– Дед, я не собираюсь быть бухгалтером, я буду летчиком, – с пятого класса твердил ему внук. Но дед не советовал мечтать о небе.

– Ты иностранно подданный. Подданный Греции. К тому же, сосланный. Таких в серьезные училища не берут. А вот в бухгалтеры, может, пробьешься.

– Что ж, кроме, как бухгалтером, я никем не могу стать? – обиженно кривил губы внук.

– Не знаю. Сам подумай, где тебе добывать хлеб насущный. Мы не вечные. Ты один. Ни матери, ни отца. Ну, отец еще придет, даст Бог, выйдет из тюрьмы. Спасибо, мы у тебя есть, да дядя родной, Пантелей. Он в обиду тебя не даст. Слава Богу, – дед истово крестился, поворачиваясь лицом к востоку.

Мать у Митьки умерла от дизентерии в первый год их зимовки в землянке. Она слабая была, постоянно болела. Дед даже говорил, что у нее появились симптомы тихого помешательства на почве тоски по Аристотелю после того, как посадили его в тюрьму. По странному совпадению у нее была фамилия Харитонова. Самсон с Софией не признавали ее, не хотели русскую невестку, благословения на брак не дали, так что отец и мать Мити не были зарегистрированы. Когда его посадили, только тогда они смягчились и забрали ее, беременную, к себе, потому как родных в Хосте у нее не было. Невестка деда Самсона была среди первых, кого похоронили на Осакаровском кладбище. Митька чудом выжил. Яя София не снимала его с рук, грела его своим телом и днем, и ночью.

В прошлом году, на родительский день Митька ходил по первым рядам могил и обратил внимание на надписи: почти все покойники родились чуть раньше или позже сорокового года. Кстати, могилы матерей Митьки и Ивана Балуевского находились почти рядом. Значит друзья осиротели примерно в одно время. На некоторых холмиках стояли скособочившиеся кресты со стертыми надписями. Одна могила была ограждена аккуратным деревянным заборчиком. Это была похоронена мать их богатого дальнего родственника дяди Георгия Афанайлиди. У него даже здесь в ссылке всегда водились деньги и, когда кому-то срочно были нужны деньги, то обращались к нему. Он давал взаймы, редко кому отказывал. Митька часто думал, откуда у него деньги? Почему нет таких денег у его деда или у других? На его вопрос дед ответил, что не знает откуда у родственника деньги. Скорее всего сумел спрятать их и привезти с собой незаметно.

– А почему ты не спрятал, дед, денег и не привез с собой. Что у вас не было денег в доме? У вас же был двухэтажный дом.

– Деньги были, но, как посадили Аристотеля, нас хорошо выпотрошили. Сейчас не время об этом говорить, подрасти еще, – уклончиво отвечал дед, всем видом показывая, что разговор этот не поддерживает.

– А разве я еще не повзрослел?

Дед делал вид что не слышит. Значит, Харитон должен был понимать, что не стоит дальше продолжать беседу на эту тему.

Этой зимой, когда дед твердо решил отправить внука в Караганду. Митька спросил его:

– Дед, а на какие деньги я буду там жить? Ведь мы и так еле перебиваемся, ведь все деньги ушли на постройку дома дяди Пантелея. А мне же есть надо будет что-то, да и за жилье платить.

– За это не беспокойся. На это я деньги найду. Тебе надо будет думать только об учебе.

– У Афанайлиди, что ли занимать будешь?

– Не твое дело, – повысил голос дед Самсон, – тебе говорят, что вопрос решен, скажи спасибо и делай свое дело! Понял?

– Ладно дед, как скажешь, – Митька понуро пошел с глаз долой рассерженного деда, зашел за угол сарая, присел на бревно.

С дедом лучше не связываться, а то опять последует лекция о пользе учения.

Митька не против учебы, но только почему ему нельзя в летчики или военные? Были бы они с Ванькой офицерами, верно бы служили Родине… Они с Генералом и Ванькой часто обсуждали этот вопрос. Генерал говорит, что он и в самом деле бы добился выслужиться в генералы. А Ванька – в его помощника, каким-нибудь полковником, или, на худой конец – капитаном. Эх, жаль, что Генерал бросил школу! Вот Ваньке везет: он русский, ему ничто не препятствует. А он, дурак, не хочет в летчики. Желает с другом, то есть Митькой пойти учиться. А где ему учиться – все равно.

И зачем только дед Самсон переделал его метрику на Харитониди? Носил бы русскую фамилию Харитонов и не было б проблем! Харитон не раз представлял себя бравым офицером в костюме летчика. А попробуй заикнись деду, что он хочет стать русским. Да и хочет ли он, в самом деле? Русские, конечно, больше имеют преимуществ и почти все они других считают ниже себя, но свою нацию Харитон никогда, само собой, не предаст. И вообще, он ощущал себя именно греком, и никем иным. Мысли его прервал Ванька, он неслышно подошел, поставил ногу на бревно.

– Ну, что за думу думаешь, начальник? – спросил он наигранно – участливым тоном.

– Да вот, тебя вспоминал, – Митька-Харитон поднялся.

– Меня? Надо же! Что же я такое натворил?

– Думал, вот какой у меня верный, надежный друг есть!

Ванька удивленно покосился:

– Да, уж чего не отнимешь, так не…

– Ты и впрямь со мной поедешь учиться? – перебил Митька друга, упершись в него взглядом.

Ванька перестал вертеть палку в руках:

– Сколько можно, начальник? – Ванька играл сейчас роль заключенного, – Ну куда ж я без тебя, или, положим, тебе без меня. Правильно говорю? – глаза Ваньки опять смеялись.

– Собственно, – вдруг заговорил он серьезно, – может, на этот раз я б и оставил тебя на произвол судьбы, но отец мой, как узнал, что ты едешь поступать, настоял, чтоб я от тебя не отставал. Вишь, как родитель мой тебя уважает?

– Уважает, значит? – звонко щелкнул пальцами Харитон.

– Еще как! Сказал, что человек у него есть знакомый в Кооперативном. Так что у тебя, – Иван выдержал выразительную паузу, – а значит и у меня – не будет проблем с поступлением.

Харитон дружески хлопнул его по плечу, присел на корточки.

– Так-то оно так, да что-то никак не хочется отрываться отсюда, и старики наши, как будут без нас? Еще помогать деньгами собираются.

Иван присел напротив:

– Не бойся, пацан, сил у нас хватит, чтоб где-нибудь подработать. Кстати, ты знаешь, что и Слон с нами намыливается?

– Слышал. Вот кому мешки разгружать на вокзале сподручно будет.

– Да и мы парни крепкие, Харитон, не прибедняйся!

Оптимизма Ваньке, конечно, не занимать. Да это и понятно, с голоду не помрут, если что, сел на поезд и через два часа из Караганды поезд домчит их домой до Осакаровки.

* * *

Главное, чего боялся Харитон, так это не встретить в городе Анастасию Андреевну. Эльпида докладывала, да и Иван мельком как-то говорил, что Власины перебрались в Караганду: муж получил там работу, а она сможет там продолжить свою учебу. Как ее не встретишь, если она Ванькина двоюродная сестра? Конечно, встретит он ее – мир тесен! Это обстоятельство грело душу и вместе с тем, как-то было не по себе. При мысли о ней, в груди холодело.

Митька иногда, как и сейчас, скрыто разглядывал ее брата. Совсем непохожи. Иван какой-то обыкновенный, носатый, почти как сам Митька, хоть и русский. Странно… Митька-Харитон поднял глаза, ухватился обеими руками за стропильные доски, сбитые дедом для будущего забора, подскочил и сел верхом. Иван следом за ним. Подул ветерок, трава у оврага зашевелилась, единственное высокое тополиное дерево заволновалось, шелестя серебряными листьями. Митька смотрел на дерево и размышлял. Собственно, поехать учиться в Караганду, он согласился в надежде видеть ее там. Здесь-то она жить все равно не будет. Митька потер грудь: всегда там что-то назойливо – больно жало, когда вспоминал ее. Что-то на него нашло, он отвернулся от другана, прикрыл глаза, представил ее лицо. Почему-то Анастасия никогда не смотрела прямо в лицо. Он заметил, что и с другими она разговаривала, глядя чуть искоса, и на лице всегда играла полуулыбка.

– Это потому, – размышлял Харитон, – что у нее уж очень притягательные глаза, она их специально отводит, чтоб не смущать людей. Ему опять вспомнилась песня из кинофильма: «До чего ж ты хороша сероглазая, как нежна твоя душа понял сразу я!»

Вспомнилась последняя встреча у школьных ворот:

«Почему она так пристально посмотрела на меня?» Митька не на шутку задумался, морща лоб и кривя губы.

– Пацан, ты что оглох, что ли? – донеслось до него.

Митька недовольно обернулся:

– Ты чего, Ванька?

– Так, когда поедем на озеро? Слон тоже хочет знать: завтра или после завтра?

– Сказал же, сразу после экзамена.

– Что и домой не зайдем?

– Зачем время терять? Так мы и до вечера не дойдем туда.

– Еду с собой брать?

– А что там? Хлеб, да лук, да яйца. Что ты, как ребенок?

– А Генерал?

– Зайдет к двенадцати в школу.

Ванька удрученно шмыгнул носом. Митька немного удивившись, спросил:

– А что у тебя какие-то другие планы или предложения?

– Какие планы могут у меня быть… Да, Настасья, сеструха моя, приехала, хотела с нами на озеро, сказала давно не была, хочет скупнуться.

– Анастасия Андреевна? – Митька слегка покраснел. Даже имя ее он произносил по-особенному. Он бросил настороженный взгляд на друга. Кажется, не обратил внимания:

– Ну так бы и сказал… Что, и пацана своего хочет искупать? – спросил Харитон, чуть запнувшимся голосом.

«Опять слишком много говорю», – одернул мысленно себя Харитон. Встретился намеренно холодными непроницаемыми глазами с Ванькой.

– Нет, ему еще рано, оставит бабуле…

– Так, если с нами хочет идти, пусть подходит с Генералом к школе, мы сразу после экзамена подадимся туда, – Митька безразлично отвернулся. А у самого сладко заныло под ложечкой. Перспектива увидеть ее завтра, после последнего экзамена, так сказать, уже не будучи школьником, окрыляла его. Кроме того, купаться она, конечно, будет в сарафане, но все-равно мокрое платье облегает тело…

– Да нет, ее привезет на мотоцикле ее муж и сразу уедет. У него дела. Потом снова приедет. Там она нас найдет.

Но эти детали уже не расстроили Харитона: там, так там. Он боксанул Ваньку и спрыгнул со стропил так легко и далеко, что друган замешкался дать сдачу.

– Ну и попрыгунчик ты, скелетон.

– Хм… Сам скелет, на себя посмотри, – хмыкнул Харитон, увернувшись от размахнувшейся в очередной раз руки Ивана.

Ночь Харитон спал плохо, встал с какой-то мутной головой, но с хорошим настроением. Меньше всего думал об экзамене. Даже не помнил, как он оказался одним из первых, сдавших его. Ванька со Слоном все еще не выходили с экзамена. Митька ждал полудня с таким нетерпением и таким подъемом в настроении, что все только и успевали за животы хвататься от смеха от его шуток и прибауток.

– Харитон, шуруй отсюда, сам сдал экзамены, а другим не даешь сосредоточиться.

Митька-Харитон обнял сердитого Федьку Савельева:

– Брат, знаешь такую поговорку «Перед смертью не надышишься»?

Федька отмахнулся от него, как от назойливой мухи и отошел, сел на подоконник, нервно перелистывая свою тетрадь.

– Ну ладно, ребяты, пошел-ка я отсюда, а то и в самом деле мешаю. Ну, бывайте, – он козырнул, – а Ваньке скажите – во дворе буду ждать.

Весело посвистывая, с холщовой сумкой за плечом он вышагивал около куцей школьной клумбы. На крыльцо выскочил раскрасневшийся Ванька.

– Ну как?

– Ну как может быть? Все как надо, – уклончиво последовал ответ. Ванька обхватил Митьку за плечи:

– Ну все, брат, последний экзамен позади. На сегодня мы свободные люди. Так сказать, сами себе хозяева! – произнес он, значительно поднимая указательный палец. – Можно отдыхать на всю катушку! Он весело засмеялся и стукнул друга в грудь.

– А я-то причем, парень? Давно кулака не нюхал. Получишь!

– Да, ладно тебе, и пошутить нельзя. Ну а где же наш Генерал?

– Подожди, Слон еще не вышел с экзамена.

Минут через пять вышел и он. Обиженно сопя, буркнул, что еле сдал.

Но тут же багровый цвет лица посветлел, когда Иван напомнил ему, что все: школа, можно сказать, позади.

– Ребята, неужели наступило время, когда не надо будет больше ходить в эту чертову школу! – воскликнул толстяк и радостно рассмеялся, сгребая в кучу тощих своих друзей.

Генерал появился ровно в двенадцать, сообщил, что Анастасия Андреевна с мужем не поедут на озеро. Вместо этого поехали к зубному. Баба Нюра с ребенком осталась, сказала, Анастасия Андреевна всю ночь промучилась с зубом.

Харитон скривился так, как будто у него самого зубная боль.

– Ну, что мусолить, пошли, – сказал он мрачно.

– Сегодня не так жарко, дойдем быстро, – обронил Генерал.

– А жаль: люблю купаться, когда печет сверху, – заметил Ванька. Поплаваем наперегонки. На этот раз за мной победа, даже тебе, Генерал, не обойти меня!

– Слепой сказал – посмотрим, – спокойно усмехнулся Генерал.

* * *

Дядя Ивана Балуевского был женат на немке Нелле Ивановне. Точнее – полунемке полурусской. Ну, в общем, по мнению Ивана – немке. Он недолюбливал белесую тетю, за ее национальность. Все ненавидели немцев. Племянник недоумевал, как мог брат его матери, чернобровый красавец, дядя Андрей, жениться на «фашистке». А Настьку, их дочь, свою двоюродную сестру, любил с детства. Она, старше на три года, нянчилась с ним, баюкала, рассказывала сказки, пела песни. Пела она так, что все кругом замолкали и просили еще спеть. И откуда она так много песен знала? Бабушка говорит, что дед тоже певун был, на балалайке и гитаре хорошо играл. В доме в самом деле Ванька обнаружил на чердаке всю в паутине старую, ободранную гитару. Ванька подергал своими еще некрепкими пальцами струны, и ему показалось, что она издала красивые звуки. Он уважительно положил ее назад, пусть лежит до поры. Надо попросить отца научить играть. Ванька гордился сестрой не только за ее пение, но и красива была она, на весь поселок, а может и область такой красоты не сыщешь. Вся, как говорила бабуля, в дядю Андрея, только мастью в мать свою. Дядя Андрей умел играть на гармошке, а единственной своей дочери привез из Германии не что-нибудь, а аккордеон.

Настька играла на нем виртуозно, хотя в музыкальной школе училась всего ничего: пока жила в Караганде. Бабушка Нюра говорила: это – от Бога. Все красивые мелодии, которые Ванька просил ее сыграть, она исполняла с видимым удовольствием: и вальс «Бостон», и «Амурские волны», и самый любимый «Севастопольский вальс», не говоря уже о песнях и мелодиях из фильмов. «Веселые ребята», «Цирк», звучали во дворе Балуевских чаще всего. Это были любимые Ванькины фильмы, и в такие минуты Ванька завистливо следил за длинными быстрыми пальцами сестры и не переставал удивляться, как это ей удается успеть за музыкой. «Нет, никогда мне так не научиться играть», – вздыхал себя и думал, почему ему не передался такой талант через маму. Мама рано умерла от какой-то женской болезни, когда Ваньке было шесть лет. Отец почему-то Ваньке не купил баян. Может и он бы играл. Настя смеялась, предлагала: «Ну, давай, я тебя научу». А зачем это теперь Ваньке, когда ему уже семнадцать лет, а Анастасия замуж вышла, постоянно возится с ребенком. Правда, когда он приходит ее навестить, обязательно по перебирает лады аккордеона, подбирая музыку. Настя не устает показывать ему, как правильно играть и хвалит его игру на гитаре.

– Да ладно, сестра. Плохой я музыкант. Но обещаю стать гитарным виртуозом, чуть появится время. Ребят подключим, будет у нас что-то наподобие музыкального оркестра. Представляешь? А ты будешь солисткой, певицей, петь под наш аккомпанемент. Представляешь?

Настя только смеялась.

* * *

Для Самсона так же, как для бабы Нюры и семейства Аслонян, настал сладостный день – поступили их отпрыски в Кооперативный техникум. Дед не пожалел денег, снял с Пантелеем, на одну ночь, номер в гостинице «Караганда», благо, что он расположен рядом с техникумом. Проверил жилье – времянку, пристроенную к дому старого углекопа, знакомого отца Балуевского. Малюсенькая прихожая – сенцы и комната, в которой с трудом уместились три кровати.

– Ну что ж, – резюмировал дед, – по цене и товар. Уголь и дрова вам уже завезли на зиму, как-нибудь перебьетесь. Главное есть крыша над головой. Осталось только, чтоб ваши головы работали, как положено, чтоб заслужить что-нибудь получше в будущей жизни.

Перед отъездом, дед прошелся с ребятами и Пантелеем по близлежащему парку. Долго осматривал новое здание «Дворца Спорта», расположенного тут же.

– Здесь, Митька, ты должен проводить свободное от учебы время, – изрек он, наконец. – И вы, хлопцы, тоже.

Ребята согласно кивали головами. Жара стояла несусветная, хотелось пить. У первого попавшего ларька с газировкой, Самсон купил всем по два стакана воды с малиновым сиропом, а потом расщедрился и на мороженое. Короче устроил маленький праздник. Уезжая поездом, он опять произнес речь о важности учения. Показал на Пантелея, что вот мол, работает руками, потому что не пришлось учиться, а вы, дескать, головой можете достигнуть намного больше. Поезд тронулся, и друзья вздохнули: наконец-то наступила пора самостоятельности. Они свободны, предоставлены сами себе…

Никто из них не предполагал, что домой попадут только через два месяца, после поступления в техникум. И что они так истоскуются по дому, друзьям и родным.

Прозанимались в техникуме недели три, потом всех отправили на уборку свеклы в колхоз имени Амангельды. Кстати, с ними на одном поле работали ребята из Карагандинского физкультурного техникума, где уже второй год учился Юрка Пимениди, двоюродный брат Феофана Поповиди. Друзья раза два ходили к нему в техникум, познакомились с его тренером по вольной борьбе. Харитон посмотрел одну тренировку с ребятами – выпускниками и загорелся борьбой: упросил тренера, в порядке исключения, разрешить приходить к нему заниматься. Но ни разу не пришлось заняться серьезно спортом: всех вывезли на полевые работы.

Приходилось отрабатывать, как положено, но усталые и простуженные друганы, отмывшись от грязи, не забывали посещать танцы, которые устраивали специально для студентов в старой конюшне, приспособленной под клуб. Местных, конечно, было больше, и в основном пареньки – казахи. Русских было немного. Может быть, поэтому все трое не скучали, у каждого было по подружке, с которыми они встречались почти месяц. Блондинка Харитона собиралась приехать в Караганду к своим родственникам искать работу, обещалась найти и его. Иван хвастался, что его Наташа без ума от него и плачет уже три дня, что пора расставаться. Слон подсмеивался над ними. Его подруга, Дуся, была старше его на два года и командовала не только им, но и всеми остальными. Наташе она так при всех и сказала:

– Нашла из-за кого страдать! Он сейчас уедет и поминай как звали! Забудь! Найдешь другого, получше! – но при этом она смотрела не на Ивана, а на Слона снизу – вверх, как нередко делала, уничтожающим взглядом, под которым тот съеживался, начинал оглядывать себя.

Дуся выдерживала паузу, потом смеялась, заражая других. Все хохотали, показывая на него пальцем. Слон смеялся громче всех.

Вспыльчивому Ивану не понравились бы такие взгляды даже в шутку. Он похлопал друга по плечу:

– Не пугайся, Слон, это она любя. Ну кто б тебя еще так рассмешил?

– Ну, конечно, любя. А ты не верил. Спроси ее.

Слон повернулся к все еще смеющимся девушкам:

– Дуся, скажи Ивану, он не верит, что ты меня любишь.

Дуся незаметно подмигнула девчонкам:

– Ну, как тебя не любить, такого большого и красивого? Наташка с Людкой иззавидовались. Ну что хорошего в их кавалерах? Один только и имеет, что широченные брови, вечно нахмуренные, а другой белесый кучерявый чуб. Вот и все!

Говоря это, она нежно провела рукой по этому самому чубу. Иван отпрыгнул от нее и чуть не свалился, задев ногой какую-то корягу.

– Никакой я не белесый, а темно-русый, слепые вы, что ли?