Дайте ватник

Закон кино: то, что происходит в кадре, должно быть красивым, даже убийства и смерть. Киноиндустрия романтизирует бандитов и злодеев, зачастую делая культ из малоприглядных деталей и отвратительных подробностей. Но снято всё так, что настоящего отвращения и страха не возникает. Чтобы почувствовать разницу, достаточно сравнить сцену совершённого преступления из фильма и документальные съёмки с места реальных событий. Кровавые ошмётки плоти, неестественность позы, пугающий вид мёртвого лица… Такого нормальный человек видеть не захочет.

В книге же всё наоборот, тут моя задача – сделать так, чтобы читатель «прочувствовал» всё на собственной шкуре, максимально приблизить его ощущения к моим, насколько это вообще возможно. И в целом это, пожалуй, невозможно: ведь люди всё понимают по-своему, чувствуют по-своему, реагируют по-своему. В конце концов, все картины им нарисует собственное воображение, а мой голос – лишь фон, субтитры, вектор направления для бегущей мысли.

Спокойствие, никаких убийств я описывать не собираюсь! Я всего лишь хочу донести до вас убийственное ощущение ХОЛОДА, который я испытал в августе 1997-го, проживая в Эрлаголе на отдельной жилплощади, то есть в большой брезентовой палатке на две панцирных кровати.

Так холодно мне было впервые в жизни. И не потому, что прежде не замерзал в мороз; бывали в детстве такие зимы, что лицо по пути из школы домой покрывалось ледяной коркой… А потому, что прежде не сжимало меня так чувство Постоянного Холода, час за часом, день за днём – холода, от которого просто некуда деться! Правильнее сказать: «ночь за ночью» – так как холод этот приходил за мной по ночам.

Погода выдалась дождливая, если не назвать её чрезвычайно дождливой. Именно после Эрлагола я поставил крест на месяце августе, как самом неподходящем времени для алтайских походов. Ежедневная непрекращающаяся морось сменялась грозами и ливнями, так что сидя угрюмо в палатке, провожая тоскливым взглядом из-под полога преподавательских ребятишек, весело шлёпающих по лужам, я мог лишь удивляться их оптимизму. Впереди бежал ребетёнок Бориса Скворцова – в одних трусиках, босиком. На улице было мокро и зябко. Я с завистью смотрел на него и думал, что такое растение мимоза в ботаническом саду, как я, тут же подхватило бы пневмонию, бронхит, тиф и дизентерию! – в столь тепличных условиях оно было выращено… А этот вон бегает по воде, здоров и весел! Какие всё-таки молодцы родители, что закаляют чадо с малолетства!

Борис Скворцов – старший инструктор по туризму спортивного лагеря «Эрлагол», автор интересных книг о походах по Горному в семидесятых-восьмидесятых, где, в том числе, упоминаются трагические эпизоды гибели туристов на Енгожке и Чебдаре. Теперь для меня – человек несомненного авторитета, ему принадлежит фраза: «Горы нужно любить, чтобы туда ходить, и горы нужно уважать, чтобы оттуда приходить». А тогда я всего этого не знал… Когда писал эту книгу, зашёл на его страничку и увидел недавние фото с сыном и дочерью. На них мерят шагом перевалы убелённый сединами Борис в неизменной кепке, светловолосый юноша и голубоглазая красавица-девушка чуть постарше. Так вот ведь именно она тогда и бегала босоногой малышкой по Эрлаголу! Дети – достойные продолжатели туристических традиций… Оказывается, Борис мой земляк, с Алтайского края. Узнать об этом было приятно. Желаю большой удачи всей их большой спортивной семье!

Эрлагол розлива девяностых представлял собой маленькую копию большой страны, которой стало наплевать на своих граждан. Я имею в виду, конечно, не инструкторов, а лагерь как организационную систему. Как государство, невидимо «управляющееся» президентом-директором, у которого есть свои любимчики и родственники, а есть – вменённые ему в обязанности… проживающие. Не будем переходить на личности, скажу только, что классовое расслоение в лагере было налицо. В статусном двухэтажном главном корпусе жило привилегированное сословие. Преподавательский состав попроще и отдельные счастливчики – в одноэтажных деревянных домиках на несколько комнат, а «прочий контингент» – в продуваемых всеми ветрами палатках. Общественные события традиционно вращались вокруг столовой и бани (она, как говорили, где-то есть), а быт и личная жизнь студентов были пущены на полный самотёк. По этому поводу я сложил поговорку: «В Эрлаголе, если ты умрёшь и будешь валяться посередине лагеря, то в лучшем случае через тебя будут просто переступать».

Возможно, я слегка драматизировал, и в этом «самотёке» заключался некий непровозглашённый принцип свободы. Никакого сравнения с пионерскими и спортивными лагерями из моего детства!

Проживающему в одни руки со склада отпускался комплект постельного белья, полотенце, матрас и (палаточникам) спальник советского образца, поименованный мною ватником. Это был неподъёмный, в человеческий рост мешок цвета хаки, удивительно толстый и удивительно хреново греющий. В первые пару ночей мы легко в этом убедились. На третьи сутки я с утра тёрся возле склада, выловил кладовщицу, и, не помню уже какими ухищрениями, выцыганил нам с «Таней» ещё по одному сатанинскому спальнику. Кажется, просто воспользовался особенностями их «неучёта».

Дальше делали так. Клали на сетку матрас, на матрас первый спальник, в который залазили сами, предварительно натянув на себя ВСЕ свои вещи, а сверху накрывались с головой вторым дубовым спальником. У меня была тёплая осенняя куртка на искусственном меху. Я ещё сомневался, стоит ли брать в поездку такую тёплую. О, как я потом был себе благодарен! И этой синей куртке с ненатуральным ворсом…

Естественно, спали в двух носках, в шапках и в капюшонах. И удавалось не дрожать почти всю ночь, пока не подступало утро. Утро…

Утро – это воплощение сырости и холода, ежедневная встреча с ним для тебя полностью не желанна. А это чревато тем, что ты можешь просохатить завтрак. Благословенную пшённую кашу, какао и хлеб с маслом. Ценные белки, жиры и углеводы. И ради них ты встаёшь, разгибаешь левой рукой окоченевшие пальцы правой, кладёшь в них зубную щётку с мазком пасты и спускаешься через кусты к громыхающему Чемалу, где от ранней свежести воздуха и воды уже ломит кости, зубы и всё твоё существо…

Так я ощущал это тогда, так и пишу без прикрас. Я мучился. Во мне медленно погибал, сопротивляясь, домашний мальчик.

Почему мы так страдали от холода? Не Колыма же это, в конце концов! Не лагеря Дальстроя! Это ж летний добровольный лагерёк, он создан для отдыха и развлечения!

Думаю, всё дело в устройстве палаток. В будущем их уберут и поставят двускатные домики на две персоны, там будет стократно теплее. А пока имеем шатёр из непонятного материала, без дна, и стоящие на земле больнично-общажные койки. Ветер пронизывает эту конструкцию насквозь, дождь проникает через щели, а сырость от реки и туманы вползают прямо сквозь материю…

Днём солнце могло бы высушить нас и прогреть, но солнце сутками пропадало где-то в других уголках планеты.

«Личную жизнь» мы скрашивали, как умели. В основном, водкой и гитарой. Для этого по вечерам прибивались к кострам у домиков. Надо сказать, только домики обладали крытыми костровищами с деревянными лавками по периметру, и в этих квадратных беседках обычно собирались компании людей, ценящих романтику, тепло и горячий полуночный ужин… У меня же имелась гитара и адский набор песен из репертуара «Кино-ГО-Крематорий», так что мы всегда были желанными гостями. Думается, именно в Эрлаголе я прокачал скилл «орать во всю Ивановскую».

Интимную личную жизнь в течение месяца не возьмусь описывать… Достаточно сказать, что секс на панцирной сетке в солдатском спальнике очень громок и специфичен…

…Четверо ждали Похода. С ужасом и вожделением – события, анонсированного в главном конференц-зале, то есть лагерной столовке. Анонс представлял собой несколько линованных листков из ученической тетрадки, развешанных на стене. На каждом стояло ФИО инструктора, а ниже в столбик шли цифры с фамилиями тех, кто вписался: 1, 2, 3…

Тех, кто ВСТРЯЛ.

Мы мечтали встрять, дождливое однообразие лагеря становилось невыносимым. Наши четыре фамилии попали в столбик на листке Виктора Малявинского. Ох, с каким же знанием дела мы стояли, рядились и выбирали себе приключение!

– Смотрите: «Борис Скворцов, Альбаган, 9 дней». Прикольное название! Мне нравится…

– Блин, девять дней… Не многовато ли?

– Да, девять – фиг его знает… Может, для начала в шестидневный сходим? Посмотрим, как чё…

– Ага, давайте для разгона на недельку. Хотя название странное… «Ложинские оз.» Лажа какая-то, ей-богу…

– Ладно, пиши на Малявинского…

Горы для дураков

Происхождение названия «Гора Дураков» эрлагольцы объясняют двумя способами. Во-первых, гора практически нависает над лагерем: какой же дурак на неё не полезет? Во-вторых, гора эта не так проста, как кажется на первый взгляд. Залезть на неё несложно, а вот спуститься… Тропку на спуске обычно теряют, лезут наобум по «кратчайшему пути» – вон же он, лагерь, в той стороне! А дальше выходит как всегда… Оп! – и откос, оп! – и непроходимая чаща с буреломом! Начинаешь обходить, а там из ниоткуда взявшийся скальный выступ. Суёшься в другую сторону – там обрыв…

И сидят люди-дураки на горе, свистят и семафорят часами, чтобы их сняли оттуда. Вот тебе и название.

Чем заняться мертвецу в Дэнвере дураку в Эрлаголе?

Можно сгонять на обзорную площадку над Катунью, к горе Верблюд за селом Чемал, или сходить в трёхдневный походик на Ванночки. Выше Чемала по течению Катуни есть интересное местечко, где поднявшаяся весной вода наполняет круговые каменные нагромождения, и после отступления реки летом там остаётся что-то вроде маленьких бассейнчиков с прогревшейся стоячей водицей. Конечно, относительно прогревшейся и относительно стоячей, учитывая неспокойный нрав Катуни, но всё же, в сравнении с ледяными струями бирюзовой матери алтайских рек, это неизмеримо более подходящий для купания вариант.

Все эти развлечения потом, в грядущие годы… А сейчас мы «на новичка», ничего не знаем, всего боимся и стараемся не растрачивать силы на мелочи. Готовимся к главному. Говорят, в тайге водятся клещи… Кто это такие, мне известно лишь из плакатов в районной поликлинике, где медсёстры с поднятым вверх указательным пальцем предупреждают и предостерегают от походов в лес, а шприцы с каплей крови на конце и косолапые крабообразные существа с множеством лапок окончательно мотивируют этого не делать.

Рассказывают также, что для похода нужны рюкзак, спальник и складная палатка. Ну, это добро, поди-кось, выдадут…

Пока позволяем себе лишь побродить немного вокруг лагеря, чуть-чуть подняться по «кубинской» дороге, да залезть на два десятка метров вверх по косогору, который начинается прямо за хозяйственными постройками. Краса вокруг открывается дивная, особенно когда выглянет солнышко, и в ясные тихие ночи, когда фиолетово-чёрный купол неба покрывается мириадами огромных «живых» звёзд.

Поражает также Чемал, река, прозрачная насквозь до самого дна – настолько, что когда фоткаешь сверху, на фотографиях получается какая-то бурая, заваленная камнями дорога… При всей кажущейся мелкоте, речку эту не перейти: струи мало того что леденючие, так ещё и валят с ног взрослого человека. В Эрлаголе два мостика через Чемал. Один прямо перед главными воротами, другой в конце долинки, за лагерем. Мы повадились ходить на дальний, собирали там красивые камешки, разводили костёрчик в рощице на мыске, а ещё… рвали коноплю. Непосредственно верхние части растения. Пытались реализовать рецепт эрлагольского счастья.

Эти процедуры носили курьёзный характер и превращались в фарс. Сушить должным образом чуйские шишки никто не умел, не хватало ни знаний, ни навыков, ни хорошей погоды. Результат был смешон. Лежишь на спине, забил папиросу зелёными шариками, и пытаешься их тянуть… Звёзды… Ах, какие огромные звёзды!

Ещё в непосредственной близости от лагеря находится живописное слияние рек Кубы и Чемала, то есть Куба впадает в Чемал, и никак не наоборот. Этот факт меня всегда удивлял, потому что Куба мне казалась более полноводной и опасной. Видимо, я просто не бродил через Чемал.

Наши похождения всё-таки привели ко мне одного косолапого клеща, он то ли укусил меня, то ли лишь попытался. Местный эскулап, коего я с трудом разыскал за два дня, поковырялся немного в ранке, а потом дал успокоительную таблетку и какую-то мазюльку от раздражения. Я снова стал здоров.

– А когда мы уже попадём в баню? Она же где-то есть…

Но где, и как туда записаться? Ах, занята? Ах, опять не сегодня? Желающим помыться – прямая дорога через кустики к реке!

– Харрр! – бухаешься в ледяные валы, и тут же выскакиваешь на берег. Голыши скользят под подошвами, мешают ровно ступать. Ноги уже ничего не чувствуют. Трясясь, растираешься полотенцем – и к костру. Вымытый и чистый на сто процентов.

Чемал – бодрящая река. Мощная, звонкая. Хрустальная вода гудит на перекатах. Прозрачный поток петляет между изумрудными хребтами, огибая эрлагольскую долину широкой дугой. Красота вокруг, тишина… Лишь изредка, раз в пятилетку, пропылит по дороге вдоль реки залётный егерский уазик или допотопный люлечный мотоцикл алтайцев. В те времена поймать попутку на дороге по Чемалу было редкой удачей.

Пару раз ходили вчетвером в одноимённый посёлок Чемал – единственный оплот цивилизации в округе, аж с двумя (!) продуктовыми магазинами, причём во второй надо плестись через весь населённый пункт, вытянувшийся вдоль реки в длинную ленту. На протяжении семи километров грунтовой дороги от села до лагеря был лишь один след присутствия человека: питомник хвойных деревьев. Сегодня никто не поверит, что Горный Алтай ещё двадцать лет назад был совершенно диким.

Всем этим «посещенцам» озера Ая (я называю их Дети Озера Ая) никогда не понять счастья пребывания НАЕДИНЕ с природой. Инстинкт толпы гонит их на одну большую навозную кучу, которую можно привычно грести ногами. Я не хочу умалить первозданной красоты упомянутого озера, хочу лишь посочувствовать ему, так мало от неё уже осталось. Бухать, пляжиться и развлекаться – три кита матрасной толпы, привозящей с собой в тачке и в голове свой быдлообраз быдложизни, куда бы они ни прибыли. И вот с природой творятся удивительные превращения. Древний Караканский бор превращается в открытую лесную парковку для жарки шашлыка… Прибрежная полоса утыкана машинами, из распахнутых дверей ухают шансончик и электронная попса, по несчастному ельнику стелется едкий дым. Вторая, простирающаяся вглубь большая часть леса стала гнусным общественным туалетом. Она в прямом смысле засрана, устелена пожелтевшими бумажками, по ней невозможно ходить, она смердит…

Кто на очереди? Конечно, Горный Алтай! Ая, Талда, Манжерок… Кузлинская поляна… Дороги – вот что убивает природу. Дороги – проводники дураков. И частенько – откровенных гадов.