24 июля
Хрустальная погода, прозрачное бело-голубое небо без единого облака, ослепительное солнце, воздух, наполненный запахом сосновой хвои и свежестью реки, ещё прохладный, не успевший нагреться… Кажется, в такой идеальной обстановке не может произойти ничего нехорошего, дикого или некрасивого. В спокойствии, обнимающем наш лагерь, тонко звенит натянутая струна восторга.
Одиннадцать часов. Уже не раннее, но всё ещё утро, так как солнце пока только поднимается, неспешно вскарабкиваясь на пик полудня.
Подъём был в восемь, как и всегда. Когда я проснулась сегодня, за пять минут до официального сигнала, остальные спали. Ни вздоха, ни храпа, ни скрипа кроватей… Едва слышное равномерное дыхание двадцати с лишним человек. И больше ничего – тишина. Моя кровать стоит под окном, и потому я прекрасно вижу, как огненно-жёлтое солнце выползает из-за холма и бросает на противоположную стену нашей комнаты яркие блики. Я лежала и смотрела на зарождающийся день и думала о том, каким он будет хорошим, тихим и спокойным.
Ровно в восемь радиорубка за стеной нашей комнаты разразилась оптимистичными звуками. Меня особенно впечатлили слова: «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой!»
Удачно или нет выбрал наш диджей песню для пробуждения, но она разорвала в клочки тишину, которая до этого, мирной пеленой лежала над лагерем. Запели птицы – как я раньше их не слышала? Застучали двери, заскрипели деревянные полы под ногами. Застонали кровати, нехотя выпуская из своих недр сонных подростков. Александра Викторовна по обычаю заглянула к нам в корпус, чтобы пожелать всем доброго утра и пробудить тех, чей иммунитет к подъёмным песням позволял продлить дремоту. И тут я поняла, что ещё даже не вылезла из постели, но продолжаю мечтательно глядеть в потолок. Девочки сонно одевались, хмуро собирали косметички и, заранее ёжась, шли умываться на холодную водокачку, а я всё ещё смотрела с улыбкой на солнце, заигрывающее со мной через окно.
– Настя! – живо вернула меня в реальность Александра Викторовна. – Потом со светилом поговоришь! Скоро все умывальники займут!
Я рассмеялась и мгновенно вылетела из кровати, нисколько не жалея ни оставленного тепла, ни окончательно прерванного сна…
Распорядок дня быстро подхватил меня после подъёма и понёс в водовороте привычных дел. Сбор у креста на молитву и перекличку, зарядка, завтрак, линейка и уборка – всё промелькнуло мгновенно. Я и глазом моргнуть не успела, а вот уже двенадцатый час. Дневной жар, набирающий силу, вытекает на центральную поляну лагеря, и теперь туда совершенно невозможно выйти без головного убора, если, конечно, не хочешь схлопотать солнечный удар.
Завтрак, правда, оставил одно странное ощущение неловкости, к которому, однако, в этом сезоне придётся привыкнуть – причина этого чувства будет повторяться ежедневно. Из столовой исчезли привычные объёмистые фигуры немолодых разносчиц, которые обычно приносили за столы горячее и чай во время еды. Вместо них сейчас по обеденному залу летают юркие девушки почти нашего возраста, может, старше на год или два… «Видно, лагерное начальство решило дать возможность подработать школьницам или студенткам», – подумала я, с удивлением обнаружив это нововведение. Федька, которая всегда знает всё, что касается лагеря, подтвердила моё предположение. Оказалось, что новые кухонные работницы учатся в пищевом колледже. Их ректор договорился с дирекцией лагеря, и теперь они проходят здесь практику, за которую, впрочем, как и полагается, получат зарплату.
Поначалу я чувствовала неловкость оттого, что мы сидим за столом, а девочки нашего же возраста нам вроде как «прислуживают»… Но потом заметила, что самим юным поварихам эта ситуация не доставляет никакого неудовольствия. Похоже было, что они, наоборот, гордятся своей причастностью к миру взрослых – ведь они работают на настоящей работе, имеют настоящие трудовые книжки, а в конце сезона им выдадут настоящие заработанные деньги. Вместо смущения в их отношении к нам сквозило даже некое покровительственное пренебрежение, как будто мы по сравнению с ними оставались несмышлёными детьми…
И всё-таки я передёргиваю плечами, вспомнив завтрак – встреча с этими девицами почему-то оставила неприятное впечатление. Может быть, на меня так подействовали их взгляды, когда мы шли обратно в корпус. Нас провожали, прищуриваясь и хихикая, и, мне кажется, ничего лестного о «не нюхавших жизни отдыхающих» не говорили.
Надеюсь, в течение смены кроме столовой мы с ними нигде пересекаться не будем.
Перед обедом начинаются занятия. Свой первый урок Ариадна решает провести у нас, у своего отряда. Моему удовольствию нет предела. О чём конкретно она будет рассказывать нам, если тема занятий – православный дом? Я мучилась этим вопросом всю дорогу до лагеря, и теперь моё любопытство наконец-то будет удовлетворено.
Мы сидим в беседке, и Ариадна оглядывает нас, потирая руки.
– Вы уже дети взрослые! – говорит она. – Цветущий возраст юности и любви, точнее влюблённости – но об этом позже! Рано или поздно у всех вас появится желание завести семью, кроме тех, конечно, кто выберет монастырь. Поэтому здесь я буду рассказывать вам об устройстве семьи и дома на Руси, ещё до Петра. А то многие считают, что это было время «бесправных женщин и пьяных мужиков». И чтобы мужчины наши!.. – вожатая выдерживает небольшую паузу и выразительно смотрит на мальчиков, – не говорили своим будущим избранницам: «ты – жена и должна слушаться», особо, если сами в это время диван продавливают!
Девочки дружно смеются, пацаны сконфужены и готовы защищаться.
– Но ведь муж всегда был главнее? – полувопросительно произносит Максим, старший из двух братьев, что приехали в этом году впервые и сразу угодили в «команду избранных».
– Да, муж – глава семьи… Но почему так сложилось и на что опирается это главенство? – спрашивает Ариадна, прохаживаясь вдоль стоящего под навесом теннисного стола. В нашей маленькой зелёной беседке – не то, что в классе – каждый нашёл себе место по вкусу. Я удобно устроилась на перилах, словно русалка на ветвях дуба зелёного, и внимательно слушаю нашу вожатую, очень напоминающую учёного кота, хотя и без золотой цепи. Вся атмосфера летнего лагеря сродни доброй русской сказке. Она неповторима и ничто не может её заменить.
– Глава семьи – это ведь не привилегия, – тем временем серьёзно мурлычет Ариадна, – а большая ответственность. Женщина не слабее мужчины, в чём-то даже сильнее, но ей природой отпущена одна главная задача, которую никто за неё не решит – она рождает ребёнка. А главной задачей мужчины является защита семьи. При этом работают они оба, но разница всё равно остаётся – обусловленная самой природой. Поэтому исторически так и сложилось: женщина создаёт семью, а мужчина её оберегает. Тот, кто обеспечивает безопасность и покой домочадцев, имеет право называться главой семьи, а вовсе не тот, кто раздаёт приказы, лёжа на печи.
Я слушаю Ариадну с удовольствием: такое объяснение устройства семьи созвучно мне и очень гладко ложится на имеющиеся у меня представления о «правильных» отношениях между мужчинами и женщинами.
Мальчики становятся серьёзными. Задумываются и девочки. Модный феминизм, соблазняющий многих, пугливо отступает и растворяется от услышанного. Рядом с правильным семейным укладом все эти идеи выглядят пустышками. Такому главе семьи, каким описывает его сейчас Ариадна, и подчиниться не стыд, а радость. Да и не подчинение это, по сути, он ведь добровольно на себя ответственность взваливает, и обязанностей у него побольше, чем прав.
…Под конец вожатая с одухотворённым видом читает нам короткую притчу:
– Молодая пара пришла в гости. Дело было под Рождество, на улице стоял крепкий мороз. Жена была закутана в объёмную шубу. Снимая её с себя в узкой прихожей, она случайно задела стеклянную вазу. Та упала и вдребезги разбилась. На шум тут же выбежали хозяева. «Что случилось?» – с тревогой спросили они. Муж улыбнулся чуть виновато и, перекинув через руку шубу жены, ответил: «Простите, мы́ вам вазу разбили!» – Ариадна делает ударение именно на местоимении «мы» и торжествующим взглядом обводит всё наше собрание. Закрывая книгу, она назидательно продолжает: – Вы слышите? «Мы»! Не «она» – жена, такая-рассякая, размахалась рукавами! Дескать, я ей подарок сделал, шубу дорогую купил, а она вазы чужие почём зря бьёт! – Ариадна правдоподобно и смешно изображает «праведный» гнев мужа. – А «мы» – это мы: одно целое. Там, где начинается семья, нет места эгоизму, нетерпению, неуступчивости.
– А как же любовь? Разве она не проходит со временем? – тихо спрашивает кто-то из слушателей.
– Не проходит. По ошибке считается, что самый счастливый – первый год после свадьбы. А он, наоборот, самый сложный. Это ведь год притирок, неожиданных открытий, порой, что греха таить, далеко не самых приятных. Влюблённость слепа, и поэтому большинство разводов совершается на первом году брака. А вот дальше становится легче и счастливее. На смену пылкой влюблённости приходит разумная зрячая любовь, и она уже с возрастом никуда не девается.
«Зачем такие сложности? – думается мне. – Ведь нужно сразу начинать с любви! Уж я-то сделаю всё правильно!»
Но задумчивость наших ребят мне нравится. Я смотрю на них и радуюсь, что кому-то повезёт с женой или мужем. Уроки Ариадны не пропадут зря. Они никогда зря не пропадают – в этом я за несколько сезонов не раз убеждалась.
Спевка. «Как много в этом звуке для сердца моего слилось!»
На это традиционное мероприятие новенькие реагируют по-разному. Я на моём первом сезоне пришла в восторг, когда нас собрали в беседку и объявили, что сейчас мы будем петь. На вполне логичный вопрос, а что именно, последовал исчерпывающий ответ: «А вот сейчас и выучим»! И выучили же!..
По словам Феди, которая наблюдала развитие лагеря с самого начала, её мама придумала включить спевки в программу не сразу, а где-то с третьего сезона. Получилось это спонтанно: на второй год в последний вечер у большого лагерного костра Елена Георгиевна, Роберт, Ариадна и другие вожатые принялись под гитару петь старые добрые песни, вроде «Перевала», «Всё отболит и мудрый говорит…», «На двоих с тобой одно лишь дыхание…» – в общем, всё то, что так приятно распевать под треск горящих поленьев.
Собравшиеся вокруг дети слушали и смотрели на это действо заворожённо. Они хотели петь вместе с вожатыми, ещё раз почувствовать единство лагерной семьи, но – вот досада! – не знали слов. Тогда, в 2004 году, интернета на телефонах ни у кого не было, поэтому подсмотреть тексты песен было негде. Да и сегодня связь с мировой паутиной на территории лагеря капризна: телефоны ловят только за туалетом и только с шести до шести тридцати вечера. Спутник, что ли, над этим местом на полчаса зависает? Зачем только? Система тоже имеет значение: чем новее гаджет, тем бесполезнее он в лесу. Поэтому мы берём с собой бабушкины кнопочные «кирпичи», где никаких экранов не предусмотрено, зато связь как у армейской рации!
Что было делать в такой ситуации? И Федькина мама приняла решение: если дети хотят петь, значит, будем учить песни наизусть – все вместе. Со следующего сезона спевки твёрдо вошли в программу. Отряды собирались в беседке и повторяли за вожатыми строчку за строчкой, куплет за куплетом. За одну спевку твердо выучивалась одна, а то и две песни.
За пять лагерных смен наш общий костровой репертуар сильно расширился. В него вошли: «Замыкая круг», «Кто тебя выдумал, звёздная страна…», «Всё могут короли», «А знаешь, всё ещё будет» и ещё целый список хороших отечественных песен. Мы выучили даже несколько песен «Beatles», когда вместе с Ариадной приезжала вожатить её подруга, учительница английского языка. Всего и не перечислить: «объём настоящего издания не позволяет»… Но стоит кому-то запеть знакомую мне песню, или по радио вдруг зазвучат её первые аккорды, я тут же начинаю подпевать, и слова сами вылезают из дальних уголков памяти…
…В беседке уже собрались почти все отряды, а Елена Георгиевна с гитарой в руках стоит посередине. Ариадна раздаёт распечатанные листы – по одному на четыре-пять человек. Я подсаживаюсь к Кате с Федей и заглядываю в листок.
Я буду помнить только эти глаза всегда,
Я буду верить лишь в чистоту этих искренних слёз…
Наверху листочка значится «Владимир Пресняков, Александр Иванов, 1990 год». Я оживляюсь: у Преснякова красивые мелодии, а эту песню я раньше не слышала и теперь жду, когда Елена Георгиевна продемонстрирует нам, как это должно звучать. Вдруг из третьего отряда раздаётся чей-то возмущённый голос:
– Я не понял, мы, что, вот это учить будем? Наизусть?
Я оборачиваюсь и вижу парня лет тринадцати. Сидящие рядом «старички» уже ввели новенького в курс дела, и он поспешил высказать своё мнение по поводу наших музыкальных экзерсисов6.
– Именно, дорогой мой, учить и именно наизусть! – с довольной улыбкой отвечает ему Александра Викторовна.
– Я в школе уже достаточно научился, а сюда отдыхать приехал! – борзеет пацан.
– Лучший отдых – это смена деятельности! – парирует Федина мама.
– Я не хочу учить это!
– Дорогой мой, ты сюда приехал под мою ответственность. Чем мы здесь будем заниматься, решаю я. Вот организуешь свой лагерь – там будешь распоряжаться. А здесь мы будем делать то, что я запланировала.
Её невозмутимость, полная неприкрытость намерений, спокойная констатация факта своей власти над нами и вместе с тем исключительная доброжелательность абсолютно обескураживают новенького. Не знаю, как воспринимают её слова другие люди, но я считаю поведение Александры Викторовны в такой ситуации правильным: а как ещё окоротить ищущего популярности подростка?
– Но ведь это старьё! Это ещё наши родители в молодости слушали! – пытается спорщик мотивировать своё нежелание учить песню.
– Вот и прекрасно, познакомишься с хитами, под которые прошла молодость твоих папы и мамы! – Федина мама подхватывает этот довод и тут же выставляет его в положительном свете. – Приедешь домой и споёшь родителям песню их юности – представь себе, как они удивятся. Зато сразу будет, о чём поговорить!
О проекте
О подписке