Глава 8

Когда мне было пятнадцать, я сломала руку.

Все случилось так быстро, что в моей памяти остался лишь щелчок, а потом все вокруг погрузилось во тьму.

Юнхо тренировал меня до потери пульса, я наносила удар за ударом. Он хотел сделать из меня то, что нарисовал в своем воображении, – живое оружие и главную ценность всех Когтей. Прошел всего год с тех пор, как Юнхо подобрал на улице меня, чумазого сорванца, но я уже успела стать сильной и свирепой… И на моих руках была кровь семи человек – жадных и злобных, тех, кто считал, что Сунпо принадлежит им, а не Когтям. Они свято верили, что все в этом мире подвластно им, их силе и их жестокости. Мне доставляло неимоверное удовольствие видеть их жалкими трусами перед самой смертью и не меньшее – их убивать.

Но когда в глазах все померкло, я тоже почувствовала страх. Острый, колющий страх.

«Ёмра^[4], – пронеслось у меня голове, – пожалуйста, не забирай меня пока».

Очнувшись, я увидела прищуренный вгляд Юнхо, который, сидя на стуле, наблюдал за мной, лежащей на кровати. Судя по темным кругам под глазами, он сидел так уже давно. Его седеющие волосы были взъерошены, а морщинки вокруг тонкого рта и орлиного носа казались еще более заметными.

Слабо моргнув, я спросила: «Что случилось?»

Юнхо молчал, но глаза сами сказали все за него. Его взгляд был устремлен на мою правую руку, замотанную бинтами, привязанными к моей груди.

Ох…

Тренировка, вспышка боли, темнота… В момент, когда осознание настигло меня, я все-таки моргнула.

«Ты сломал ее… – выпалила я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. – Ты… сломал ее… – тихо повторила я, яростно вытирая льющиеся слезы левой рукой. – Зачем ты сломал ее?!»

В одно мгновение измученное выражение на лице Юнхо сменилось суровым.

«Тебе нужно обрести легкость в ногах и двигаться быстрее. Если бы это был настоящий бой, одной сломанной рукой ты бы не отделалась. Ты была бы мертва. Понимаешь, Лина?»

Он поймал мой взгляд, и установилась гробовая тишина, которая была нарушена только тогда, когда мой гнев достиг точки кипения.

«И как мне теперь тренироваться?! – взорвалась я. Все, ради чего я работала, все, чего я добилась… – У меня сломана рука!»

«А кто сказал, что ты не будешь тренироваться?»

«Моя рука, – медленно повторила я, – сломана».

«И? – Он откинулся на спинку стула. – У тебя есть еще одна».

«Но это левая рука…» – ответила я, дрожа от ярости.

«Именно. Твоей левой руке не помешает уделить больше внимания. Считай, что это прекрасная возможность попрактиковаться для твоих не ведущих конечностей».

«Это несправедливо! – прервала его я тонким, сдавленным от обиды голосом.

«У тебя обе руки здоровы, и бороться с тобой одной рукой – это несправедливо».

«Жизнь вообще штука несправедливая, – сухо ответил Юнхо, когда его терпение лопнуло. – Особенно в твоей работе. Ты ведь хочешь выжить? Тогда сражайся всеми доступными способами, в том числе и хорошо работающей левой рукой. Твои противники будет крупнее тебя, сильнее тебя, могущественнее тебя. Используй все, что у тебя есть, чтобы победить».

Он провел ладонью по своему лицу, которое снова стало измученным. В тот момент он выглядел гораздо старше своих пятидесяти лет. И усталым, очень усталым.

«Ты на пути к тому, чтобы стать главным достоянием Когтей. Докажи мне, что ты можешь им стать».

Я сжала зубы так сильно, что они заскрипели. Но Юнхо был прав, и я знала, что он прав. Как любой взбалмошный пятнадцатилетний подросток, я ненавидела его за это.

«Ладно, – буркнула я. – Докажу…»

И доказала.

Сражаться с Крысоловом было все равно что сражаться без одной руки.

И ноги… и глаз… и ушей…

Я старалась не замечать чувства удовлетворения, исходящего от Токкэби, когда он встал с трона и грациозно спустился с помоста, а потом словно ненароком задел меня плечом.

Я почувствовала, как плечу стало тепло.

– Твое время начнется с завтрашнего дня, – сказал он, глядя на песочные часы. – Считай, что сегодня у тебя выходной.

Я стиснула зубы и представила, как пронзаю его кинжалом, все еще висящим у меня на поясе. Нет, сделать это сразу было бы слишком рискованно. Поэтому я осталась неподвижна.

Его губы снова дрогнули, но на этот раз сказанные им слова предназначались не мне.

– Хватит подслушивать, – произнес он с мрачным смешком.

Он устремил взгляд в противоположный конец комнаты, туда, где находились черные двери.

До меня донесся женский голос, произносящий ругательство, затем послышались смеющиеся мужские голоса. После чего тяжелые темные двери распахнулись с яркой вспышкой.

У меня перехватило дыхание – появились еще токкэби… Трое. Эхо их шагов по черному мраморному полу разносилось по всему залу. Их внешность, особенно заостренные уши, поражала воображение. Внешность ни одного простого человека не сравнилась бы с их видом. Женщина-токкэби была царственно красивой, высокой. Вьющиеся черные волосы водопадом струились по ее плечам, прищуренные глаза и вздернутый подбородок подчеркивали надменную гордость. Платье из сверкающего золота красиво ложилось на белоснежную кожу – на ней была одежда северных народов, облегающая фигуру и совершенно непохожая на традиционный для этого континента ханбок.

Она стояла между двумя мужчинами-токкэби, и ее пальцы касались пальцев одного из них, с молодым лицом и длинными белыми волосами. Кожа у него насыщенного коричневого цвета, а глаза глубокие, изумрудно-зеленые. Он смотрел на меня настороженно, но с неподдельным интересом. На мужчине был черный ханбок, украшенный серой вышивкой, а его талию охватывал серебряный пояс, на котором висели меч и золотые медальоны. Я подумала, что он легко может оказаться генералом.

Он устремил на меня хмурый взгляд. А я так же хмуро посмотрела в ответ.

Второй мужчина, одетый в простой ханбок и мешковатые штаны, сжимал в руке витой посох из черного дерева. Он смотрел на меня с непонятной заинтересованностью, от которой я начала волноваться. Его глаза, в отличие от глаз Крысолова, не горели серебром, они были карие, окруженные темными синяками. В их глубине, кажется, плавали вечные вопросы и ответы, знания и мысли, мудрость и удивление. Его волосы, обрезанные до подбородка, были цвета красно-коричневой осенней листвы. Он наклонил голову – то ли в знак приветствия, то ли в знак предупреждения.

Скорее всего, последнее.

Я не ответила ему каким-либо жестом, но мои пальцы снова потянулись к кинжалу.

– Вряд ли это можно назвать подслушиванием, – холодно сказала женщина. – У тебя слишком громкий голос, чтобы его не услышать.

Беловолосый мужчина справа от нее, кажется, с трудом сдержал смех, прежде чем вернуть лицу прежнюю безмятежность.

– Я вижу, у нас гости, – пробормотал токкэби с посохом. – Надеюсь, ты не забудешь нас представить друг другу?

Крысолов бросил искрящийся взгляд через плечо в мою сторону.

– Син Лина, познакомься, это Чон Кан, Пак Хана и Ким Чан. – Он покосился на Кана, того самого токкэби с посохом. – Надеюсь, вам этого достаточно.

В присутствии этих пугающих меня бессмертных я вдруг осознала, что покрыта грязью и все мое лицо в синяках. Я выпрямилась, не сказав ни слова, лишь сжала рукоять своего кинжала так сильно, что заныли костяшки пальцев.

– Это честь для меня, – ледяным тоном сказала Хана, кривя губы в презрительной улыбке.

В ее голосе сквозило отвращение, от которого мне стало не по себе.

– Мне бы очень хотелось сказать то же самое, – не успев подумать, сладким тоном ответила я.

Глаза Ханы вспыхнули, и Чан напрягся. Но, прежде чем она успела что-то сказать, Кан устало повернулся к Крысолову:

– Ханыль^[5] Руи, не хочешь ли объясниться?

Я кинула взгляд на Токкэби, но тот одарил Кана лишь невозмутимой улыбкой. Ханыль Руи… Ну конечно, у Крысолова должно быть собственное имя, отличное от того, которым его называли в Сунпо. Внутри у меня все сжалось от тревоги – я с новой силой ощутила грозящую мне опасность.

– Лина, – заговорил Крысо… Руи, – и я заключили небольшую сделку.

– О боги! – Лицо Кана заметно побледнело, а взгляд устремился на песочные часы на моей шее. – Руи…

Мне доставило удовольствие то, что в его голосе слышалось неподдельное беспокойство. Мысль о том, что я все-таки могу представлять для них угрозу, тоже порадовала.

Но император словно не слышал его.

– Хана, дорогая. – Руи повернулся к темноволосой женщине. – Проводи Син Лину в гостевое крыло. Ей не помешает ванна.

Мои щеки вспыхнули, когда он и его спутники захихикали.

Лишь Кан молчал и задумчиво хмурил брови. На мгновение мы встретились взглядами, и мне показалось, что в темных глубинах его глаз плещется сочувствие.

Но мне не нужна была его жалость.

– Сюда, – элегантно наклонив голову, сказала Хана, направляясь к выходу из тронного зала. Подол ее золотого платья скользил по блестящему полу.

Я не сдвинулась с места, лишь перевела глаза на Крысолова.

Наши взгляды скрестились, и его улыбка слегка померкла, когда я показала ему ту частичку Жнеца, которая все еще существовала во мне. Пусть он увидит смертельный и хищный блеск в моих глазах, словно говорящих: «Вы заключили глупую сделку, ваше величество».

Прошло несколько секунд, и его челюсти чуть сжались. И тут я почувствовала на языке вкус победы – сладкий и пряный.

Хромая, я прошла мимо него, постаравшись посильнее задеть его своим плечом. Он не шелохнулся, но мне все-таки удалось уловить его недовольство.

Выходя из комнаты следом за Ханой, я почувствовала, как взгляд Ханыля Руи острым мечом вонзился мне в спину.

Глава 9

Все мои представления о Кёльчхоне оказались… неверными.

Не то чтобы я думала, что токкэби живут в грязных лужах и темных пещерах, кишащих крысами… Просто я не ожидала именно такого…

Я постаралась не выдать своего удивления, когда дверь тронного зала открылась на большую, освещенную солнцем площадь со стеклянным потолком, сквозь который сияло голубое небо.

Постепенно до меня начало доходить, что на самом деле этот теплый свет не солнечный, а отбрасываемый десятками золотых лун, парящих между облаками. Солнца не было совсем – только луны, напоминающие о гобелене, который я так глупо уничтожила.

Я с трудом отвела взгляд от этого неестественного неба.

В центре площади журчал фонтан из изумрудов. Сиреневая жидкость лилась в бассейн с оранжевыми рыбками кои. Малыши-токкэби окунали ручки в фонтан, и веселый детский смех разносился по площади. К детям уже спешила токкэби, одетая как прислуга. Отогнав ребятишек от фонтана, она провела их мимо мраморной статуи, подозрительно похожей на Ханыль Руи, и удалилась вместе со своими подопечными в прилегающий к площади зал. Справа от фонтана находилась широкая лестница, по которой спускался токкэби в коричневом ханбоке, неся груду покачивающихся свитков.

Над лестницей виднелся еще зал, стены которого были увешаны портретами и натюрмортами, но я едва могла их разглядеть. На одном, кажется, был изображен изумрудный змей с блестящей чешуей, обвившийся вокруг гниющей грозди винограда. Цвета на картинах были яркие, но полотна покрывал темный налет, и это обеспокоило меня. Но, несмотря на тревогу, я не могла отвести от картин взгляда.

– Гостевое крыло тут. – Хана кивнула в сторону зала, куда ушли дети-токкэби. – Ты уже закончила пялиться?

Я смерила ее взглядом:

– Полагаю, гостевое крыло больше похоже на тюремную камеру.

Она изящно изогнула бровь:

– Ты ошибаешься.

– Потому что ваш император предоставил прекрасные покои девушке, которая собирается его убить? – с иронией сказала я.

– Возможно, мой император не считает тебя такой уж большой угрозой. – Она улыбнулась в ответ на возмущение, отразившееся на моем лице. – Сюда.

Следуя за сияющей здоровьем Ханой, я старалась не поддаваться захлестывающей меня зависти. Старалась не думать о том, что у Ханы было все, чего я когда-то лишилась, – не только кожа и плоть, покрывающие ее кости, но и цвет, и полнота, и яркость.

«Не надо, – говорил Сан, замечая, как я смотрю на близняшек, когда они облачаются в черные кружева и нежные ленты для своей миссии. – Не сравнивай себя с ними, Лина».

Но так трудно не желать того, что имеют другие.

Я закатила глаза, когда мы проходили мимо скульптуры, которая, без сомнения, изображала Крысолова. Мраморная копия стояла, гордо выпрямившись, изящно сжимая пальцами поднесенный к губам Манпасикчок.

Статуя, казалось, проводила меня взглядом, и я с чувством глубокого удовлетворения показала ей неподобающий жест.

Спина Ханы напряглась, будто ее хозяйка все видела. Для ровного счета я и ей показала тот же жест, а затем поспешно спрятала руку за спину.

Мне послышалось, что она пробормотала какое-то грубое ругательство.

Коридор, в который мы вошли, состоял из обсидиановых арок, и, проходя под ними, я заметила множество замысловатых элементов, напоминающих колючие лозы, вырезанные на темном камне. Мерцающее красное пламя свечи освещало коридор и саму Хану жутковатым светом.

Она бросила в мою сторону холодный взгляд: «Нам сюда» – и повернула за угол.

За арками начинались две лестницы: одна вела вверх, другая – вниз. Хана выбрала ту, что вела вниз, с черными, отполированными до блеска ступенями.

– Судя по твоему виду, тебе должно тут понравиться. Здесь есть все, что тебе необходимо: проточная вода и много мыла.

В этот момент я живо представила, как выбрасываю Хану из окна с большой высоты.

Мы уже шли по другому коридору, с темными мраморными стенами и золотыми дверями.

– Руи не станет поддаваться тебе в этой вашей игре. Но я уверена, что ты уже в курсе.

Я показала пальцем на песочные часы.

– Это было очевидно.

Хана рассмеялась, но я сделала глубокий вдох и заставила себя сдержаться.

– Вот. – Хана остановилась перед последней, золотой дверью. – Это твоя комната. – Она склонила голову набок и надменно посмотрела на меня. В ее черных глазах с длинными ресницами читалось отвращение. – Я бы пожелала тебе удачи, но предпочитаю, чтобы ты проиграла. Не жди сочувствия или благословения от тех токкэби, которых встретишь. – Хана слегка улыбнулась. – Мыло рядом с ванной. Советую воспользоваться им.

Я проводила ее взглядом.

– А ключ?

Но Хана ничего не ответила, просто исчезла за поворотом коридора. Я повернулась к золотой двери и попробовала открыть ее. Заперто. Я устало провела рукой по волосам.

Конечно, ключа не было.

– Смешно… – пробормотала я себе под нос.

Мгновение спустя послышалось шипение и щелчок, от которых моя рука рванулась к кинжалу. Однако это был лишь звук медленно отпирающейся двери.

Крепче сжав кинжал, я вошла в комнату.

Медленно закрыв за собой дверь, я уставилась на кровать с балдахином, полированный деревянный пол и большие подушки, окружающие низкий столик, на котором стояла ваза с белыми цветами гречихи.

Прекрасные покои для убийцы.

Мой взгляд перешел на ванную комнату и на саму ванну, вырезанную из бледно-зеленого оникса, которая напоминала, скорее, бассейн, – большая, прямоугольная и уже до краев наполненная водой, в которой плавали розовые цветочные лепестки и кристаллы голубых солей. Теплый воздух благоухал сладким жгучим цитрусом и цветущей вишней.

Что за игру затеял Крысолов?

Кровать, диван, люстра, ванна… роскошь и спокойствие. Я собиралась убить его, а он в награду предоставил мне шикарную комнату?

Возможно, он вообще не считал меня угрозой.

Я состроила такую мину, что лицо передернуло от боли. Он явно недооценивал меня, и я была готова воспользоваться этим.