Виктор даже встал из-за стола и шагнул к ней. Потому что почувствовал, что должен что-то сделать. Самое меньшее – это положить свою крупную пылающую жаром руку, на ее, худенькую и холодную. И все же, как бы это ни вписывалось в рамки приличия, он возжелал ее. Вот Софья, порой упрямая и неприступная, порой нежная и улыбчивая, в пижамном комплекте: синяя кофта со звездами и такие же штаны, навевающая экзотические мысли из далекого стихотворения, две строчки которого, быть может, были такими: «Я вас отпускаю, но знаете – все еще любви питаю».

Она усмехнулась. И от ее усмешки по телу пробежали мурашки. Огонь в его глазах резко вспыхнул, и так же быстро погас. Он вынужден был отступить и вновь вернуться на место.

На первом месте его новая задумка. К ней все было готово. Более того, Виктор заранее прикупил крупный по формату холст! Намного больше ранних. И в предвкушении работы, в мозгу его бушевала страсть и вожделение. Он аккуратно разложил кисти на табуретке рядом с собой. На грязной табуретке, потрепанной жизнью и пережившей разлившиеся по его неосторожности краски. Она была невысокая, но до того грязная, что сидеть на ней категорически не следовало. Сам же он работал стоя. Первоначальным действием, конечно же, шел набросок. Карандаши также были приготовлены, ждали своего часа. Уши его уловили звук ее шагов по коридору, затем он увидел и ее. Увы, голой она не была. Софья оделась в нижнее белье, красивое, черное, с кружевами на лифе. Она подошла к месту, где обычно позировала и спросила:

– Ну что, как мне лучше встать?

– Так?! По-моему, мы договаривались не об этом, – Виктор едва удержался от того, чтобы посмотреть на жену с нескрываемой негодованием. Такие перепады эмоций случались с ним редко, но имели место быть. Дабы избежать негативных последствий, он научился их сдерживать.

Софья ничуть не смутилась, скорее разозлилась.

– Я не могу. Тем более я не сказала, что буду полностью голой. Нарисуй вначале так. Если картину купят – то я, может, сниму верх. Рисуй, – приказала она.

В словах ее была логика. Виктору было обидно, что его вкусы не учлись, но с ней был в некоторой степени согласен. Скрипя зубами, он взял в руки карандаш. Вспомнилась старая поговорка: «великие дела начинаются с малого». Больно было признавать его согласия с ней. Такой уж он был человек. Необходимо было получить все и сразу. Его расстраивали неудачи, но при этом победы готов был праздновать с салютом.

Он вытянул вперед правую руку, измеряя примерные пропорции жены и соотнося их с холстом.

– Лицо будет видно?

– Ни в коем случае.

Жаль. Лицо бы люди оценили, – подумал он, но вслух ничего не сказал. Она сидела перед ним прямо, сложив руки на коленях, словно фотографировалась на паспорт. Ужас, да и только! В работе должна быть подвижность, динамика. Так зрителю будет интереснее разглядывать детали, и он не пройдет мимо, как зачастую происходит с музейными экспонатами. Ох, даже в портрете присутствует подвижность! Только там она выражается во взгляде и наклоне головы. Кому понравится смотреть скучное позирование?

Виктор сунул карандаш за ухо и подошел к ней. Взял ее правую руку в свою, и, отчего-то сравнивая себя с мальчиком, который лепит из пластилина, положил руку на талию. Точно также сделал и с другой. Затем приказал ей выпрямить спину. Она повиновалась ему без единого слова. Теперь было лучше, но все же недостаточно хорошо. Для себя он решил: писать будет по подбородок и полностью до пола. Как и подобает картине, вместе со стулом, с полом и фоном. Фоном не абстрактным, а именно таким, какой у них в квартире. Для большей эффектности он попросил, как приказал, раздвинуть ей ноги. Тут она помедлила, с сомнением глядя на него снизу вверх. Не для этого ли она надела белье? Чтобы одновременно откровенно сидеть, но при этом ничего не было видно. Подозревал, что именно для этого. Кому захочется покупать картину, на которой будет изображена не раскрепощенная, легкая, открытая и красивая девушка, а сжатая, застенчивая, сгорбившаяся и прикрывающая и без того закрытое тело. Какую картину с большей вероятностью купят? – ответ очевиден. К огромному счастью, она приняла ту желанную позу. Виктор поведал ей, как именно хочет сделать. Пообещал, что не будет сильно трепетать над схожестью, и самое главное, без лица. На этот счет Виктор свои планы чуть изменил.

– Я решил, что напишу тебя с лицом. Не переживай, я изменю его форму и прическу, черты же все сделаю размытыми. Ты не против?

Софья была не против. Только сейчас Виктор понял всю силу ее выдержки. Ведь ей придется слепо довериться ему и сидеть в этой позе несколько дней, само собой, с перерывами. Он примерно оценил, сколько часов уйдет на эту картину, беря в расчёт, что писать он будет часа четыре за день. Как раз – дня три-четыре.

С чистым сердцем Виктор приступил к работе. Лучи солнца приятно били в окно и падали на холст. Они ничуть не мешали его работе. Легкими линиями твердого карандаша наметил он окончание ее головы и конец каждой ступни. Затем принялся едва заметно прорисовывать основные черты. Клячка всегда находилась у него под рукой, но она ему, за весь этап наброска, понадобилась один раз. Рука уверенно прорисовала голову, как и обещал, он изменил форму. В жизни ее лицо напоминало овал, он же сделал его более суженным к низу и расширяющимся к верху. Скулы точно также, провел на их месте жирную линию, чтобы в дальнейшем не забыть четко прорисовать их красками. Форму глаз и брови он решил сделать как у нее в реальности, но изменить их цвет. Так он делал только с лицом, телу же придал абсолютную схожесть с натурой. Долго ее рисовал, обращая внимание на каждую деталь, каждую выпирающую мышцу. Особенно они виднелись на икрах и бедрах с внутренней стороны. Примерно на середине карандаш его затупился. Не смел это терпеть, ведь от наброска зависит дальнейшая работа. Многие ошибочно полагают, что краской легко что-то исправить, но не для него. Он объявил Софье пятиминутный перерыв, а сам в это время стоял у мусорного ведра с карандашом в левой руке и перочинным ножом в правой. Он вернулся с совершенно отточенным карандашом. Софья, завидев его, приняла прежнюю позу.

Спустя тридцать минут набросок, со всеми его нюансами, был завершен. Работал он не быстро, но и не медленно. Наслаждался ее процессом и был уверен, что картина обещает получиться. Более того не просто получиться, а получиться хорошей. Конечно, у него, как у художника, были и неудачные картины. Другим они, надо предполагать, нравились, но не ему. На их продажу уходило чуть больше времени, но суть в том: ни одну плохую работу он не оставлял у себя. Его личная коллекция собственных картин насчитывала не более десяти серьезных, крупных произведений. И наверняка более тысячи изрисованных листов и блокнотов. Вчерашний портрет стал одним из немногих. Что говорить, но и ему самому он очень нравился. В какой-то степени Виктор был благодарен жене, что она не позволила ему его продать. Иначе душа его наполнилась бы тяжестью. Портреты – один на миллион. Каждый раз один и тот же человек получаются по-разному. А если художник работает красками! Они непредсказуемы: задумался, и черная капля потекла вниз, по лицу к одежде. Поэтому Виктор и не позволял себе целиком уйти в мысли. Зато, какой результат… о, результат!

Виктор начал покрывать холст маслом с левого верхнего угла. Там, где шла деревянная стена и начиналась черная ткань. Специальная ткань, с определенными складками, служившая отличным фоном практически для всего. Начинал с того угла для того, чтобы не марать тыльную сторону ладони. Тщательно прорисовал фон, не заходя на голову. Виктор работал как принтер, слева направо и сверху вниз. Сейчас он закончил левую часть верха, далее сконцентрирует внимание на части лица. Он шел от задачи к задаче и процесс при этом приносил ему удовольствие своей красотой. Хоть сейчас на продажу! Начал с уха. Не боялся, что он по своему контрасту мог не вписываться в суть картины. Главным элементом, центром композиции была вся Софья целиком. Поэтому следовало уделять одинаковое время как лицу, так и телу в равной мере. Поза получилась совсем не расслабленной, скорее наоборот жесткой, вызывающей: «мол, смотрите, вот она я!» Виктор этого и добивался. Перейдя с лица на шею, он стал уставать. Рука дрожала, и это сказывалось на нанесении краски, конкретнее в ее неравномерности и даже пятнах. Да и Софья тоже не отличалась от него. Он заметил, что поза начала меняться. В один момент ноги чуть сомкнулись. Он закрыл на это глаза, поскольку пока они были неважны. Затем поменялся наклон головы и тогда Виктор сдался:

– Все. На сегодня хватит. Ты, наверное, устала.

Софья поднялась со стула и, прикрывая зад правой рукой, а грудь левой, она вышла с комнаты. Глаза его сами собой закатились, но не от раздражения, скорее от любви. Видимо, не понимала, что так и так видел ее всю. Но пусть, уязвленным себя не чувствовал. Сейчас она переоденется, – решил он, – и придет оценивать мое творение. Он взглянул на груды вещей, которые оставил подле себя. – Пока же следует навести здесь порядок. Первоначально он помыл кисти, полностью избавил их от масла. Сложил краски в отдельный чемоданчик в углу, табурет поставил там же. Мольберт с незаконченной работой придвинул к стене, и его рабочая комната преобразилась.

К тому моменту пришла жена. Теперь в мешковатой домашней футболке и пижамных штанах. Надо признать, что и в этом наряде она не утратила своей красоты. Она подошла к картине и минуту смотрела, ничего не говорила. От глаз Виктора не укрылось ее смущение. Прикинул, что взгляд ее упал на ноги, в то место, где должен быть пучок волос. Это пока она так смотрит, а вот потом, когда я уже сделаю все в цвете – ее реакция будет другой.

– Тебе нравится? Похоже? Может, что-то исправить? – поинтересовался он.

Поза, – Виктор точно прочитал ее мысли. Ей не нравилась поза. Слишком открытая, слишком вульгарная, совсем не похожая на манеру Софьи. Само собой, скромной она не была, любила открытую одежду, но все в меру. То, что выходило за рамки этих мер – вызывало ее недовольство. Картина стала тем самым. Он понимал, она не сможет долго смотреть на «такую» себя. На портреты – пожалуйста! Хоть над кроватью повесить последний, и каждое утро созерцать его красоту и перед сном восхищаться им. Но этот для восхищения не подойдет, скорее для глубокого рассмотрения. Немудрено, что у некоторых это вызовет отвращение, что захочется зажмурить глаза, отвернуться и больше никогда не видеть ничего подобного. Тем не менее, у большинства нет. Даже тиражи эротических журналов вдвое превосходят тиражи детских журналов, тех же «непоседа» и девичьи «топ модель».

– Мне нравится. Рисуй дальше, хорошо получается, – только и сказала Софья.

Он ее послушал.