Больные, впрочем, не грустили. У каждого свой мир, в котором ужасно, но не скучно. Они не нуждались ни во мне, ни в еде, ни в самой жизни. И потому были свободней всех нас, зависимых от дурных жён, жадного начальства и невыполнимых обещаний, которых мы даже не давали.
Эта мысль меня потрясла. Я вертел её по-всякому. Повторял, что вот люди, которыми никто не дорожит. И они сами ни за что не цепляются. Зато, когда тебе никто не верит, ты даже ненароком не сможешь обмануть, расстроить, никто на тебя не обидится. Это ли не абсолютная свобода. Такая пропасть кружит голову.