойти к ней? – спросила я, и мне захотелось откусить себе язык.

– Увы, – он грустно улыбнулся, – среди призраков есть и те, кого не мешало бы взашей прогнать. Пырнут вполне реальным ножом – и все, поминай как звали. Эмили всегда была жизнерадостной, но, кажется, и в ней тоже живет какая-то темная сущность.

Дальше мы просто уставились на свечку, не в силах продолжить разговор. Почему-то я почувствовала себя чересчур гадко и мерзко. Я подумала, что он, наверное, каждый вечер плачет над этой фотографией, вспоминая все моменты с этой Эмили. Она же была ему сестрой, сестрой, которую он по-настоящему любил и почитал, и вот ее нету с ним уже восемь лет. Рана начала затягиваться, а тут объявилась я, точь-в-точь похожая на покойную сестру, и у него снова что-то перемкнуло в душе.

Я вдруг испытала почти непреодолимое желание потянуться к нему и обнять, посмотреть в его бездонные карие глаза и утешить, сказать, что все будет хорошо. Какая-то неведомая сила будто тянула меня к нему.

Но я не сделала это, просто тихо сказала, что очень устала, и пошла по лестнице на второй этаж под его всхлипы, которые еще долго не прекращались.

***

Следующий день не обещал ничего хорошего. Хмурые пепельные тучи сгрудились над Слипстоуном, говоря этим, что солнечная беззаботная погода отменяется. Резко похолодало. Дэвид, который вчера был не очень-то и рад нашему вторжению, сегодня выглядел еще более мрачнее.

На столе в тарелках нас ожидало какое-то зелено-синее желе, и, к сожалению, на запах и на вкус оно было таким же, как и на вид. Смотря, как парень ест это за обе щеки, нас с Сонькой поочередно выворачивало наизнанку. В конце концов он сдался, и бодрым будничным тоном объявил, что после завтрака мы отправимся собирать ягоды.

Мы шли извилистой плиточной дорогой, которая вскоре стала редеть и в конечном итоге у конца города превратилась в еще влажную от ночного дождя почву. Дома остались позади. Мы шли втроем (Кир был довольно слабым, чтобы улепетывать в случае опасности, да и вообще, он пожелал остаться в этом странном особняке, прогнав нас из комнаты отборной руганью), и у меня в мозгу Аза Джонсон кричала во все горло: какого хрена здесь может делать хоть какая-нибудь растительность?!

Мы свернули с проселочной дороги в редкий «лес» ссохшихся тонких деревьев, который походил больше на лесополосу; обогнули небольшое болотце с вязким зеленым содержимым и наконец увидели то, что представляло из себя сад.

Это было небольшое, огороженное частоколом пространство с разнообразной растительностью. Мы вошли в низенькую калитку вслед за Дэвидом, и почти сразу же чуть не врезались в табличку, на которой было что-то написано непонятными знаками.

– Dager ppel, – Дэвид обернулся сначала к нам, потом нагнулся и нашарил под табличкой ручку.

– Что? – скептически спросила Сонька.

– Dager ppel. – Рывок. Земля стала осыпаться, и вскоре перед нами открылся люк, уводящий вниз. Парень удовлетворенно обтряхнул друг об друга руки и, спускаясь по каменным ступеням внутрь, продолжил речь: – по-ихнему dager ppel – осторожно.

Мы с Сонькой не стали спрашивать больше ничего, просто молча стали спускаться вслед за Дэвидом по крутым ступенькам.

Свет здесь, за исключением керосинового ночника, отсутствовал, и поэтому в подвале царила кромешная тьма. Мы старались ощупью двигаться вслед за парнем, изредка наступая на какую-нибудь склизкую гадость. Когда мы дошли до середины, Бу, который все время сидел на плече у своего двуного друга, издал какой-то нечленораздельный звук и засветился мягким синеватым светом.

– Погоди-ка, – воскликнула Сонька, – точно такой же зверь чуть не съел нас в самолете!

Я хотела заткнуть Соньку, но было поздно. Дэвид рассмеялся и, погладив Бу, дружелюбно произнес:

– Они совсем не опасны. Разве только жалят больновато, но это мелочи.

Я в темноте увидела, как девушка покраснела до кончиков волос. Вот как бывает: хотела показаться храброй, а в итоге опустилась ниже плинтуса.

– Но что стало с другими пассажирами? Куда они делись? – наконец спросила она, желая переменить тему.

Мы смотрели, как парень выкапывает из грядок, огороженных досками по обе стороны нас, какое-то странноватого вида растение. «Наверху» оно выглядело чем-то сродни ссохшихся корней, но чем глубже он копал и вытаскивал сие нечто, тем сильнее оно становилось похоже на куст, который запихнули в землю вверх ногами.

– А вот этого я не знаю.

– Но должны же были они куда-то деться! – запротестовала Сонька. – Не могли же они вот просто так испариться в воздухе!

Дэвид посмотрел на нее поверх очков:

– В этом городе все возможно. Вот поэтому вам придется меня слушаться.

Оставив Соньку наедине со своими мыслями, он быстрым шагом стал удаляться к выходу.

Я потрусила следом, преследуемая мыслями.

А действительно – как они могли исчезнуть на ровном месте? Как это возможно? Почему, скажем, исчезли все остальные пассажиры, а наша троица осталась? Потому, что мы всю дорогу смеялись, как умалишенные?

Я вскарабкалась по крутым холодным ступеням за Дэвидом, который стоял с ножом и, припевая какой-то неизвестный мотив, разрезал вдоль «корешки» растения. Сонька вылезла чуть позже, вся в пыли и паутине, и я невольно захохотала, глядя на нее.

– Вот так ты больше соответствуешь своему виду! – подал голос парень, вытаскивающий из стебля странные красные горошинки, переливающиеся на солнце.

– Хочешь превратить нас в себеподобных? – тотчас съязвила девушка, отряхиваясь.

– Да вы еще лучше меня, особенно тогда, когда Аза выбежала ко мне с круглыми от блюдца глазами, – он хихикнул.

– Мы чуть не умерли!

Дэвид расхохотался сильнее, очевидно, вспоминая ту картину во всех красках. Интересно, что тут может быть смешного? Или у него уже реально поехала крыша?

Держись подальше от этого придурка. С виду он хороший парень! Он смеется над тем, что в цивилизованном мире бы вынесли на круг почета. Знаешь ли, поживешь тут восемь лет – не так заговоришь. А вдруг он маньяк, или еще что похуже?! Вторая Я, успокойся. Вдруг он зайдет к тебе в комнату ночью и пустит на органы?!! ХВАТИТ. А что, если он в сговоре с туманом?!

Я потрясла головой, попытавшись отогнать тревожные мысли, которые, несомненно, в мою голову запускала вторая Аза Джонсон. Тем временем Сонька под свое недовольное бурчание по велению Дэвида спустилась в подвал и тоже стала выкапывать странные растения. Только я хотела сказать, что пойду к ней, как Дэвид подозвал меня к себе.

– Вы бы хотели остаться? – задумчиво спросил он. Вторая Я еще раз в матерном варианте напомнила мне, что его башня давно поехала в противоположную сторону.

– Ну как тебе сказать… – Я уселась на сине-зеленую траву-газончик. – А ты бы хотел вернуться туда, откуда приехал?

– В Каролину?

Мне показалось, что меня окатили ледяной водой.

Так он… жил… в Каролине?! Я часто заморгала, не веря своим глазам. И Дэвид, видно, понял, откуда мы, поэтому широко и грустно улыбнулся:

– Так вы тоже из Каролины? Вот это совпадение. И как там она, жизнь?

– Обычная. – Я скосила глаза на траву. Взгляд его больших грустных глаз показался мне непосильным грузом. – Учеба, друзья, домашние обязанности.

Мы снова неловко замолчали. Он смотрел на меня, я – на него, и мне казалось, что теперь я – единственная связующая нить с современным миром для Дэвида.

В парнях я спецом не была. Я вообще была как парень. Пока девушки отращивали шикарные волосы до пояса, я стриглась как бомж, у которого впопыхах состригли половину его шевелюры, и у него осталось то, что только самая сердобольная душа в мире назовет прической. Расческу я тоже в глаза не хотела видеть, и родители буквально силком заставляли меня причесывать мои космы. И косметикой, ясное дело, не пользовалась: только один раз сходила в салон на покраску бровей (опять же, заставили родители перед вылетом, но мне было как-то пофиг), да прыщи любила давить до крови так, что на следующий день лицо было все красным и в пупырочку.

Но Дэвид, этот худощавый и странный парень, оценил меня с другой, третьей стороны, с которой не оценивали даже мои родители. Он нашел во мне ту потерянную часть звена, из-за которой смог рассказать мне о гибели своей сестры Эмили, что не каждому было бы по силам.

Возможно, мне только так казалось. Но, возможно, так же казалось и ему.

С помощь такого нехитрого способа мы сумели насобирать пару корзин этих диковинных ягод, которые Дэвид вскоре превратил в кашеобразную массу, по вкусу напоминающую тыкву и яблоко вместе взятые. Сонька поела быстрее меня и вскоре унеслась к Киру. Спустя секунду из комнаты донеслись восторженные крики.

Я и парень в мгновенье ока очутились на пороге и застали целующуюся Соньку в обнимку с Киром, которая мгновенно покраснела и отпрянула, словно ничего и не было.

Когда мы спустились на первый этаж, Дэвид недоверчиво произнес:

– Они, что, встречаются?

– Понятия не имею, – я пожала плечами. – Пару дней назад они ссорились, как дети малые. Но сейчас…

Он усмехнулся:

– Похоже, это очевидно.

Мы уселись на старый прогнувшийся диван, и я почему-то вспомнила свою первую «любовную» историю. Я училась в четвертом классе, когда ко мне стал подкатывать жирный немытый мальчик по имени Ник с другой параллели. Вот я ему, еще с красивыми рыжими нестриженными волосами, понравилась. А потом я их остригла, и что-то все как-то перестали меня замечать.

– Слушай, ты как к волосам относишься?

Я вздрогнула, ведь совсем не ожидала услышать это от самой себя. Но Дэвид не растерялся ни капельки:

– Мне больше нравятся короткие волосы.

Ой.

Вот видишь, Аза, он хочет тебя… Брось, я не сексуальная. Не перебивай меня. Он хочет тебя СЪЕСТЬ.